— Мы знали, что она больна. Но не предполагали, что ее болезнь зашла… хм… так далеко.

— Да. — Уинстон Кэррингтон кашлянул, прочищая горло, и вытер рот тыльной стороной ладони. — Да, — повторил он.

— Должно быть, вы пережили страшный шок…

Он кивнул и вдруг заговорил с ужасной поспешностью, словно опасаясь, что его могут перебить:

— В последнее время у нес было нечто вроде ремиссии. Она хорошо выглядела, да и чувствовала себя неплохо, но мы знали, что долго это не продлится. Она позвонила во вторник, где-то за неделю до смерти, и сказала, что болезнь снова начинает ее одолевать и что она хочет вернуться домой. На следующий день я отправился в Стенхоуп и забрал ее оттуда. Всю следующую неделю ее состояние постоянно ухудшаюсь. Наш доктор договорился, что в субботу ее положат в госпиталь, но госпитализация не понадобилась. В ночь с пятницы на субботу ей стало совсем плохо; утром я позвонил доктору, но к тому времени, как он приехал, она уже была мертва.

— Мне очень жаль. — Кэти в смущении посмотрела на Брока, который все еще не обрел способность говорить.

— Похороны состоялись в среду, — добавил Кэррингтон.

— Она сказала вам хоть что-нибудь относительно того, что произошло в клинике?

Он покачал головой:

— Боюсь, это занимало ее меньше всего.

— Разумеется… Что ж, не будем вас больше задерживать. — Кэти опять посмотрела на Брока в надежде, что он на худой конец подаст какой-нибудь знак относительно дальнейшей линии ее поведения.

Неожиданно Брок заговорил снова, правда, очень тихим голосом:

— Какова официальная причина смерти?

— Извините, не понял? — Вид у Кэррингтона был чрезвычайно озадаченный.

— Как было сформулировано официальное заключение о причине смерти вашей жены? Нам нужно указать это в документах…

— Я вас понимаю… Кажется, в свидетельстве говорилось, что причиной смерти послужила коронарная недостаточность.

— Вскрытие делали?

— Ну, нет. Видите ли, ее смерть не стала ни для кого неожиданностью. Просто она пришла раньше, чем мы думали. В сущности, это было истинным благословением — ведь ее терзали сильные боли…

Брок кивнул, повернулся было, чтобы уйти, но задержался и снова посмотрел на Кэррингтона.

— Она оставила прощальные письма для отсылки близким ей людям?

— Да, оставила. После ее смерти я нашел письма, которые она написала нам — то есть мальчикам и мне. — Он поник головой, заколебался, но потом все-таки сказал: — Она оставила также с полдюжины писем и бандеролей, которые просила отослать после ее похорон родственникам и друзьям. Я разослал все это в среду. Но списка адресатов у меня нет. А в чем, собственно, дело?

Брок покачал головой:

— Теперь о ее завещании. Надеюсь, в нем не обнаружилось ничего непредвиденного?

На лице у Кэррингтона начало проступать раздражение.

— Что, черт возьми, вы хотите этим сказать?

— Я подумал о клинике, мистер Кэррингтон. О том, что она могла завещать некоторую сумму какому-нибудь человеку, связанному с клиникой. Или сделать распоряжение относительно склада в ее фонд.

— Нет, ничего подобного в завещании не было. Но я все еще не понимаю, к чему вы клоните.

Брок снова покачал головой:

— Не важно. Все это уже не имеет значения. Мы просто хотели кое в чем удостовериться.

Когда они направились по подъездной дорожке к своему автомобилю, на обочине притормозила машина. Из нее вышла женщина и, бросив взгляд на переднюю дверь дома, махнула рукой. Потом она наклонилась и достала с сиденья для пассажира какой-то пакет; Брок готов был поклясться, что разглядел в нем золотистую корочку домашнего пирога.

Назад они ехали в полном молчании. На улице уже начало смеркаться, когда они свернули в аллею Уоррен-лейн и подкатили к крыльцу. Брок выскочил из машины и, не снимая пальто, устремился вверх по лестнице в свой кабинет. Усевшись на стул, стоявший перед его низеньким рабочим столом, он первым делом схватил и перечитал письмо, которое лежало в книге.

— Это прощальная записка самоубийцы, Кэти, — медленно произнес он.

— Да.

— Она умерла в субботу утром, когда мы ехали на север от Рима.

Кэти неожиданно вспомнила тост за отсутствующих друзей, который поднял Брок в кафе города Орвието.

— Мы с ней разговаривали о прощении. «Вам, полицейским, — говорила она, — должно быть, трудно живется из-за того, что вы не имеете возможности прощать людей, которых ловите». Я ей ответил, что это, наоборот, позволяет нам сохранять рассудок. Так просто сказал, для большего эффекта.

Он вздохнул, обхватил голову руками и потер лоб и глаза.

— О Господи! Никак не пойму, почему она просила меня о прощении?

— А как насчет «тех, кто мне помог»? — спросила Кэти.

— Ну… — Он в отчаянии всплеснул руками. — Просто ей нужна была помощь, и она готова была принять ее от каждого, кто только соглашался ей помочь.

— Помните, Брок, я вам рассказывала, что заходила к Джерри Хэмблину, зеленщику? Он сказал мне, что его партнер Эррол был очень опечален смертью матери, которая умерла в прошлом году от рака. Он также сказал, что Бимиш-Невилл был очень добр к ней, навещал ее и даже давал ей какие-то свои лекарства. Короче, помог ей.

Пораженный Брок уставился на нее во все глаза.

— Помог ей умереть — вы это хотите сказать?

— После этого Эррол начал встречаться с Петроу, — продолжала Кэти. — Полагаю, с его стороны было вполне естественно рассказать своему любовнику о том, что произошло. При таком раскладе у Петроу мог появиться серьезный компрометирующий материал на Бимиш-Невилла. Помните, Бимиш-Невилл отправился на встречу с Эрролом в тот день, когда был убит Петроу? Возможно, он хотел у него выяснить, какой информацией о нем располагал Петроу…

— Должно быть, Грейс решила, что я оказался в клинике именно по этой причине — чтобы прижать к ногтю Бимиш-Невилла. Когда она заподозрила меня в том, что я служу в полиции, то страшно рассердилась — просто из себя вышла. Возможно, к этому времени Бимиш-Невилл уже дал ей понять, что поможет ей, когда ее состояние ухудшится. И она подумала, что я приехал, чтобы его на этом поймать. Только когда я убедил ее, что меня интересует лишь убийство Петроу, она снова стала со мной разговаривать.

— Вот вам и мотив, Брок. Если Бимиш-Невилл, так сказать, помогал хорошим людям избегнуть мучительной смерти, то, вполне вероятно, жизнь Петроу, который мог ему в этом помешать, не имела в его глазах никакой цены в сравнении с этим.

— Полагаю, такое возможно.

— Я вам больше скажу: просмотрев все эти бумаги, — она указала на лежавшие на низеньком столе пачки документов, — я пришла к выводу, что Парсонс не мог совершить это убийство ни при каких условиях.

— Вы уверены?

Кэти кивнула.

— Я, кроме того, проголодалась. Ведь мы после завтрака ничего не ели. Вы, конечно, к голодовке привыкли, но я лично была бы не прочь перекусить. Если вы позволите мне угостить вас обедом, то я расскажу все, что мне пришло в голову относительно Парсонса.

Попытка маленького шантажа с ее стороны заставила Брока улыбнуться.

— Извините, я об этом как-то не подумал. Поблизости есть несколько ресторанчиков, где можно поесть или взять еду на дом. Это не так рискованно, как посещать заведения на Хай-стрит.

— Очень хорошо. Я схожу и принесу что-нибудь.

Он покачал головой:

— Ну нет. В свете того, что Таннер всюду вас разыскивает, я бы не хотел предоставлять ему даже малейший шанс наткнуться на вас, когда вы будете в одиночестве. Я просто позвоню куда надо и попрошу, чтобы нам доставили еду на дом. Что бы вы хотели? Пиццу?

В ожидании, когда им привезут еду, Кэти рассказала, что ценного она почерпнула из бумаг, которые ей передала Пенни.

— В этой пачке расшифровки интервью с Парсонсом с того времени, как его доставили в дивизион вечером в понедельник первого апреля, вплоть до воскресенья седьмого. Я могу понять, почему так разозлился Таннер. За все это время Парсонс почти ничего не сказал. Эти расшифровки, в сущности, представляют собой монологи. Взгляните.