Я был очень брезгливым мальчиком. Сидели, бывало, за столом с ложками и начинали кушать с одной миски, и тут кто-то из младших засморкает носом, я моментально бросал ложку и уходил – не мог больше кушать. Мои младшие сестры и младший брат начали это использовать в свою пользу: как только садились кушать, так кто-то из них начинал за едой шмыгать носом, и я уходил. В дальнейшем я стремился к тому, чтобы мне мама наливала в отдельную тарелку. Я также брезговал кушать ложками, которыми кушали остальные дети, подозревая, что они недостаточно хорошо вымытые, – поэтому для еды, вместо ложки, я использовал черпак (половник), зная, что им никто из детворы не пользовался.
Когда мама вечером доила корову, я всегда стоял рядом и наблюдал за ее работой. Бывало, во время доения, корова топнет задней ногой и с земли в ведро падала какая-то сухая крошка от сухого коровьего навоза, или, что-то вроде этого, – все, даже после процеживания через марлю, я этого молока в рот не брал.
В 3-м классе нас, всех учеников, приняли в пионеры и надели красные галстуки. С тех пор, на всех уроках в школе, мы должны были быть в галстуках. У меня своего галстука не было. Брат Толя ходил в 7-й класс и только у него был галстук. Он в школу ходил в 1-ю смену, а я, – во вторую. Я шел в школу, встречал по пути, возвращающегося со школы старшего брата, он передавал мне галстук. А бывали случаи, когда мы двигались разными маршрутами, тогда я приходил в школу без галстука. И часто, бывало, попадался навстречу директор школы в школьном коридоре. Сразу он останавливал и спрашивал: «А где твой галстук?» Стыдно было говорить, что нет у меня своего галстука. Приходилось поэтому отвечать: «Забыл дома». Директор отсылал домой за галстуком: быть на уроках без галстука не разрешали.
Оставшийся в наследство от брата Толи галстук, быстро износился и через пару лет пришел в негодность. Обучаясь в 5-м классе, я опять остался без галстука. У родителей я денег на галстук не просил, зная, что нет денег. Так и продолжал ходить в школу без галстука. И опять попадался на глаза директору. Директор школы опять меня отсылал домой за галстуком. Так как галстука у меня дома не было, то до окончания всех уроков приходилось просиживать в уличном туалете для учеников, а затем идти за своей сумкой в класс. Таким образом, я мог в течение целой недели не бывать на уроках, пока, наконец, мне не купили галстук. Поэтому, одной из причин, почему я так отстал в учебе в 5-м классе, наряду с пропусками уроков из-за моих болезней, – это были и пропуски занятий, повязанные с отсутствием галстука.
Так как я пошел учиться не со своими сверстниками-одногодками, то я не напрягался и решил повторить учебу опять в пятом классе, но уже со своими одногодками. Так оно и случилось.
Вспоминая учебу в начальных классах, могу сказать, что были и яркие проблески в учебе. Иногда учительница ставила меня всем в пример. Так было, помню, в 3-м классе, когда я блестяще рассказал на уроке украинской литературы биографию Тараса Григорьевича Шевченко. С тех пор я до сих запомнил дату рождения этого поэта: 9 марта 1814 года. Иногда, учительница хвалила за успехи и по другим предметам.
Начиная с 7-ми лет, я приобщался к различным домашним работам, особенно во время летних каникул. По своим силам и возможностям помогал родителям. Так, например, летом мне мама поручала носить обеды отцу, работавшему в поле.
Вспоминаю, как после окончания 1-го класса (а это было в 1954 году), я почти ежедневно носил обеды отцу. Он работал тогда летом на сенокосилке, запряженной двумя волами. Косил отец люцерну далеко за совхозным током. Из дому туда идти было километров пять. Мама в горшок наливала борща, нарезала хлеб, наливала баночку компота или кислого молока и все это укладывала в узел; звала меня и говорила, чтоб я все это отнес отцу. Каждый день туда ходить одному мне уже и не хотелось.
Помню, как в один из летних дней она меня позвала и сказала, чтобы я нес отцу обед, но я начал отказываться, говоря: «Пусть идет к отцу кто-то другой». Она меня уговаривала, мотивируя тем, что Нина и Иван еще маленькие, а Толя выпасает коз в посадке. В порядке поощрения мама предложила мне: «Коля, вот на тебе один рубль и что-то себе купишь, а нести обед отцу, кроме тебя, сейчас некому, так что, давай, сегодня сходи ты». Я взял этот рубль, спрятал в свою фуражку, одел ее на голову, взял узелок и пошел к отцу. Шел знакомыми тропинками через поля, вдоль посадок и таким образом приходил к отцу, принося ему обед. Отец останавливал волов, делал перерыв и садился обедать. Пообедавши, отец садился в седло сенокосилки, брал меня на руки, погонял волов и начинал косить люцерну; таким образом, я с ним на сенокосилке проезжал один большой круг. Затем я возвращался домой; шел домой больше часа. Помню, как, придя с поля домой, в тот день, я решил возвратить этот рубль маме, и возвращая его маме, я сказал: «Мама, возьми этот рубль назад, пусть остается он на хлеб».
А еще в летнее время, после окончания 2-го, 3-го и 4-го классов, я ходил встречать нашу корову, когда она выпасалась в стаде. Это была уже моя обязанность в то время. Когда начинало садиться солнышко, я выдвигался за коровой до аэродрома, где выпасалась череда. Маршрут выдвижения был таков: из дому шел на большак (дорога на Мишурин Рог), по этой дороге доходил до акациевой посадки (это от нашей улицы Степной метров 500—600), а затем по полевой дороге, вдоль посадки, – шел до ее окончания (а это еще километра два). Таким образом, я доходил до аэродрома, – и солнце на западе уже почти касалось самой земли. Иногда приходилось на краю аэродрома немного посидеть и подождать, когда пастухи отпустят коров. Я встречал нашу корову и гнал ее домой. Часто я ходил за коровой с улицы не один, другие хлопцы тоже ходили встречать своих коров. Но я любил ходить за коровой совместно с дедом Сидором Святодухом, который проживал через две хаты от нас. Ему тогда было 75 или 78 лет. Я любил с ним ходить и слушать его рассказы о старине.
Из его рассказов я узнал, что после упразднения крепостного права, началась перепись крестьян. А тогда крестьяне имели только имена, а перепись нужно было осуществлять по фамилиям. Перепись осуществляли паны, и фамилии сами себе крестьяне выбирали, а кто затруднялся, то пан сам определял фамилию. Аналогично, и нашу фамилию, Штаченко, как рассказывал нам когда-то отец, тоже определил пан на Кировоградщине. Пан спросил моего прадеда: «Как твоя фамилия?» Он отвечал, что нет фамилии. Тогда пан записал в тетрадь и сказал: «Теперь твоя фамилия – Штаченко».
Фамилия звучит как украинская, но все выходцы по линии моего отца когда-то принадлежали к тюркам, – смуглые телами, черноглазые и черноволосые. Так и у моего отца, когда был молодой, так волосы были по цвету, как смола, и глаза были черные. Я видел свою тетку Нину, так она смуглолицая, черноглазая и с черными волосами на голове. Таков мой старший брат Владимир и старшая сестра Люда. У меня глаза голубые, как у мамы.
Дед Святодух мне рассказывал, как жили люди при панах. От него я услышал о нашей Лиховке. Оказывается, в долине, не далеко от речки Вирка, жил пан Лихач. Так вот, паны Лихачи жили там давно, а их предок, – какой-то вольный казак, – и в честь первого их предка наше село получило название Лиховка. Со временем оно разрослось и превратилось в поселок городского типа и стало районным центром.
Купаясь летом в речке Вирка и возвращаясь домой, я с ребятами часто заходил на развалины панского дома, где когда-то проживали паны Лихачи. Там оставался только один фундамент от дома папа Лихача. А в Лоринской долине когда-то, до революции 1917 года, жил пан Лорин. Когда мы ходили купаться на озеро Виницкое, под Ганевкой, то всегда проходили мимо развалин этого панского дома. Там то же оставался только один каменный фундамент.
В послевоенное время (в 50-х годах), бегая по совхозным полям и посадкам, мы, малые пацаны, часто натыкались на подарочки, оставленные прошедшей войной. Это были и мины для минометов, и выстрелы для пушек и гаубиц в полном снаряжении, и валялись по посадкам отдельные снаряды, винтовочные и автоматные патроны и другое. Ребята постарше нам говорили, что эти «штуки» трогать нельзя. Но интерес брал свое. Отдельные пацаны брали и разбирали патроны, кидали их в огонь, находили и разбирали ручные гранаты.
