— Нет, — отрицает Олефф с лукавой улыбкой. — Я уже спрашивал. Ты можешь приходить сюда хоть каждый день.

Он стирает пальцами слёзы с её щёк, всё ещё продолжая смотреть ей прямо в глаза. Милли ждёт чего-то, но они оба трусы, чтобы сделать следующий шаг, поэтому парень просто мягко целует её в лоб.

— Я буду скучать по тебе, — говорит он.

Она морщится, когда вешает сумку на одно плечо.

— Как ты можешь говорить мне такое и ждать, что я уйду? — интересуется Браун, щёлкая его по носу, а потом берёт в руки гиацинты. — Спасибо, они прекрасны.

— Твои любимые.

Они вместе выходят из палаты и идут к лифту, который должен будет забрать её отсюда. Когда Милли заходит внутрь и оборачивается к нему лицом, она видит, как Олефф машет ей рукой, и она делает тоже самое, улыбаясь.

— До свидания, Уайатт.

— До встречи, Милли. — Слышит девушка, когда дверцы лифта уже почти закрываются.

Кабина начинает движение вниз, и Браун ощущает себя так, будто оставила часть своего сердца где-то там, и это удручает её. Она приваливается спиной к стенке и склоняет голову, утыкаясь лицом в гиацинты. Цветы пахнут просто восхитительно. К тому же никто никогда не дарил ей такой большой букет.

Когда дверцы лифта открываются, улыбка невольно расползается по её лицу, потому что прямо перед ней стояла та группа людей, которая искренне о ней заботится: Ноа, Калеб, Гейтен, Джо, Наталия, Чарли и даже Сэди. Кто-то бросает в неё конфетти, а кто-то держит воздушные цветные шарики и огромный плакат с надписью «Добро пожаловать!» с немного кривыми буквами, но она никогда не чувствовала себя такой счастливой, обнимая всех и каждого, даже Синк.

Милли очень им благодарна, потому что, находясь в больничном крыле, она и забыла, что у неё есть такая большая семья, которая заботится о ней, любит и поддерживает. За последние два (уже почти три) месяца она нашла своих людей в этом, казалось бы, сером и неприветливом мире психиатрической клиники.

***

Браун возвращается к обычной рутине еды, групповой терапии, библиотеки, осмотров и консультаций с Наталией, только ко всему этому добавились ещё и поверхностные разговоры с Сэди утром и перед сном.

Они говорят о совершенно глупых вещах, вроде того, насколько ужасны месячные, как проблематично ухаживать за волосами, какой шампунь и бальзам лучше выбрать, а ещё у них появились общие шутки, понятные только им обеим. И это на самом деле весело, потому что Милли наконец-то чувствует, что у неё появилась подруга, и ей даже жаль, что она так долго воротила от неё нос. Даже несмотря на странные колебания в настроении Синк и её внезапные приступы истерии, которые, скорее всего, были связаны с её заболеванием, Сэди всё равно нравится ей.

***

— Мы работаем над новой формулой, — шепчет ей Наталия (у них уже закончился очередной сеанс), пока вытаскивает из своего ящика какую-то маленькую белую дощечку, и Милли смотрит на неё почти удивлённо.

— Формулой? — повторяет она, ничего не понимая. — Вы разузнали, как с помощью математической системы излечить безумие?

Дайер смеётся.

— Это была шутка? — Браун просто пожимает плечами, потому что это может быть именно она (девушка уже несколько дней пребывает в прекрасном расположении духа). — Ну, это ещё один вид терапии, — объясняет она, пока что-то пишет на доске. — Я уже испробовала это на нескольких пациентах. Это способ передачи своих мыслей другим. — Очень любопытно. — Я покажу тебе, как это работает. — Наталия встаёт и вешает небольшую табличку на шею Милли, и именно тогда та наконец-то видит надпись.

«Заставь меня говорить о моих чувствах».

Первая мысль, которая приходит ей на ум, — это «Какого чёрта?», но она не говорит этого вслух, потому что её куратор, похоже, очень увлечена этой идеей. По крайней мере, Милли учится относиться лучше к тем людям, которых она любит.

— Тебе просто нужно походить с этим на шее сегодня… это не так сложно. — У Дайер грустная улыбка, а Браун слегка морщится и кивает. — Я скучала, Миллс. — Неожиданно говорит Наталия, и что-то внутри девушки неприятно заворочалось.

— Я тоже скучала, Нат, — отвечает она, поднимаясь со стула.

Сейчас уже обед, и Милли знает, что её друзья уже ждут её в столовой, но что-то беспокоит её. Она не видела его уже несколько дней, и это тревожит её.

— Финн?.. — Она заставляет вопрос повиснуть в воздухе и опускает глаза, потому что ей стыдно за то, что она только что сказала, что не справилась со своим беспокойством…

— У него была не самая хорошая неделя… — Девушка чуть поднимает голову, чтобы посмотреть прямо на куратора. — С ним такое бывает. Бывают дни, когда всё просто отлично, и я даже думаю, что он уже вылечился, но потом он как будто сдувается… Он очень страдал в последние несколько дней. — Дайер поджимает губы, и Милли думает о том, что случилось что-то плохое, но она не хочет сейчас об этом говорить. Или просто не может?.. — Когда всё это происходит, нельзя позволять ему справляться с этим самостоятельно, безусловно, необходимо присматривать за ним. В такие моменты я очень много разговариваю с ним, и Джо мне в этом помогает, до тех пор, пока Финн не чувствует себя лучше и не способен вернуться к своей нормальной жизни, но всё равно с притаившейся внутри депрессией, о которой окружающие никогда не узнают.

Милли чувствует сильное давление в груди.

— Я надеюсь, ему будет лучше. — Это всё, что она говорит, потом получает в ответ небольшую улыбку и покидает кабинет, направляясь в столовую.

После того, как Браун получает поднос с едой, она осматривает всё помещение, пока не видит поднятую руку Ноа, который зовёт её сесть с ними. Подойдя к столу, помимо Калеба и Гейтена она видит ещё и Сэди. У первых двух, кстати, на шеях были такие же досочки, что и у неё.

«Не позволяйте мне говорить, заставляйте меня слушать» у Маклафлина и «Я делаю саркастические замечания, чтобы скрыть свои истинные чувства» у Матараццо.

Ребята видят её с той же табличкой и громко смеются, подшучивая над тем, что подобная терапия убьёт их.

— Как ты себя чувствуешь сегодня? — спрашивает Калеб, который сидел рядом.

— Что? — Милли приподнимает бровь и тянется за своим соком, чтобы открыть его. — Ну, я рада, что вернулась. Прошло только шесть дней, а я уже скучаю по времени, проведённом в больничном крыле, и ещё нервничаю, что мне сейчас снова надо есть. А ещё я очень раздражена этой глупой табличкой. — Она отпивает через трубочку. Яблочный. — Достаточно чувств? — Браун смотрит преувеличенно выжидательно, дожидаясь кивков. — Спасибо, что слушал молча. — Теперь она вместе с Маклафлином переводит взгляд на Гейтена, чтобы тот поддержал их пантомиму. — Ну же, скажи уже что-нибудь, — требует она, и вся компания дружно смеётся, а Матараццо подмигивает ей.

— Ты хорошо выглядишь, — подмечает Ноа.

— И чувствую себя также, — отвечает девушка и продолжает есть свой обед.

Она не доедает его, но почти что делает это, и Милли собой очень гордится из-за этого. Это уже — как-никак — её личные маленькие победы. Она хорошо проводит обеденное время среди шуток, которыми все перекидываются через стол, и даже Сэди кажется ей смешной (Браун видит её сегодня в совершенно ином свете).

— Ладно, — говорит девушка, складывая столовые приборы в тарелку и пытаясь встать. — У меня уже закончился перерыв, поэтому мне пора в библиотеку, — отчитывается она перед всеми с вежливой улыбкой.

Милли делает только несколько шагов, когда наконец-то поднимает голову и смотрит вперёд… и видит его. Он стоит всего в нескольких метрах от неё, с ярко выраженными тёмными кругами под глазами и спутанными волосами, которые казались похожими на воронье гнездо. Он просто наблюдает за ней, не говоря ни слова. Он был одет во всё белое, и Браун невольно замечает новые бинты у него на запястьях. Их ведь не было, когда он приходил к ней на Рождество…