Простейший очерк истории популяризации науки, на первый взгляд, должен следовать за трудами великих ученых{10}. По мере того как в течение столетия после смерти Ньютона формировался его культ, появлялись лекции и книги, в том числе знаменитый очерк Вольтера, представлявшие упрощенные версии ньютоновской картины мира. Однако, на наш взгляд, на историю популяризации влияет известность тех или иных книг и авторов. Много дискуссий возникает вокруг таких знаменитых работ, как вышедший в 1859 г. труд Дарвина «Происхождение видов», развивавший новаторскую теорию, однако доступный образованным читателям. Иногда мы сосредотачиваемся на временах, когда для широкой публики писали известные ученые, – как в 1930-х гг., когда сэр Артур Эддингтон и Джеймс Джинс опубликовали свои бестселлеры о физике Эйнштейна и астрофизике. Выходили и детские научно-популярные книги, вроде опубликованной в 1861 г. автором под псевдонимом Том Телескоп – ее приписывали одному из первых детских писателей Джону Ньюбери, но более вероятно, что ее написали Оливер Голдсмит или Кристофер Смарт (Secord 1985).

Число и разнообразие таких работ множились по мере того, как развивалось и разветвлялось научное знание. Отрываясь от широкой аудитории в интеллектуальном (по причине математической формализации) и социокультурном отношении (вследствие профессионализации науки), наука все больше нуждалась в популяризации. Исторический обзор показывает, что за последние два века можно насчитать немало авторов, чьи книги ныне забыты, но в свое время были важными и активно открывали науку людям. Со временем приоритеты популярной науки менялись: например, был этап, когда авторы, обычно в текстах, адресованных детям, стремились соединить научное и религиозное образование.

Ко времени Томаса Генри Гексли автор в викторианской Англии уже мог прожить на гонорары (пусть и не слишком надежные), специализируясь на естественной истории и науке. Но, как отмечает Файф (Fyfe 2005), «к 1850 г. возникло все более отчетливое разделение между работами, которые приносили научную репутацию (и оплачивались обычно крайне скудно), и теми, что позволяли оплачивать счета (но ничего не прибавляли в плане репутации)». Работа Файфа, восстанавливая контекст перехода от «общественной сферы» XVIII столетия к массовой аудитории XIX в., показывает, как рынок популяризаторских публикаций вырос из широкого спектра научных книг, предназначенных для обучения или морального совершенствования и даже для развлечения, причем авторами многих из них были женщины.

Все больше углублялась специализация авторов: одних – на науке, других – на ее популярном изложении, и многие из этих новых авторов, не будучи действующими учеными, брались писать для широкой аудитории. Баулер (Bowler 2006) пишет о распространившемся к началу XX в. мнении, что большинство ученых отвернулись от широкого читателя. При этом сам он считает, что это не соответствует истине: некоторые ученые были бы рады писать для широкой аудитории, и издатели ценили таких авторов, поскольку их ученые звания и заслуги позволяли продавать их книги как учебную литературу. В этой смешанной экономике ныне малоизвестные авторы, обычно не имевшие научной подготовки, брались за книги более развлекательного толка. Вероятно, так и есть, поскольку лишь немногие известные ученые писали в этот период для широкой публики. Но к 1930-м гг. «известные ученые» (Goodell 1977) активизировались. Ретроспективный взгляд обычно сваливает в одну кучу консервативных физиков Эддингтона и Джинса, с одной стороны, и либеральных и даже радикальных биологов Хаксли и Холдейна – с другой. Однако были, например, и популярные работы Эйнштейна, чья мировая слава подогрела спрос на общедоступные очерки общей и специальной теории относительности. Заметим, что некоторые из них до сих пор переиздаются.

После Второй мировой войны к числу грамотных людей добавилась еще и когорта тех, кто получал ставшее более доступным высшее образование. И снова представления об общем направлении развития научно-популярной литературы расходятся в зависимости от того, на что направлено внимание авторов. Левенстайн (Lewenstein 2005) обнаруживает значительный сдвиг в признании научных книг в 1970-х гг., но его суждение основано на изучении списка лауреатов Пулитцеровской премии и списка бестселлеров The New York Times. Как он отмечает, «начиная с вышедших в 1977 г. “Драконов Эдема”[5] Карла Сагана ежегодно или каждые два года научная книга удостаивалась Пулитцеровской премии… Очевидно, что в конце 1970-х произошло что-то, поставившее научные книги в центр американской культуры. Наука становится частью широкой общественной дискуссии». Стало заметным и влияние других медиа: так, научно-популярный телесериал Сагана «Космос» лег в основу книги, ставшей бестселлером по обе стороны Атлантики. Начался современный бум научно-популярной литературы.

И снова эта написанная широкими мазками картина представляет собой некое упрощение, поскольку были и более постепенные изменения, заметные и раньше. В США массовое высшее образование привлекло новую читательскую аудиторию к жанру нон-фикшн. Анализ бестселлеров об истории человечества и эволюции, опубликованных в 1950–1960-е гг. американским издательством Knopf, показывает, как авторы постепенно отходили от прежних моделей научно-популярного повествования. В первые годы после войны в издательстве делали ставку на биографический стиль вроде того, что использовал ученый и писатель Поль де Крюи в своих «Охотниках за микробами»[6]. Но со временем издатели обнаружили, что можно успешно продвигать и продавать книги и с более специальным содержанием. Всесторонний рассказ о предмете, включающий новейшие данные и написанный специалистом или работавшим в тесном контакте с экспертами журналистом, оказался столь же привлекательным, что и рассказы о приключениях первооткрывателей (Luey 1999).

Обе модели продолжали сосуществовать на протяжении всего бума популярной науки – который ныне некоторые объявляют завершившимся (Tallack 2004) – и после него. Сегодня выходят множество книг самой разной тематики, предлагающих различные подходы к сходным предметам. Некоторые стали признанной классикой и успешно продаются уже многие годы, хотя по понятным причинам популярная наука остается быстро меняющейся областью книгоиздания. Пример такой устойчивой классики – «Эгоистичный ген»[7] Ричарда Докинза: книга была опубликована в 1976 г., в 1987 г. вышло второе, дополненное и столь же успешное издание, а к тридцатилетию выхода в свет работа Докинза была выпущена с сопроводительным томом эссе, посвященных влиянию этой книги. Особой культурной устойчивостью отличаются детские книги, возможно, потому, что они чаще рассказывают о твердо установленных научных принципах, но также и потому, что взрослые часто пытаются разделить опыт своего детского чтения с молодым поколением. Некоторые книги долго остаются в печати, потому что сделались традиционными школьными наградами, – такова «Игровая книга науки» (Playbook of Science) Джона Генри Пеппера (Secord 2003). В начале XXI в. даже возникло нечто вроде ностальгического рынка популярной науки для юношества, на котором успехом пользовалась «Опасная книга для мальчиков»[8], но, похоже, такой успех быстро идет на спад. Интернет позволил переиздать некоторые журналы. Через Google доступен просмотр архива престижного журнала New Scientist, а на сайте журнала Popular Mechanics, поощряя доступ к архивам, работает впечатляющий «индикатор частоты слов» – вбитое в строку поиска слово позволяет увидеть частоту его использования за 140 лет издания.

Изучать популяризацию науки по книгам удобно по ряду причин, в том числе из-за давно установившегося культурного значения книги. Книгопечатание известно на Западе с XV в., так что его история простирается так же далеко, как история науки Нового времени. Верно и то, что книги легко изучать. Историки науки – то ли в порядке самокритики, то ли из стремления продолжить поиски других средств передачи научных знаний – указывали, что популярная наука не исчерпывается книгами. Такого рода критика применима и к современным ученым: исследования, опирающиеся на книги, могут быть очень показательны, если не забывать о специфических социальных контекстах бытования книг и не сводить к книгам научную коммуникацию в целом.