Даже если мы ограничимся только книгами, область «популярной науки» весьма трудно четко обозначить. Вероятно, отчасти потому, что сами понятия «популярный» и «наука» неоднозначны. Рассматривая этот вопрос в исторической перспективе, Топэм (Topham 2007) предполагает, что термин и жанр появились в начале XIX в. вместе с изданием дешевой учебной литературы и распространением рассчитанной на широкого читателя журналистики. Происхождение и значение термина ни в коей мере не являются однозначными. Согласно Майерсу (Myers 2003), популярную науку определяют в основном через то, чем она не является. Это не беседа, которую ведут между собой ученые. Это и не художественная проза, с чем многие согласятся, хотя и зададутся вопросом, что отделяет ее от таких сочинений. Не являются научно-популярной литературой технические руководства, советы по сохранению здоровья, политизированные споры о последствиях изменений климата, книги о природе, учебники, а также книги, которые в книжных магазинах выкладывают в секциях «Тело, душа и разум» (хотя некоторые утверждают, что следовало бы расширить определение, включив в него по крайней мере некоторые из этих категорий). Как пишет Меллор (Mellor 2003), исходя из содержания книг, которые относят к научно-популярным, можно представить круг идей и занятий, которые принято считать наукой. Возможно, в этом одна из причин, почему популярное изложение научных идей вызывает острые политические дискуссии, в основе которых лежат расхождения в том, что считать наукой, а что – нет, хотя, как мы увидим, политическая составляющая есть и в существовании научной популяристики между специалистами и широкой публикой.
Эта глава{9} открывается краткой историей популяризации науки, далее следует очерк истории научно-популярного книгоиздания. Завершает главу описание того, как общественность пытается понять содержание популярной науки, и проблем, требующих дальнейшего анализа.
«Популярное» в научно-популярном
Стоит задаться вопросом, что значит «популярное» в сфере научно-популярного. С этого начинается обсуждение основ нашего исследования, и в то же время это попытка поставить вопрос о предполагаемой аудитории научно-популярного жанра. Представляется, что научно-популярной книге не обязательно быть популярной в смысле привлечения широкой аудитории, многие темы по понятным причинам признаются – иногда с гордостью – нишевыми. Таким образом, термин «научно-популярное» выражает скорее намерение, хотя при этом мы можем обсуждать аудиторию и ценность предпринимаемой попытки. Мы также можем рассмотреть, как эти намерения варьируют в разных поджанрах научно-популярной литературы. Например, научно-популярные книги для детей отражают спектр воззрений общества на предполагаемые взаимоотношения между молодежью и наукой (Bell 2008).
Часто возникают вопросы о надлежащем уровне научно-популярного изложения, причем предполагается, что под более высоким уровнем подразумевается более специальный, близкий к настоящей науке, а под низким – менее специальный и научный. Образно говоря, под уровнем можно понимать степень «концентрации научного» в научно-популярной работе. Привычным стал термин «упрощение» (dumbing down); возможно, он употребляется там, где проявляются оценочные суждения. В научной коммуникации нередко подразумевается, что популяризация – это некий акт благородства со стороны науки, направленный на благо общества; но в равной мере можно утверждать, что эта деятельность работает на автора и персонажей его книги, а не на пользу читателей, которые, как ожидается, – и это всегда следует помнить – остаются молчаливыми потребителями текста.
Многие усматривают в популяризации науки вертикальную, направленную сверху вниз модель дефицита знаний, когда аудитория лишь пассивно воспринимает их. Идея об особой категории популярной науки для профанов основана на допущении, что поток знаний направлен от ученых к обществу. Само существование популярной науки обозначает рубеж между теми, кто в состоянии сформулировать истинное, достоверное знание, и теми, кто его потребляет. Хильгартнер (Hilgartner 1990: 534) прямо говорит об этом, предполагая, что многие действия по популяризации науки наделяют научный истеблишмент «эпистемологическим эквивалентом права печатать деньги». Статья Хильгартнера о «преобладающей модели» научной популяризации по праву остается классикой анализа научно-популярного жанра. Популяризация науки выходит из моды во многих областях более новой (post-PUS) практики и анализа научной коммуникации, однако, вероятно по той же самой причине, по-прежнему высоко оценивается частью научного сообщества.
Таким образом, можно трактовать традиционную модель популяризации науки как «вежливый перевод», направленный не столько на то, чтобы включить общественность во взаимодействие с наукой, сколько на то, чтобы удерживать профанов на расстоянии вытянутой руки. Популяризаторы берутся за самые фундаментальные науки, малодоступные для широкой общественности по причине сложного жаргона и дорогостоящей подписки на специальные журналы, и представляют их читателям с помощью метафор, аналогий и уподоблений, собранных под бумажными обложками доступных массовых изданий. Но, подобно вырванным из контекста интерактивным музейным экспозициям, они представляют опыт науки в формате «только для чтения». На первый взгляд кажется, что популяризация доносит до людей научное знание, на самом деле она держит их на расстоянии. Хороший пример этого – серия детских книг «Дядюшка Альберт» физика Расселла Стэннарда. Вдохновленный тем, как Георгий Гамов объяснял современную физику в своих фантастических рассказах, а также почерпнутым из психологии обучения убеждением, что молодым людям нужно учиться на каком-то практическом опыте, Стэннард (Stannard 1999) использует основанные на научных фактах фантастические приемы, конструируя сверхбыстрый (относительность), сверхбольшой (черные дыры) и сверхмалый (квантовая физика) миры. Вымышленные и невымышленные элементы четко обозначены Стэннардом, стремившимся дать читателю возможность соприкоснуться с наукой, посредством главной героини, которая путешествует по удивительным новым мирам с помощью волшебной мыслесферы дядюшки Альберта. Более обстоятельный вариант мы находим в серии «Волшебный школьный автобус», и надо полагать, метафоры и аналогии работают сходным образом в большей части научно-популярной литературы. С их помощью можно составить четкую картину того, что наука сообщает нам о мире, но при этом зачастую пропадает понимание того, откуда взялись те или иные идеи, а читатель лишается возможности участвовать в их обсуждении.
Следует, однако, остерегаться упрощенной критики научно-популярного жанра. «Объяснительный» текст вполне может казаться однобоким, но его надо рассматривать как одну из многих возможностей вступить в соприкосновение с наукой. Как полагает Левенстайн (Lewenstein 1995), в сетевой модели научной коммуникации это во многих случаях не проблема, поскольку имеется более разнообразная экосистема вовлечения общественности в науку. Кроме того, большинство текстов выполняют несколько функций одновременно и в этом отношении компромиссны. В своих детских книгах Стэннард очень аккуратно помещает в центр сюжета ребенка, задающего вопросы, и так же аккуратно рассказывает о дискуссиях, происходивших в истории современной физики. Общественность может свободно игнорировать, перетасовывать и подвергать критике тексты – даже если такие реакции и не доходят до автора (см. работу о дискуссиях в веб-культуре (Jenkins 2006)). Придуманный Ричардом Докинзом термин «мем» – особенно интересный случай в этом отношении (Brown 2013; Salon 2013).
Недавние работы историков науки подвергли дальнейшей критике идею, что популяризация науки – всего лишь форма культурной гегемонии по отношению к пассивному обществу. В очерках Файфа и Лайтмена о популяризации науки в XIX в. «Наука на рынке» (Science in the Marketplace, Fyfe and Lightman 2007) аудитория предстает как масса потребителей, приобретающих научно-популярную продукцию, будь то книги, журналы, выставки или игрушки. Важно отметить, что авторы полагают чувство потребительской идентичности весьма мощным. По Файфу и Лайтмену, потребители XIX в. все больше узнавали о разнообразии предлагаемых им знаний и конкурирующих между собой идей. Они могли не только выбрать себе продукт по вкусу, но были в состоянии понять, какому из этих продуктов и в какой мере можно доверять. Анализ, который проводят Файф и Лайтмен, весьма основателен, но следует с осторожностью отнестись к их несколько романтическим представлением о влиянии потребителей. Конечно, потребители никак не пассивные простаки, но они не всесильны; и у нас имеется возможность как для более нюансированного взгляда на влияние популярной науки, так и для более эмпирических исследований аудитории.
