И ведь проверить это было совсем нетрудно — отсюда до Джанкоя было три версты.

Для бешеной собаки семь верст не расстояние, и Аркадий действительно пустился в дорогу. Колеса телег размололи на шляху землю так, что сейчас дорогу укрывал слой тончайшей пыли. Босые ноги иногда уходили в нее до щиколоток. Палило солнце, ветер порой бросал пыль в глаза, за шиворот.

— Облачка… — бормотал Аркадий под нос. — Где облачка? Хоть бы одно, как на картине…

Наконец, поднявшись на холм, увидал за рощей купол джанкойской церквушки. Перед ней зеленела роща, а меж ней и Аркадием… Разочарованию его не было предела.

Подсолнечник рос действительно на том месте, где его изобразил Ладимировский.

В степи, словно смеясь над разочарованием юноши, заканючил сарыч.

…До тех дней Аркадий и не предполагал, что можно быть настолько счастливым.

Ночью Аркадий и Конкордия купались нагишом в теплом, словно парное молоко, море. Оно шептало что-то на своем древнем языке, пока они любили друг друга в полосе прибоя. Порой казалось, что на земле нет больше никого, и край сей именуется Эдемом.

Конордия дарила ему ласки в этом городе малоизвестные. И пока она чародействовала, он лежал на спине, глядя, как над ними кружила луна и звезды.

— Конкордия, будьте моей мечтой! — прошептал он.

— Дурачок… — ответила она, отвлекаясь на мгновение. — Я и так с тобой.

— Луна… — не то шептал, не то думал он…

Вернувшись к себе в комнату, они ужинали жареными бычками — рыбкой мелкой, костлявой, но вкусной, от которой, как от жареных же семечек. Рыбу запивали квасом, снятым с ледника.

Собравшись с духом, Аркадий будто пошутил:

— После того, что между нами было, я, как порядочный человек, должен на вас жениться.

— К твоему счастию, я достаточно беспорядочна и того не требую.

— И все же… — ради торжественного случая Аркадий перешел на «Вы» — Я намерен предлагать вам конечности, сердце…

— Ах… Все предлагают сердце, никто не предлагает мозги.

— И все же, Конкордия… Вы будете моей женой? Скажите прямо.

— Бросьте. Вы разве не знаете, что руку и сердце предлагают вместе с кольцом?

— Я добуду вам кольцо, — ответил Аркадий, краснея.

— Добудете. Непременно добудете. Но не сегодня. Подумайте, ведь наш брак разрушит вашу жизнь. Вас осудят, не дадут жизни в уезде.

— Плевать! Уедемте! Уедем, когда это хоть немного окончится.

Конкордия печально улыбнулась.

— Подумайте о вашей подруге. Дашеньке, кажется. Дочери городничего.

Упоминание девушки сначала укололо Аркадия, после же какое-то приятное чувство разлилось в душе. Она все же наводила сведенья, он ей не безразличен.

— Да и не люблю я ее вовсе… — почти честно признался Аркадий.

Впрочем, и о своей зазнобе с Екатерининской он тоже не стал вспоминать. Да и что толку о ней вспоминать.

Молодые люди симпатизировали друг другу, но не более. Как водится, в семьях близких друзей детей приблизительно одного возраста в шутку засватали чуть не сразу после крестин, внушая детям сызмальства, что они просто созданы друг для друга. В эту мысль врастали, и порой казалось — а разве может быть иначе?.. Но ведь могло же!

В отрочестве Дашенька Аркадию показалась простоватой. С ней было удобно, как бывает удобно в некрасивых но в ношеных башмаках. Однако же во сне юноше чудились совсем иные дамы. Казалось, обучение в Харькове изменит жизнь. И жизнь действительно изменилась, но иначе, нежели хотелось. Удары судьбы привели к мысли, что в его положении Дашенька — не самая дурная невеста.

Городничий, правда, хотел жениха более завидного, богатого. Но иного мнения была его жена. От добра добра не ищут, — рассуждала она. — Аркадия она с детства знала, родители его также были известны. А что небогат, так это в чем-то и хорошо: будет знать, что обязан…

Об этом Аркадий сбивчато и быстро рассказал Конкордии.

— И что мне делать?.. — спросил он, не ожидая, впрочем, ответа.

— Не женись на ней… — тем не менее ответила Конкордия. Черты ее лица сделались по-мужски резкими. — И на мне не женись…

Он пытался возразить, но спор был погашен в зачатке поцелуем в губы…

Он проснулся глубоко за полночь. Кокордия, разметав по подушке свои светлые волосы, безмятежно спала. После съеденной рыбы хотелось пить, но для этой нужды был предусмотрительно отставлен кувшин с водой.

На мгновение юноша взглянул на свою любовницу: обманчивый лунный свет и тени на секунду исказили дорогое лицо, состарили его, превратив в морщинистую физиономию старухи. Аркадий закрыл глаза, помотал головой, и наваждение исчезло.

«Это только свет, это все дурные разговоры», — успокаивал себя Аркадий.

Прилег опять, но сон не шел. Поворочавшись, Аркадий встал, вышел на улицу. В темноте шумели волны, из степи в море дул ночной бриз. Спрыгивая с обрыва, он не успевал долететь до самой земли, но шумел в кронах деревьев. В ветвях путалась луна.

Луна, — осенило Аркадия.

На картине она была изображена в последней четверти. Сейчас же дело шло к полнолунию. Следовательно, новолуние было где-то на летние Кузьминки, и в день встречи являла собой собою тонкий серп, а никак не половинку. И, стало быть, картина писалась ранее — на неделю или полторы.

Следовательно, художник занимался там чем-то далеким от живописи. Любовница? Может быть, но маловероятно. Ладимировский — холостяк, огласки он может не боятся. Его любовница замужем?.. тогда неудачное место для свиданий. В таких сельцах вроде Джанкоя всякий чужак на виду.

Стало быть… А что «стало быть»?

Рассвело. Крылья стрекозы, уснувшей на ночь перед домом, покрылись росой. Но взошло солнце, испарило росу, согрело озябшую стрекозу, она взлетела.

Промучившись всю ночь, Аркадий поднялся около шести, искупался в море. Вода, остывшая за ночь, освежила, смыла пот. Зашел к хозяйке, собрал на видавший виды поднос завтрак. Стакан парного молока, яйцо, сваренное вкрутую, овощной салат, заправленный подсолнечным маслом.

Сей поднос Аркадий поставил перед Конкордией, еще лежащей на их ложе.

— Завтрак в постель? Это какое-то рабство…

— Барство?.. — предположил Аркадий. — Да нет же, я люблю тебя… Конкордия… Будь причиной моей победы…

— Об этом не спрашивают, Аркаша, а просто побеждают…

Она принялась за трапезу, выбирая из салата помидоры и огурцы.

— Ты не мог бы попросить, что хозяйка не клала в атлас перец и лук?.. Нам же с тобой потом целоваться.

Любуясь ее обнаженной грудью, Аркадий кивнул, как кивал уже несколько дней. Он говорил, но хозяйка не то забывала, не то пренебрегала пожеланиями юноши.

Здешние места определенно шли Конкордии на пользу. Она поправилась, что, по мнению Аркадия, не портило ее ничуть. Ее кожа стала смуглой, словно у креолки, а светлые волосы не то еще более выгорели, не то просто смотрелись ярче.

— Какая ты красотка… — восхитился ей Аркадий.

— Точно красотка? — улыбаясь, уточнила она. — Не касторка?..

Выпив молоко и промокнув губы салфеткой, она отставила поднос на пол и развела руки:

— Ну, я готова, целуй меня.

Аркадий присел и поцеловал ее в пахнущие молоком губы.

Впрочем, только поцелуем все не ограничилось.

Еще через час мысли, отложенные страстью, вернулись в голову.

И, сем больше размышлял Аркадий, тем четче проступало решение: действовать надо самому. Город велик, а положиться в нем не на кого. Ну, может быть, кроме Конкордии. Но беспокоить ее для влюбленного юноши было святотатственно.

Все выглядело просто: Следовало ехать в город, взять Ладимировского за задницу стальными пальцами. Выдать художника и его сообщников, ежели таковые имеются, полиции. А далее — полиция пусть разбирается, а он вернется сюда и будет проводить время с любимой, напишет повесть о разоблачении шпиона.