Этот традиционный взгляд имеет некоторые исторические основания, поскольку социально-исторический процесс на протяжении XVII–XIX вв. определил науку как особый социальный институт, экономическая, политическая и культурная роль которого со временем возрастает (Ben-David 1971; Merton 1973; Ezrahi 1990).

Однако в последние несколько десятилетий ученые и обозреватели отмечали значительную трансформацию как в практике и организации научных исследований, так и в динамическом взаимодействии науки и общества (Ziman 2000; Metlay 2006; Bucchi 2014). В частности, недавние исследования привлекли внимание к все большей проницаемости границ между наукой и обществом, Например, в таких областях, как биомедицина или информационные технологии, ученые-эксперты взаимодействуют с неэкспертами и квазиэкспертами (организациями пациентов, общественными организациями, группами пользователей) посредством гетерогенных сетей, которые все больше заменяют традиционные экспертные сообщества (Callon 1999; Callon et al. 2001; Bucchi 2009; см. также статью Айнзидель в настоящем сборнике).

Эта трансформация охватывает и отражает саму динамику научной коммуникации. Далее мы обрисуем некоторые вызовы, которые эти перемены бросают ученым, но вначале дадим краткий обзор текущего состояния дел и часто используемых терминов, поскольку это требует внимания и ученых, и практиков.

Этот концептуальный обзор теоретических работ по научной коммуникации основан на анализе десяти часто употребляемых терминов: популяризация, модель, дефицит, диалог, вовлеченность, участие, «аудитории» (publics), экспертиза, известные ученые, научная культура. Мы определим спектр значений, приобретенных этими терминами, включая некоторые значения, резко отличающиеся друг от друга, но сосуществующие в современном употреблении. Опираясь на эти термины и понимая, как их можно применять нормативно, описательно или аналитически, читатель сможет свободно ориентироваться в сфере исследований научной коммуникации. Все эти термины будут появляться в разных главах нашего пособия. Во многих случаях нюансы этих понятий будут исследованы более тщательно. Мы включили в текст некоторые ссылки на литературу, но не стали подтверждать ими каждое наше замечание о ходе дискуссий, поскольку это очень затруднило бы чтение. Этот раздел также может быть полезен читателю как вспомогательный источник или словарь, к которому можно обратиться, чтобы уточнить значение понятий при чтении последующих глав{2}.

Популяризация – термин, имеющий самую долгую традицию использования при описании широкого спектра практик, делающих научную информацию доступной для неспециалистов и широкой аудитории. Ранние примеры популяризации включают написанные Фонтенелем «Беседы о множественности миров» с некой маркизой (1686). На протяжении XVIII в. научно-популярная литература постепенно определилась как особый жанр, часто, кстати, обращенный к женщинам, несведущим, но любознательным – «символам невежества, добродетели и любопытства» (Raichvarg and Jacques 1991: 39) – например, в классическом изложении «Ньютонова учения для дам» Альгаротти (1739) или «Астрономии для дам» Лаланда (1785). Позже возникли другие важные каналы поступления научной информации – о научных открытиях сообщали в прессе и научных музеях, на публичных лекциях, а также на выставках и ярмарках, демонстрировавших посетителям последние чудеса науки и техники. Во второй половине XIX в. популяризация и популяризаторы немало выиграли благодаря переменам в издательском деле и росту читательской аудитории, голоса их сделались влиятельными, однако успех их свидетельствовал о росте значения науки как культурной силы. Объем продаж таких книг, как «Путеводитель по научным сведениям об известных вещах» Брюэра (к 1892 г. было продано 195 000 экземпляров), впечатляет даже по современным меркам. В своих книгах и лекциях популяризаторы (шоумены науки), такие как Дж. Пеппер и Дж. Вудс в Англии или Паоло Мантегацца в Италии, сделались звездами своей эпохи (Lightman 2007). В следующем столетии и особенно после Второй мировой войны новый глобальный и политический ландшафт переопределил популяризацию с концептуальной и даже идеологической точки зрения, в особенности в США и Западной Европе. Новую общественную и политическую роль науки удачно уловил Ванневар Буш, назвав ее «гусыней, несущей золотые яйца» (в частности, при правильном кормлении – экономическое процветание, социальный прогресс и военную мощь). Предполагалось, что популяризация должна «продавать науку» широкой аудитории ради укрепления общественной поддержки и легитимности (Lewenstein 2008){3}. Это способствовало развитию новых стратегий и каналов популяризации, в том числе появлению интерактивных научных центров и партнерству между научными организациями и Голливудом. В новой фазе критической рефлексии относительно роли науки для развития и для общества в целом популяризация подверглась критике как патерналистская, диффузионистская концепция научной коммуникации (Hilgartner 1990){4}. Однако позже этот термин вновь оценили и нашли удобным для описания специфических типов и контекстов коммуникативного взаимодействия между наукой и широкой общественностью{5}. В Китае, например, под «популяризацией» понимают широкий спектр взаимодействия науки и общества.

Модель коммуникации – одно из ключевых теоретических понятий научной коммуникации. Тем не менее четко сформулированных моделей научной коммуникации выдвинуто и предложено очень немного. Более 20 лет назад социологи и специалисты по теории коммуникации определили на теоретическом и понятийном уровне проблемы в преобладавших тогда практиках популяризации науки (например, Dornan 1991; Wynne 1991). В этом смысле они были связаны с моделью коммуникации, подразумевавшей сознательное выстраивание отношений между участниками коммуникативного процесса. Такую модель коммуникации определяли как «иерархическую» и «нисходящую» и подчеркивали, что она подразумевает некий дефицит знаний у целевой аудитории (см. ниже Дефицит).

В течение двух десятков лет в кругах исследователей и практиков шла дискуссия об ограниченности моделей научной коммуникации, доставшихся от прошлого, и о том, какие их черты соответствуют современному положению вещей. Порой мнения, высказанные в ходе дискуссий, претендовали на нормативность и подразумевали лишь две позиции: одни коммуникативные модели объявлялись устаревшими и дискредитировавшими себя, другие – новыми и соответствующими моменту. При таком подходе переход предпочтений от одной модели к другой представлялся эволюционным и необратимым.

Сторонники более описательного и аналитического подхода ставили целью лучше понять спектр возможных моделей, то, как они применяются, как язык, используемый для описания той или иной практики, может маскировать модель, которая фактически определяет практику (Wynne 2006), как могут сосуществовать различные модели (Miller 2001; Sturgis and Allum 2005) и что обусловливает выбор одной из них. Предпринимались попытки определить широкий спектр моделей, включающих более узко определяемые возможности, которые могли бы применяться в специфических и меняющихся обстоятельствах (Trench 2008b).

Дефицит[1] – ключевая концепция, определяющая интеллектуальные или идеологические основания отношений науки и общества и давшая толчок их критике. Часто модель дефицита основана на двух допущениях: общественное мнение и политики, принимающие решения, плохо информированы о науке и проблемах, которые возникают в ходе ее развития; эта неосведомленность подпитывается неадекватным и сенсационным освещением научно-технической проблематики в СМИ. Считается, что ситуация усугубляется плохим качеством базового естественнонаучного образования и общим падением интереса к научным исследованиям со стороны институций и культурных слоев общества. Соответственно, и граждане, и принимающие решения политики рассматриваются как жертвы иррациональных страхов, которые подпитывают их подозрительность к целым направлениям научных исследований и технических инноваций (ядерная энергетика, ГМО, стволовые клетки).