- И ты пришел встретиться с его душой?

- Да.

- Ты хочешь, чтобы твоя душа отправилась вместе с нею?

- Да.

- А если он не согласен, если ты ему там не нужен - ты об этом подумал?!

Бенедикт помолчал:

- Если не согласен, он сам мне об этом скажет, так?!

- И тогда ты останешься один. А тогда душа твоя развалится и не потребуется даже мне.

- Пусть так. Сделай это, Радамант, прошу тебя.

- И что я с этого буду иметь?

- Мою душу.

- Мне ее надо?

- Не знаю. Решай сам. Бери или отказывайся.

- Смотри-ка, а ты с ножом! - ножа Бенедикт пока не доставал! - Хорошо же, - нахмурился Радамант, оценивая, - Ты решил - сделаю, но сначала взгляни, посмотри. Я - Радамант, я первый судья Преисподней, и в моей власти - оставить ли душу там навсегда - или выпустить. Куда ее отпустить, решаю я. Так смотри же!

Сальный шут стал владыкою, указал в простенок справа. В кабинете Бенедикта там висела копия карты. Здесь же в синюю стену было вделано прямоугольное зеркало в рост человека, плоское - и вделано так прекрасно, что не просматривались швы. Снова зеркало... Оно мимоходом отразило Бенедикта, а потом вдруг позеленело - но не прозеленью мутной воды и венецейских зеркал, а травянистою зеленью поздней весны или раннего лета. Верхняя треть его прояснилась, поголубела, подернулась бледною дымкой, зарозовела. На горизонте встали туманные горы, а пред ними - альпийский луг, и каждый лист нежной травы был отлично виден. Может быть, трава и шуршала... Такого нет нигде, такой цветущей травы по колено, все выедают овцы. Неужели это Рай?

- Лучше! - изрек Радамант, - Смотри же!

Трава действительно шуршала, но не от ветра. Ветерок едва ласкал ее, а шорох звучал грубовато. Это брел желто-пегий лохматый пес. Он понурил голову и опустил хвост, словно стыдился чего-то. Плелся медленно, в надежде, что его обязательно нагонят.

Вслед собаке заспешил невысокий человек. Бенедикт узнал Игнатия сразу, по прямой кромке черных волос. Но Игнатий совершенно перестал хромать! И одет он был очень, очень странно - в безрукавку оленьего меха и такой же набедренник, к которому снизу пристегивались штанины и какие-то меховые носки. Он торопился, а за его спиной тряслось копье в полосатом кожаном чехле с раковинами и кисточкой из оленьей гривы.

Радамант шептал:

- Это старое, старое время. Еще до того, как Адам и Ева стали обрабатывать землю. Тогда здесь жили охотники, и он идет к ним. Представляешь, стада оленей там, где он жил, а здесь - табуны злобных коней и стада больших быков! Как он будет счастлив тут!

Пес услышал и развернулся в прыжке сразу на четырех ногах, бросился на шею хозяина. Тот ласково подергал его за уши, почесал и снял тяжелые лапы с плеч. Урс уронил бы его, если позволить псу все, что ему захочется.

- У него есть Урс и каменное копье. Он найдет людей и останется с ними. Подумай, ректор - он будет жить счастливо. А тебя он уже забыл или скоро забудет.

- Пусти меня!

Бенедикт коснулся зеркальной поверхности. По картине пробежала быстрая рябь, но пес его не учуял, а Игнатий даже не оглянулся. Бенедикт ожидал, что рука провалится в зазеркальный мир как в воду, но стекло не пропустило его.

- Это обыкновенное зеркало. Не надейся. Ему там самое место. Здесь он мусор убирал и продавался, а там он станет божеством. Он изобретет лук и гарпун. Когда острия гарпуна сломаются, он сделает из остатка первый в мире вязальный крючок. Он любит рыбачить, он научит этих людей плести сети и строить ловушки, он спасет их от весеннего голода. Может быть, сделает первую лодку. Он станет богом, а пес - его священным животным. Он вспомнит все, что надо, не зная, откуда это взялось - но не тебя!

- Пропусти, - мотал головой Бенедикт.

Радамант перегородил путь креслом и вертелся на месте, издавая запах падали.

- Погоди! - осенило Бенедикта. - Если он будет богом, я пригожусь как жрец.

- Там нет жрецов. Это тут ты чего-то стоишь, но как ты будешь охотиться? Станешь ли рыбачить? Ты ничего не умеешь, а гарем у него образуется и без тебя. Педерастия ради него станет священной обязанностью юношей.

- Все равно пропусти.

- Хорошо же, - обозлился Радамант, - я его тебе живым отдам. Таким, каким он стал в последний свой день. Ты так решил, и он выживет. Но видение об охотниках запомнит, не сомневайся.

Бенедикт перепугался:

- Нет, не надо, оставь так, как есть!

- Теперь уж не оставлю! Ты сам решил.

- Душу отдам! Оставь ему это посмертие!

- А на что мне твоя душа? - задумался адский судья, уперев палец в висок.

- Слушай, ты, зловонная тварь! Я, наверное, сдох уже. Мне все равно идти через тебя, калека, сидень! Так вот и суди, если ты действительно судья. Жрешь чужую боль - так жри мою, мерзавец, пока я здесь. А то уйду.

- Ого-го! А я придумал, что мне делать с твоей душонкой. Вот слушай - ты сам ее отдал, теперь терпи.

- Слушаю.

- Ты ее продал за его покой, ты это помни, крепко помни! Что не так - и я его верну. И тебя верну. Делайте тогда, что хотите! - Радамант вроде бы обиделся?

Сияющий, довольный, Радамант вытянул указательный палец, но указал им не вверх, как принято у людей, а в пол:

- Я беру тебя в Ад палачом. И не отлынивай, иначе...

- Что ж...

- Ты сам так решил. Я оставлю твоего Игнатия в покое, пока ты будешь верен мне. Ты же мучитель и страстотерпец по природе, так и мучай, будет тебе полная свобода и раздолье. Ты будешь помнить, что никогда его не увидишь, что он о тебе не вспомнит - ты же всегда это знал, не так ли? Он позволял тебе любить его, не больше, и скоро ты его возненавидишь. Но ты можешь быть счастлив - то быдло, что пеклось у меня на сковородке - злобные дураки, мастурбирующие после сожжения еретиков. Там будут многие, но только не твой возлюбленный, он слишком прост для ада. Я открыл истинную природу его души, и тебе твою раскрою. Это справедливо, не находишь? И тебе я даю полную свободу мести. Ты же безмерно ревнив и мстителен, так и проявляй свое отвращение к этим разумным скотам так, как захочешь, и храни неприкосновенной память о своем любовнике, я согласен! И еще - в аду много таких, как ты...

Разрешенная, необходимая теперь ярость уже закипала в горле, в сердце Бенедикта, вырывалась, как перегретый пар, за пределы тела:

- Да будет так!

В лице Радаманта что-то на секунду изменилось - может быть, возникло сомнение? или страх? Что ж, запугивать Бенедикт умел смолоду, но теперь главное - не перемудрить.

- Да будет так.

- Нужно что-то подписать, ударить по рукам?

- Нет. У тебя кровь капнула, этого мне достаточно. Теперь отвези меня домой.

Бывший ректор, палач-новичок, радовался освобожденно. Без лишних вопросов он ухватил кресло за рукоятки (странные чуть липкие, упругие ребристые трубочки были надеты на них), грубо развернул. И, не взглянув в зеркало - там пес ретиво облизывал руки хозяина и вилял хвостом, а человек смеялся, закинув лицо в небеса, - увез нового работодателя влево, оттолкнул ногою низкую дверцу. Сразу за порогом открылась темная лестница; там, куда катились колеса, она превращалась в пандус, а раб так и спускался по крутым ступеням. Он радовался, калека судорожно веселился. Но за порогом судья преисподней почувствовал что-то, передернулся, наполнив воздух ледяным холодом и попросил:

- Не убивай меня!

Бенедикт промолчал. А Радамант сказал еще, не оборачиваясь:

- Не делай мне больно. А то...

***

Магистр Месснер, молодой Антон, проснулся очень рано - от недовольства собой. Весь конец недели и начало новой он хлопотал. В субботу производил впечатление на библиотекарей простым красивым почерком и похвальным усердием; в воскресенье узнавал в соборе, кто есть кто, и выспрашивал у студентов, не нужно ли кому-нибудь что-нибудь срочно написать? Пока он не преподает, это не грешно, помочь младшему товарищу. В понедельник доктор Коль отпустил его сразу после обеда, и Антон помчался по купеческим и нотариальным конторам, по торговым домам предлагать свои услуги. Естественно, что ему сразу ничего не предложили - мало ли что он за человек, даром что из Парижа и младшая родня этих спесивых еретиков Месснеров, надо же сначала как следует справки навести!