Я взяла иглы из аптечки ― и прозрачную, и красную ― и сунула в свой карман. Я вышла

из комнаты и услышала, как Логан меня зовет. Я не обернулась.

Я шла по вестибюлю. Пол был покрыт зеленым линолеумом, компьютерные мониторы

вмонтированы в плитку. Осветительные стены светились так ярко, что я могла разобрать

одинокий след от обуви на полу. Едкий запах антисептика обжигал мой нос.

Я сжала руку в кулак, чтобы остановить кровотечение, но красные капли продолжили

пачкать пол. Я повернула за угол и обогнула раздробленные осколки керамического горшка.

Земляная дорожка вела подобно хлебным крошкам к сломанному стеблю и оторванным зеленым

листам.

Я прошла по идентичному коридору. И еще по одному. И еще.

Наконец, я остановилась перед дверью. На золотистой табличке со спиральными узорами

в каждом углу был написан номер 522. Я глубоко вдохнула, но не имело значения, сколько

воздуха я глотала, я не могла насытиться.

Больше не осталось места, куда можно было бы убежать. Не осталось никого, кто избавил

бы меня от этого момента. Это мое будущее, и я воплощаю его в жизнь.

Я вошла внутрь. Солнце светило сквозь окно, первое окно, которое я увидела за многие

часы. Плюшевый мишка с красным бантом сидел на подоконнике.

Так Председатель Дрезден все-таки послала подарок Оливии. У этой безумной женщины

было сердце. Пузырь смеха зародился у меня в горле. Под деспотичным безумием крылась

женщина, обладающая внимательностью. Щекочущий тиран. Плачущий убийца.

Смех вырвался у меня изо рта, словно сумасшедшая, пузырящаяся пена, а затем пропал,

когда я обратила внимание на остальные декорации.

Все по-больничному белое. Белые стены, белые шторы, белая простынь на кровати.

Посреди простыни лежала Джесса. Ох, она так молода. Настолько невинна. Мои кости

превратились в жидкость, и я сползла на пол у кровати.

Ее каштановые волосы падают на плечи, спутанные и не заплетенные. Провода тянулись

от ее тела подобно змеям Медузы Горгоны, каждый чертил свой собственный путь по дороге к

одному из нескольких аппаратов.

― Келли! Ты пришла! ― губы моей сестры изогнулись в улыбке.

Мне потребовалось три попытки, чтобы заставить себя произнести слова пересохшими

губами.

― Конечно, я пришла, ― я подняла ее тонкую руку. Она удобно легла в мою руку, словно

воробей, устроившийся в гнезде. ― Как они с тобой обращаются?

Джесса поморщилась.

― Еда отвратительна. И они не позволяют мне играть снаружи.

Вся жизнь пронеслась у меня перед глазами. Новорожденная Джесса копошится в

воздухе, подобно птенцу, ищущему еду. Уже начавшая ходить Джесса, хныча, просит поцеловать

бо-бо у нее на колене. Моя сестра, какой она была в прошлом месяце, вытирает слезы с моего

лица.

Я встала. Это всегда будет только моим выбором. Знание будущего не лишает меня

свободы воли. Я в совершенстве контролирую свои действия. Это мое решение. Мое. Не АВоБ, не

будущего, даже не Судьбы.

― Когда ты выйдешь отсюда, ты сможешь играть столько, сколько захочешь, ― я

сдвинула провода у нее на груди и положила руку прямо над ее сердцем. ― Я люблю тебя,

Джесса. Ты знаешь это, не так ли?

Она кивнула. Ее сердце ровно билось под моей рукой, сильный, устойчивый ритм

абсолютного доверия ребенка старшей сестре.

Слезы потекли у меня по лицу. Это невозможный выбор. Невозможный. Но я должна

сделать его.

Мне так жаль, Джесса. Слова не могут описать, как мне жаль. Ты больше чем моя сестра.

Ты моя близняшка, моя половинка, моя душа.

Ты свеча, свет которой остается, когда все силы израсходованы. Доказательство того, что

любовь остается, когда прерывается жизнь.

Когда все мои защитные барьеры пали, когда все, что я знала, оказалось вывернуто

наизнанку, это все, что у меня остается.

Моя любовь к тебе.

Это единственная вещь, коснуться которой они не могут.

― Прости меня, ― прошептала я, хотя сама я никогда, никогда себя не прощу. Я

потянулась к карману и достала иглы.

Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату ворвался Логан. Его взгляд сфокусировался

на шприцах.

― Нет, Келли. Не делай этого. Не...

Слишком поздно. Я разбила красную иглу об пол, уничтожив антидот. А затем моя рука

резко взлетела в воздух и погрузила прозрачную иглу прямо в мое собственное сердце.

Прозрачная жидкость влилась в мое тело.

Он тремя широкими шагами пересек комнату и поймал меня, когда я покачнулась вперед.

― Что ты наделала? Ох, милостивая Судьба, что ты наделала?

Я потянулась, чтобы коснуться его щеки, но я уже была слишком слаба и моя рука

замерла на полпути. Он ниже склонил лицо, чтобы встретиться с моими пальцами. Я

почувствовала щетину на его челюсти и горячие, мокрые следы от его слез.

― Это ― единственный способ. ― Мой голос дрогнул, словно от понимания того, что это

последние слова, которые я когда-либо произнесу. ― Единственный способ спасти Джессу.

Единственный способ спасти будущее.

Она ― Передатчик, я ― Приемник. Один бесполезен без другого. Если нет Приемника, то

Джесса не сможет послать свои воспоминания. Они будут не способны порыться у нее в голове.

Они не откроют воспоминание о будущем.

Девочки в тюрьме будут в безопасности. Моя сестра будет в безопасности. Все будут в

безопасности.

Кроме меня.

Я в последний раз повернулась к сестре и посмотрела в лицо ангела. Округлый контур ее

щек попал в сияние света, а ее волосы спадали на глаза, настолько лучистые, что они, вероятно,

могли быть кусочками звезд.

Я люблю тебя, произнесла я про себя.

Я посмотрела на Логана, и моей последней мыслью было: несмотря ни на что, я так рада,

что взяла Джессу в парк Двадцать седьмого октября.

А затем все померкло.

Эпилог

Я плыла сквозь бесконечную черную ночь. Мое сознание попыталось ухватиться за эту

мысль, попыталось сделать мысль точной и настоящей, и действительной, но затем она снова

ускользнула, и я продолжила свой дрейф.

Я умерла? Я буду продолжать плыть целую вечность? Вопросы исчезали в тот же миг, как

появлялись, прежде чем я даже начинала формулировать ответ.

Иногда раздавался голос, такой сладкий и юный. Я не могла разобрать слов, или если

могла, то они ускользали, как только я постигала их значение. В голосе была любовь,

безоговорочная любовь, которая целиком и полностью разгоняла мглу, так что на мгновение я

оказывалась существующей и цельной. На мгновение я почти вспоминала.

Затем другой голос, низкий и мучительно привычный. Как он может быть настолько

привычным, когда так отличается от моего собственного? Как он может проникать настолько

глубоко, словно живет внутри меня, когда мне неизвестно, кому он принадлежит? В нем тоже

была любовь, но другая. Эта любовь заполняла меня и заставляла каждую клеточку моего

существа горевать. Как я могу плакать, когда у меня нет глаз? Как я могу падать духом, когда не

знаю, что я потеряла?

Вопросы, непрекращающиеся вопросы, вечные вопросы, тревожащие мое сознание. Но

никогда никаких ответов. Либо я не могу додуматься до них, либо когда могу, уже слишком

поздно.

Не знаю, как долго я дрейфовала. Пять минут или пятьдесят лет. Вечность или секунду. Я

чувствовала, словно плыла всегда, но затем что-то пронеслось в моих мыслях. Что-то палящее и

острое, и несущее знание. Видение. Нет, осколки видений, снимки воспоминаний, обрушившиеся

на меня один за другим, быстрее и быстрее, вдавливаясь в мой разум и заставляя меня вспомнить.

Юная девочка с фиолетовой собачкой. Моя рука, разрезающая воздух. Касание