— Моя миссия заключалась во внедрении в полицейские структуры систем современного управления и менеджмента. Именно этим я занимался и занимаюсь. Вы не представляете себе, Дэвид, насколько устаревшими и примитивными были в полиции некоторые процедуры и системы прохождения документов, когда я приступил к решению этой проблемы. Теперь же все изменилось. И я готов со всей ответственностью утверждать, что это благие перемены. Последние данные свидетельствуют о том, что оперативность полиции графства резко возросла по сравнению с другими провинциальными дивизионами. Цифры вы можете найти у меня в офисе. Я бы хотел, чтобы вы на них взглянули. Полагаю, вы правильно оцените их смысл и значение. Такого рода достижения невозможно игнорировать, как это пытаются делать некоторые мои недоброжелатели, которых я бы назвал неандертальцами. Это, по моему разумению, единственное приемлемое для них название. Да-с.

Неожиданно он сделал паузу. Казалось, он вдруг потерял нить рассуждений, по причине чего в комнате установилось недоуменное молчание, чем Кэти и воспользовалась.

— Прошу вас, мистер Лонг, расскажите нам, что произошло во второй половине дня в воскресенье 28 октября прошлого года.

Ее тон не был ни враждебным, ни даже недоброжелательным, тем не менее его лицо болезненно сморщилось, будто она его ударила, а рука непроизвольно сжалась в кулак. После этого он заговорил снова — сквозь зубы и по-прежнему обращаясь исключительно к Броку:

— Дэвид, я хотел бы, чтобы мы продолжили этот разговор наедине. Окажите мне такую любезность, прошу вас.

Брок покачал головой:

— Это невозможно, Бернард.

Его ответ, похоже, потряс Лонга. Он беспомощно шмыгнул носом, вздохнул, но потом, сделав над собой усилие, попытался собрать воедино остатки своего уже понесшего значительный ущерб достоинства.

— Итак, вторая половина воскресного дня 28 октября прошлого года, — напомнила ему Кэти. На этот раз и она, и Брок по выражению лица Лонга поняли, что последний наконец перенесся мыслями в тот день. Вздрогнув, он заговорил тихим голосом, в котором уже не слышалось былого протеста.

— Я договорился встретиться с Алексом в гимнастическом зале в воскресенье в четыре часа дня.

— Значит, не в три, как вы сказали мне, когда я разговаривала с вами на следующий день?

— Значит, не в три.

— Итак, вы встретились с ним в четыре. Он был один? — Да.

— С какой целью вы встречались с Петроу?

— Хотел с ним поговорить. Мы с ним часто разговаривали. И у нас всегда находились темы.

— Какая у вас группа крови, мистер Лонг?

— Прошу прощения?

— Скажите, какая у вас группа крови, сэр.

— «АВ», кажется. А что?

Выражение его лица ясно говорило, что он не имеет ни малейшего представления, зачем она завела этот разговор.

— Да так, ничего особенного. А как бы вы охарактеризовали ваши с Петроу отношения в то время?

— Мы были друзьями.

— То есть любовниками?

Лонг ничего не сказал и уткнулся глазами в полированную поверхность стола.

— Вы были любовниками.

Никаких комментариев с его стороны не последовало и на этот раз.

— Вы были любовниками!

— Да! — торопливо проговорил он, словно не желая, чтобы она еще раз произнесла эту фразу в присутствии свидетелей.

— В тот день у вас с ним состоялось половое сношение?

— Нет… то есть да… но не сразу. Сначала мы с ним разговаривали.

— Вы могли поговорить с ним в гостиной наверху или отправиться на прогулку. Вы встретились с ним в гимнастическом зале, потому что хотели вступить с ним в сношение.

— Нет! — Протестующий вопль Лонга больше напоминал визг. — Мне было необходимо переговорить с ним без свидетелей. Чтобы обсудить некоторые вопросы, в том числе и конфиденциальные.

— Я еще раз спрашиваю: какие взаимоотношения складывались у вас с Петроу в это время? Какие чувства к нему вы испытывали?

Он со всхлипом втянул в себя воздух, глаза же у него выпучились, словно у утопающего.

— Это было настоящее сумасшествие, — произнес он через некоторое время. — Именно сумасшествие, иначе и не назовешь. Я ничего не мог с собой поделать.

— Вы хотите сказать, что не могли контролировать свои чувства по отношению к этому человеку?

Лонг кивнул.

— А каковы были его чувства по отношению к вам?

— Я знал, что он меня использует. Он и других использовал.

— Каким образом он вас использовал?

— Сначала он брал у меня деньги. Он нуждался в деньгах, и я был не прочь оказать ему поддержку. Да и зачем мне было ему отказывать? Он всегда аккуратно со мной расплачивался…

— Он расплачивался с вами, возвращая деньги?

— Нет. Другими способами.

— Своим телом.

Лонг промолчал.

— Своим…

— Да, тем, что водил со мной компанию!

— Но он был жадный парень, не правда ли?

— Да. Жадный и жестокий. Ему нравилось, что я из-за него страдаю.

— Что еще, кроме денег, было ему нужно?

— Как-то раз я сказал ему, что у меня появился шанс перебраться в Лондон и занять крупный пост в полиции метрополии. И он решил, что это для него важно. Он планировал открыть в Лондоне какой-то оздоровительный клуб и подумал, что ему могут пригодиться… скажем так, особые отношения с полицией. Я, разумеется, ответил, что это невозможно, но его не так-то просто было разубедить. Когда он решал, что ему что-то очень нужно, он ничего не желал слушать и ни с чем не считался.

Лонг тяжело дышал; на лбу у него выступили капельки пота.

— Должно быть, временами это казалось вам весьма обременительным.

— О да! Временами это представлялось мне настоящим бедствием.

— И что вы в этой связи предприняли?

— Когда я окончательно осознал, что урезонить его нельзя, а требования его безграничны, я забеспокоился. Даже, пожалуй, испугался. Однажды у меня была здесь деловая встреча с несколькими полицейскими офицерами. В конце встречи я разговаривал со старшим инспектором Таннером — тогда он был просто инспектором. Повинуясь мгновенному импульсу, я спросил его, не может ли он, действуя через неофициальные каналы, навести справки относительно иммиграционного статуса одного человека, который причиняет беспокойство некоторым моим друзьям. Я хотел выяснить, в порядке ли у Алекса документы и возможно ли сделать что-нибудь, чтобы сократить сроки его пребывания в этой стране или даже выслать его в Грецию. Если разобраться, вот чего в действительности я от него хотел — чтобы он побыстрее отсюда уехал.

— Когда состоялся этот разговор?

— За неделю или две до того злосчастного воскресенья.

— И что же произошло дальше?

— Таннер довольно быстро вернулся ко мне с докладом и сказал, что Алекс, будучи гражданином страны — члена ЕЭС, дискредитирующих его записей не имеет и что бумаги у него в полном порядке. Он прибавил, что в силу всего вышеперечисленного выслать его из Англии можно только в том случае, если он совершит уголовное преступление. Я знал, что если Алекс что-нибудь совершит, то первым делом обратится ко мне, так что и это не давало мне надежды. Мне оставалось только поблагодарить Таннера и оставить все как есть. Через пару дней после этого Таннер снова заговорил со мной об Алексе. Складывалось впечатление, что он узнал о нем много нового, в частности, кем и где тот работает. Кроме того, он установил, что я регулярно посещаю Стенхоуп. Таннер спросил, продолжает ли Алекс причинять беспокойство моим друзьям. Я ответил, что продолжает. Таннер спросил, не хочу ли я, чтобы он поговорил с ним и призвал его к порядку. Я ответил, что, на мой взгляд, предупреждение, исходящее от офицера полиции, вряд ли сможет его урезонить. Таннер расхохотался и сказал, что я при всем его ко мне уважении плохо представляю себе практическую сторону полицейской работы.

Лонг сильно потел. Его крахмальная, безукоризненно отглаженная рубашка, которую выбросила ему из спальни миссис Лонг, потемнела от пота на спине и под мышками.

— Вы согласились на это предложение Таннера? — Теперь, когда Лонг разговорился, Кэти задавала ему вопросы мягким, почти нежным голосом, не давила на него и лишь старалась направлять беседу с нужное русло.