На телегах покоились…

— Ракеты!

На деревянных направляющих лежали свернутые из медного листа трубы диаметром около десяти дюймов. С одной стороны труба была заглушена конусом, с другой имелось отверстие и огнепроводный шнур. Их направляли в Севастополь, и, поскольку, армейские чины не вполне верили в это оружие, прямо на марше обоз завернули в Гайтаново, в медвежий угол.

— Усовершенствованные снаряды Конгрева. Дешевле орудий, возить можно, как видите, на простых телегах, к бою подготавливаются за четверть часа. Бронебойность невысока, зато прекрасная фугасность, а также хорошо подходит для устройства пожаров на позициях неприятеля.

— А в чем подвох? — спросил городничий, привыкший к тому, что за все хорошее приходится платить.

И подвох действительно был. Ракеты, ввиду своей неточности, годились лишь против больших целей: скоплений войск, лучше — кавалерии, городов, сел, на худой конец — крепостей. Однако же против каменных стен ракеты были почти бессильны. К тому же били эти снаряды на версту-полторы, то есть в два раза меньше, нежели английская шестидесяти восьмифунтовка.

— Ладно, оставайтесь, — разрешил городничий. — Сгодитесь на что-то, может быть.

Бастион отстраивали. Туда везли на ломовых телегах камни, известь. Но строились неспешно, и для многих горожан на то была весомая причина. Горизонт очистился, британская эскадра ушла. Куда — Бог ведает. Из Бердянска телеграфом передали сообщение: будто бы наблюдали дымы на горизонте. Но куда и те корабли плыли, и сколько их было — не разглядеть.

Война от города отступила. Обыватели судачили о сражениях в Крыму как о бесконечно далеком, а о бомбардировке города — как о чем-то давнем. Куда более их интересовали цены на зерно в этом году и случившийся из-за поздних заморозков неурожай персиков. На Бирже хлеб и рыбу грузили в барки и шаланды. Ветер был подходящим — дул на восток. И кораблики уплывали в сторону Дона, по которому товар бурлаки поднимали по Дону или, с перегрузом — по Волге. Рыба доходила до Москвы, а хлеб везли дальше, в губернии, где свое зерно не росло вовсе.

Город жил своей обыкновенной летней и сонной жизнью. И это нагоняло тоску и страх. Аркадий знал, что влечет сюда англичан, знал, что они так или иначе появятся тут. И горше всего было то, что никому довериться он не мог.

Зайдя на телеграф, Аркадий отдал долг, и пошел домой, но не напрямик, а через Слободку, через берег.

На море не было видно ничего, кроме сероватых парусов здешних рыбаков, и, значит, дальше, может быть, верст на тридцать, до кубанских плавней — враг не замечен.

В песке шипела пена. Может, греческая морская пена сильно отличается от азовской, только в здешних краях для изготовления Афродиты, пожалуй, лишь навоз годился еще хуже. Из ноздреватой серости можно, конечно, вылепить какую-то богиню, только надобно подобрать повелительницу чего-нибудь пострашней вроде морового поветрия.

Берег опустел. Лишь на стрелке здешние мальчишки играли в свайку. Заточенную полосу железа бросали в кольцо, после — о чем-то то и дело спорили.

Аркадий подошел, издали любуясь игрой.

— Хлопцы, — вдруг неожиданно для себя сказал он. — А хотите заработать три рубля?

Игра была забыта мгновенно. В детских глазах три рубля были безумными деньгами, и не имелось преступления, на которое бы они не решились ради такой суммы.

— Мне надо знать, когда вражеские корабли снова появятся вблизи берега.

— Как близко? — спросил самый сообразительный.

Аркадий недолго задумался:

— Так, чтоб можно было рассмотреть флаг.

Родной город вдруг стал чужим.

И будто улицы оставались все теми же, и по ним шли те же люди, но чего-то безусловно важного уже не было. Впрочем, он знал — чего именно. Улицами по своим легким летним делам спешили горожанки, но Аркадий отводил взгляд. Была лишь ОНА. Все остальные женщины, даже самые лучшие, были всего лишь ее отражением в странном, злом зеркале. И это отражение дразнило, напоминало…

Ну что ж поделать — они расстались. Может быть временно. Иногда нужно благословить, стиснув зубы.

Как бы по работе, справиться, не нужны ли визитки гостям города, Аркадий зашел в пансион мадам Чебушидзе. В номере Конкордии поселился какой-то жучок в тесном сюртуке. Он предлагал всем желающим купить акции Никарагуанского канала, но преуспел в том ничтожно. Жучок время проводил, обходя купцов или в кабачках за игрой в карты. Обладая замашками шулера, он, тем не менее, обычно проигрывал то малое, что получал от продажи акций.

Чтоб отвлечься, Аркадий выбрался за город, и в одной из балок, коими щедро была изрезана приморская круча, недолго упражнялся в стрельбе. «Деринджер» удобно ложился в руку, его можно было легко накрыть широкой мужской ладонью. Юноша сделал, экономя капсюли, всего пять выстрелов, но и от них чувства ошарашивали.

Казалось будто не пистолет, а сама рука исторгает гром и огонь, а он сам — незаконный сын Зевеса. Грохот оглушал владельца, приятно пахло порохом, но точность оружия оказалась невысока — уже с десяти шагов почти невозможно было попасть во что то размером крупней человеческой головы.

Но это было карманное воплощение смерти, и эта смерть была изящна.

Солнце уходило на запад, и в домах жгли огни. День летний — долог, однако же, все дела не переделаешь. Лучину здесь, в отличие от среднерусских равнин, не кололи, не жгли. И дело было не в нехватке дров — с одного полена лучины можно наколоть на месяц вперед. Хотя действительно: зимой топили хворостом, хмызом, камышом, а кто победней — так засушенным кизяком. Последний неимоверно вонял, и Аркадий предпочитал мерзнуть, но не жечь это дешевое топливо.

Свечи также стоили дорого. Но в городе топили смалец, рыбий жир, давили масло из подсолнечника, кукурузы. Масло, жир, особенно прогорклые уже были по карману Аркадию. Их он наливал в каганец — черепок с коротким фитилем. От такого освещения скоро становилось душно, а на потолке образовывался круг копоти. Однако же при таком свете можно было писать, читать.

Еще в сумерках Аркадий разложил бумаги, на которых чертил схемы, которые, возможно, решали британский код.

Он окинул свои записи свежим взглядом. Что он не учел… Вчера? Неужто это было лишь вчера? А, кажется, неделя прошла…

Но ему надо было отвечься…

Подумалось: русская азбука имеет свои законы. Где они нарушаются? «К» должно стоять перед «М», но в таблице иначе. Значит это буквы из ключевой фразы. «Т» стоит перед «Ф», как и должно. Равно «Ы» перед «Ь». Тогда все правильно — «О» перед «Б».

Юноша перестроил таблицу, обведя ключевые буквы овалами:

Явно стоило отнести к ключевым буквам «У» — она пропала со своего законного места.

Что еще? Непонятно, в каком падеже стояло название деревни в первой перехваченной фразе, но «К» шифровалось»?», стало быть, она также находилась где-то в ключевой строке… И тогда, ее не было на своем месте, а оставшихся букв осталось ровно для того, чтоб заполнить промежуток между «Ь» и»?»

Опираясь на полученную таблицу, удалось почти полностью расшифровать предпоследнюю фразу: «Когда ва*ъ ждать?». «Когда ВАСЪ ждать»! «АС» шифруется парой «В?». И поскольку»?» — в ключевой строке, «С» располагается там же.

Аркадий, было, попытался расшифровать шифровку по существующей таблице, но дыра в середине делала это невозможным.

Меж тем, в ключевой фразе не хватало всего трех букв на своих местах. Причем одна буква, а именно «У», была известна. Причем из ряда «Ч-Ш-Щ» использовалась одна буква, и еще одна — изъята из ряда «З-И-I-Л-Н-П-Р».

«М-*-? — С-К-*-*-О-Б»

Казалось, что за недолга — следовало просто перебрать возможные комбинации, поочередно подставляя возможные двенадцать букв в три окошка. Он живо вообразил себе устройство, где буквы нанесены на замкнутую в кольцо ленту. Аркадий напряг оставшиеся знания начала университетского курса, прикинул количество перестановок. Получилось около двух сотен.