– Подошел вечер, укладываемся отдыхать, – говорит мама. – Родиону я предложила отдыхать на высоком деревянном диване, сама пошла, в другую комнату, – на кровать. Смотрю: Родион, не снимая покрывала, не раздеваясь, и, не снимая обуви, – улегся на диван. Я спросила: Родион, а чего ты обувь даже ни снимаешь?
– А мне надо рано вставать, и чтобы не стучать да тебя не разбудить, – ответил он, – я поэтому не раздеваюсь.
– Лежу, не сплю, мне страшно, впервые он к нам приехал, раньше я его видела с женой один только раз у Ивана – брата Николая, – говорила мама.
Под деревянным диваном, на который лег спать Родион, стоял сундук с мамиными новыми одеждами – там было несколько больших платков, платья, пальто, новые туфли и другие одежды.
– И вот лежу, не сплю, слышу что-то скрипнуло, – говорила мама.
– Через некоторое время я встала, зажгла лампу, пошла с ней в коридор, а с коридора мне показалось, что мой сундучок как будто немного выдвинут из-под дивана. Пошла в комнату, легла, лежу не сплю, слышу опять что-то скрипнуло. Где-то через пару часов опять я пошла в коридор, смотрю, а мой сундучок еще больше выдвинут, и сама не пойму: как будто он был дальше под диваном. Под утро я уснула, проснулась, – уже на улице светло; встала, оделась, вышла с комнаты, смотрю – Родиона нет, глядь под диван – сундучка с вещами моего тоже нет, – поведала нам мама.
А через полгода, осенью, мама увиделась с женой Родиона.
– Смотрю на нее и брови у меня поднялись: она покрыта была моим цветастым шерстяным платком. Ой, говорю, так на тебе мой платок?
– Нет, этот платок мой муж купил на толкучке в прошлом году, – ответила она.
В 1935 г., в Диевке, у моих родителей родился сын Виктор. К этому времени хату родители подремонтировали: укрепили стены, потолок, покрыли рубероидом крышу, внутри сделали побелку. В тот же год у моего дяди Ивана родилась дочь Женя.
У моего дяди Ивана многочисленным родственникам стало жить тесновато. Поэтому, в начале 1936 г., к моим родителям перебрались жить: мама моего отца и его младшая сестра – Нина, которая также работала на заводе им. Петровского.
– Пожили мы все вместе с полгода и тут пошли у нас раздоры и ссоры со свекровью и золовкой, – говорила мама. – Доходило до таких раздоров, что однажды сцепились с золовкой и возились по хате, дергая друг друга за волосы.
А мы, малые дети, во время рассказа мамы, спросили:
– А что же отец делал в это время?
– Отец лежал себе на диване, да спокойно говорил: «перестаньте дуры», – отвечала мама.
– Так мы со скандалами, с взаимной неприязнью и жили, – говорила мама.
В декабре 1937 года в семье родился второй ребенок – мой брат Владимир
Когда Володе было полгода, это в 1938 году, к моим родителям с г. Благовещенска приезжал в отпуск старший брат моего отца – Григорий (на 2 года старше моего отца). Он закончил танковую школу и служил офицером в танковой части; был не женат.
– Сидим, однажды, за столом, обедаем, а маленький Володя сильно расплакался, – говорила мама, – никак не успокаивается, все кричит и кричит.
– Та дайте же ему хоть кусочек хлеба, чтоб не кричал, – сказал Гриша.
– И этим он так всех сильно рассмешил, – говорила мама.
Не успел мой дядя Гриша побыть в гостях у моих родителей даже и недели, как случилось несчастье. Оказывается, в городе Днепропетровске, он вышел с трамвая и стал переходить трамвайные колеи сзади трамвая, и встречный трамвай сбил его. Подошел наряд милиции, он поднялся, назвал фамилию, адрес, они все записали. После этого он упал на землю и скончался. Вот так его подстерегла нелепая смерть.
В начале 1938 года жена дяди Ивана (старшего брата моего отца), Оля, заболела и умерла, оставив ему троих детей. Потом он женился на другой женщине и у них, в 1939 году, родился сын Николай, – уже четвертый ребенок в семье.
В 1939 году в Лиховке проживали два брата мамы: Иван и Алексей. У Ивана была семья – жена и трое сыновей: старший – Анатолий (1933 г. р.), Виктор (1935 г.р.) и только родившийся Иван (1939 г. р.). С ними проживал младший брат мамы – Алексей. Ему было в 1939 году 14 лет.
Мамин брат Иван в начале 1939 г. стал плохо видеть; с каждым месяцем зрение у него ухудшалось все больше и больше. К началу уборочной в колхозе, он вообще стал плохо видеть. Люди – работники колхоза – не верили ему, думали, что симулирует. Мама рассказывала, что во время работ на колхозном дворе, для того чтобы проверить, как он видит, доходило до того, что на дорожку, по которой он шел, – поперек клали грабли. Однажды он шел, зацепился за грабли, упал, больно ударился и, от обиды, сильно расплакался. Вот только тогда люди поверили, что он плохо видит.
После уборочной, на току зерно просушивали, провеивали и готовили к отправке на элеватор. Провеивали зерно ручными веялками – постоянно надо было крутить рукой за рукоятку, чтобы вертелся маховик. И вот, где-то в конце августа 1939 г., мамин брат Иван, будучи голодным, целый день, почти без отдыха, как покрутил рукояткой веялку, то к концу дня получился заворот кишок и вскорости он умер.
Что было делать малолетнему брату Алексею? Он приехал в Диевку к сестре, к моей маме. Свекровь и сестра отца, Нина, надулись, недовольные, стали без конца бурчать: «Нас здесь и так много, с едой туго, а тут еще и твой братец добавился».
5 сентября 1939 г. у моих родителей родилась дочь – моя сестра, Люда.
– В 1940 году маминому брату Алексею исполнилось 15 лет, он пошел в колхоз работать прицепщиком на сеялку к трактористу, за трудодни начал получать зерно и другие продукты, все доставлял к нам домой, – говорила мама. – Вот тогда это всем нашим понравилось.
Мирную жизнь прервала война, которая началась 22 июня 1941 года. А через полтора месяца после ее начала, немцы уже были в городе. Партийные и советские работники, производственно-технический персонал и оборудование предприятий и заводов были эвакуированы в глубокий тыл. Заводы, фабрики и другие предприятия прекратили работу. Мой отец в 1-ю волну мобилизации не попал, так как была большая семья, а вторую и последующие мобилизации, – власти провести в городе не успели: нагрянули немцы.
Когда подходили немцы к городу, шли сильные бои. Родители в то время проживали в Диевке. Был у них огород, возле хаты была оборудована печка под навесом для приготовления пищи летом. Перед началом атаки на советские оборонительные позиции немцы всегда проводили обстрелы артиллерией и проводили налеты авиацией.
Мама рассказывала, что на огороде они отрыли щели для укрытия от бомбежек.
– И как только начинался обстрел артиллерии и проводился налет немецкой авиации, так мы от своей печки – на которой варили на улице еду – бежали прятаться в укрытие в огороде, – рассказывала мама.
– Наши войска все отступали и отступали, и передовая наших войск начала проходить по нашим огородам, были отрыты окопы, их заняли красноармейцы, а мы никуда не ушли, так и находились в своей хате, – говорима мама.
– И вот однажды был сильный обстрел артиллерии и налет немецкой авиации, снаряды и бомбы рвались то справа, то слева. Куда деваться, что делать, в укрытия бежать мне с отцом было уже поздно (а дети находились в укрытии); на позициях были слышны вопли и стоны раненых наших солдат. Я увидела, как за нашу хату побежал майор; я подумала, что он военный и знает, как спасаться от бомбежки, – и я бегом за ним; он побежал вокруг хаты, – я за ним бегу вокруг хаты с криками; тут рядом раздается взрыв и он кричит – «Ложись!», я падаю; после он поднялся и побежал – я опять за ним. И так продолжалось минут 30 пока не улетели самолеты, кружившие над позициями наших солдат; утихла и артиллерия. Солдаты, с позиций на нашем огороде, начали выносить во двор к хате тяжелораненых. Санитары их осматривали, оказывали первую помощь, делали перевязки, готовя к отправке в полевой госпиталь. Тех раненых, которые могли двигаться, – после оказания им помощи – санитары их направляли в госпиталь своим ходом. Поднесли к хате тяжелораненого в живот солдата – ему снарядом разворотило весь живот. Увидев меня, он несколько раз повторил: «Мамка, хочу сильно кушать!» Я налила в кружку козлиного молока (была своя коза), отрезала кусок хлеба и начала его кормить, отламывая по кусочку и кладя ему в рот и давая запивать молоком. Он с аппетитом все скушал. Минут через десять-пятнадцать этот солдат скончался, – вот что рассказала нам, малым детям, мама.
