А комфорт последействия казался мне необходимым для женщины, разморенной любовью.

Относительно разморенности я говорил без лукавства.

Мнение о том, что женщина не может испытать оргазм во время первого полового акта, порождено христианско-коммунистическими химерами.

Конечно, в советские времена – когда супруги не снимали пижам, даже в собственной спальне – вряд ли кто-то мог расслабиться с новым мужчиной. Причем хоть в первый раз, хоть в сто первый.

Но чувственно свободная представительница слабого пола, смеющаяся над лозунгом «В СССР секса нет!», стала иной.

Она всегда могла принять полную дозу наслаждения, потому что умела расслабиться, отключить голову и включить другое.

Такая женщина превосходила меня.

Даже при лучшем стечении обстоятельств сам я мог получить желаемое от силы два раза.

Иногда третий выходил утром – если мы с гостьей нравились друг другу до такой степени, что она оставалась ночевать. Но результаты, разделенные ночью, не могли суммироваться.

Да и вообще «несуммируемые» случаи оставались редкостью. Гораздо чаще происходило обратное.

Любой внешний раздражитель: хоть сотовый телефон, заверещавший в передней из сумочки моей посетительницы – сбивал состояние и вынуждал начинать все заново с гораздо бОльшим трудом.

А внезапный перерыв из-за потребности во второй противозачаточной свечке мог отключить питание и оставить меня ни с чем.

Конечно, встречались среди разовых партнерш и женщины «советского образца», которые испытывали ровное удовольствие, не выходя на пик.

Им тоже нравилось быть со мною, некоторые просили повторения, рассчитывая, что во второй раз у них получится. В просьбе я отказывал, ссылался на что-нибудь производственное: единичный случай оставался случайностью, повторение грозило привычкой, а привыкать к кому-то я не хотел.

Обжегшись однажды, я не верил, что длительная связь с одной женщиной может закончиться чем-то, кроме разочарования.

Для внутреннего покоя мне были нужны новые и новые женщины.

Привыкнув к современным возможностям, я уже не мог себе представить, как поколение родителей решало проблему взаимоотношения полов, знакомясь лишь на танцах, среди музыки и чужих глаз.

Сейчас все стало очень просто.

Я выходил на сайт знакомств – точнее, на одно из зеркал, использующих общую базу данных, сговаривался о встрече.

Потом забирал женщину где-нибудь в городе и привозил к себе.

Проведя некоторое время в постели, мы расставались навсегда с чувством взаимной симпатии.

Это входило в рамки нормальных межгендерных отношений.

Ни одна из сторон не требовала от другой чувственно невозможного.

Но встречались женщины, которые выделялись из общей массы, как «Мазерати Куаттропорто» в колонне одинаковых «Рено».

Вряд ли я мог когда-нибудь забыть хоть одну из трех гипертемпераментных партнерш, чьи пики впору было регистрировать по системе, применяющейся при инвентаризации патчкордов.

То есть ставить четыре точки, потом соединять их четырьмя отрезками, затем перекрещивать парой диагоналей, после чего «конвертик» означал полный десяток.

Таким я завидовал, на их месте я бы не занимался ничем, кроме секса.

Да и вообще в определенной степени я завидовал женщинам как таковым.

Несмотря на определенный русской классикой психотип «чувствительной женской натуры», я понимал, что большинство женщин смотрит на жизнь гораздо проще моего.

Например, я не просто разделял понятия «любовь» и «секс», но до сих пор любил только свою потерянную жену.

Любил так, что был готов начать все сначала, останься она до сих пор незамужней и бездетной.

Увы, самолет улетел, жена жила той жизнью, какой хотела жить всегда и во мне не нуждалась.

Я встречался с кем попало, но не мог представить, что полюблю кого-то еще.

Отдавая тело другим женщинам, я хранил мысли о жене под замком. А они обожали рассказывать о своих мужьях.

Вообще каждая вторая из найденных по тегу «секс на один-два раза» на сайтах знакомств и датинговых порталах, была приличной матерью семейства.

В этом я не видел ничего странного.

Женская чувственность не зависит от актов гражданского состояния и идет по природной тенденции впротивоход с мужской: возникает постепенно и нарастает с возрастом.

И более того, не сдерживая эротизм, женщина становится гурманом, а для истинного гурмана глоток хорошего кофе обжигает один раз и отдает горечью при повторении.

Теория насчет привычки к партнерам для достижения максимума тоже кажется несостоятельной.

Привычка ничего не улучшает, лишь убивает имеющееся.

Любой мужчина согласится, что, прячась под одеждой, неизвестная женская грудь ласкает ожиданиями – а обнаженная оказывается такой же, как все, и просит следующей.

С этим, конечно могут поспорить апологеты «лебединой верности», но их я считаю ущербными.

Впрочем, я никогда не казался себе истиной в последней инстанции.

Живя с женой, я не собирался ей изменять. В нынешний разнос я пошел, лишь оставшись один.

Но размышлять о подобных категориях я не любил; я всегда жил так, как хочется… и пока можется.

Сегодня я встречался с Эшли, которая нашла меня сама и договорилась о визите ровно в полдень.

Целью являлось однократное совокупление, ее никто ни от кого не скрывал, для этого люди и посещали подобные ресурсы.

О себе эта женщина говорила – то есть писала – довольно уклончиво, подробностей жизни не освещала, фотографий не показывала и даже на аватарке имела маску.

Американизированный ник меня не удивлял; лишь единицы присутствовали на сайте знакомств под своими именами, подавляющее большинство маскировалось. Ведь даже одинокий человек мог стесняться своих знакомых или коллег.

Сам себя я называл именем: оно в какой-то степени предопределяло отношение, но, будучи распространенным, исключало идентификацию по фамилии.

Эшли засекретилась сверх меры, но чутье ценителя женщин говорило, что с ней может сложиться не хуже, чем с любой другой.

Сам я имел глубоко рендерированный профиль, не опасался показывать себя во всех видах, в «закрытых» альбомах демонстрировал ту часть тела, которая являлась главной при оценке мужчины.

Ведь если в жизни с мужем женщину интересуют ум и характер, то встреча на один раз имеет иные критерии.

Я был высок, строен, почти красив и обладал пенисом совершенной формы.

Эти качества давали возможность не выискивать женщин на один вечер, а выбирать самому из желающих.

Отбирал я тщательно, поскольку понимал, что – ничем не обремененный и обеспеченный жильем – могу оказаться объектом матримониальных притязаний.

Защищая себя от опасности, я отсекал претенденток сомнительного происхождения. Они могли врать про собственные квартиры, а сами жить на съемных или в общежитии при готовности запустить когти в городского холостяка. Впрочем, будучи городским в пятом поколении, деревенских – даже натурализовавшихся, но оставшихся беспардонными – я не переносил на дух.

С женщиной, которая гостиную называет «залом» у меня не могло найтись ничего общего даже в постели.

К сельскому труду и пейзанам как таковым я относился адекватно. После родителей у меня остались десять «соток» чернозема в пятидесяти километрах от города. Из-за близости дремучей реки там тучами вились комары, делая отдых невозможным. Убогий дом сгнил, заброшенный участок я собирался продать, но в последнее время передумал. Качество продуктов, которые предлагались в супермаркетах, приблизилось к нулю. Я планировал, что через пару лет найму на свою землю какого-нибудь беспортошного Ваню из деревни МетелИ: буду платить ему полкопейки, хлестать кнутом за провинности и всегда иметь хорошие овощи к своему столу.

Но опасность представляли не только деревенские коряги и не только полушлюхи с Украины.

Мужчин в этой стране всегда не хватало, приличных было еще меньше и попытаться меня женить на себе могла любая.