И в этот дождливый поздний час, завернувшись в теплый плед в мягком кресле у высокого окна с видом на ночной город, мисс Сивирен мысленно составляла план дальнейших действий. Эту неделю она просто должна была отсидеться здесь, в безопасном месте, где ни одна душа не смогла бы ее найти. Ее убежище находилось в самом сердце Манхеттена, а отец всегда говорил, что если хочешь что-то спрятать, положи на самое видное место. А уж куда виднее, чем в сердце Нью-Йорка…

Это были скромные апартаменты, купленные на деньги ее отца и зарегистрированные на немецкого гражданина, друга профессора. О том, что у Сибил была квартира, знали только трое: она, отец и его друг по имени Алфи Бом. Отец считал, что приобретение недвижимости, таким образом, сохранит тайну о ее обитателях.

Сибил вспоминала отца каждую минуту. Если бы она только могла предотвратить его гибель! Ведь она навещала его в ту злополучную ночь и с убийцей могла встретиться лицом к лицу. Но что бы Сибил смогла сделать, окажись она перед убийцей? У нее не было ответа на вопрос, а только сожаление, что это трагическое событие она не предугадала.

Ей ужасно хотелось попрощаться с папой, но она понимала, что если появится на похоронах, то обнаружит себя и привлечет внимание к своей персоне, чего никак допускать было нельзя. Но затем ее осенило. Что если она переоденется и использует грим? Постоит в сторонке и исчезнет. Хотя бы таким образом ей удастся проводить отца в последний путь. Ведь он был единственным родным для нее человеком.

Теперь, когда она осталась совсем одна, Сибил чувствовала себя обнаженной. Ее защитная рубашка будто бы была неожиданно сорвана и предана огню. С папой ей было не страшно. И, хотя, профессор на протяжении 10 лет страдал слабоумием, он продолжал заботиться о дочери. Сибил в свою очередь делала все возможное, чтобы его вылечить. Возила по клиникам в надежде, что память к нему вернется в полном объеме, но шли годы, он старел, и никто не мог помочь. Правда частенько у него происходили вспышки озарения и память к нему частично возвращалась. Когда он смотрел в родные ему глаза дочери и слышал любимый голос, говорящий на родном русском, происходило чудо, будто бы Сибил посредством языка активировала его мозговую деятельность. Казалось, в те минуты отец выздоравливал, и его разговоры были полностью адекватными, хотя, и очень недолгими. Но даже этого Сибил было достаточно. Для нее такие просветления были свежим глотком и лучиком надежды, что однажды память вернется к отцу, и все станет, как прежде.

Но годы шли, надежда угасала. Профессор все больше времени оставался в своем мире, блуждая по иллюзорным туннелям разума в поисках выхода из него, а дочь все меньше поддерживала мечту о его возвращении в реальный мир.

Незадолго до убийства отца, Сибил, как обычно его навещала. Тогда она была сильно расстроена его полной фрустрацией. Отец сидел в своем любимом кресле, слушал музыку и бубнил себе под нос какие-то сложные математические вычисления. Вдруг неожиданно для Сибил, он словно очнулся ото сна и с тревогой обратился к дочери с абсолютно вменяемым видом:

–Сибил, запомни имя! Ты должна отыскать человека с этим именем. Сибил, слышишь, Сибил!

Дочь, кивала и смотрела в глаза отца с готовностью выполнить все, о чем бы он не попросил. Профессор говорил с долгими паузами, концентрируясь на своих мыслях, что давалось ему с большим трудом:

–Он поможет тебе, Сибил.

–Папа, кто он? – спрашивала она отца, держа за руку.

Профессор зажмурился, нахмурив лоб, затем распахнул глаза, округлил их, словно чего-то испугавшись, и произнес: – Гора, гора света. Гора света! – повторял отец вновь и вновь, а потом замолчал и снова впал в свой привычный транс.

Сибил, успокаивая, гладила его по руке. Ей было горько смотреть на отца в таком состоянии, в котором он напоминал ей живую куклу. Дочь продолжала искать своего папу в его отсутствующем взгляде, но он казалось больше ее не видел. Глаза профессора превратились в две голубые стекляшки, такими же пустыми, как оконные стекла. Сибил стало нестерпимо больно.

–Папа, ты где-то далеко во тьме, и ты не можешь выбраться, но я знаю, ты слышишь мой голос, -произнесла она по-русски. – Я всегда с тобой, слышишь? Твоя Сибил всегда будет рядом, где бы ты ни был. Папа…

Его взгляд был все еще обращен в никуда, но из небесно голубых стекляшек потекли слезы. Сибил, сглотнув комок горечи, подступивший к горлу, со злостью и болью смахнула слезу со своей щеки. Она не хотела плакать, но слезы не спрашивали ее и продолжали скатываться на колени отца.

Когда она опомнилась, то обнаружила себя рыдающей на его коленях, а рука отца бережно лежала на ее голове. Он успокаивал ее, поглаживая по каштановым густым волосам.

–Ты здесь, папа! –обрадовалась Сибил. –Ты со мной!

Словно благодать сошла на Сибил в тот момент. Ей внезапно стало легко и светло на душе. Будто ангел коснулся ее своим крылом и благословил ее. Сибил переполняла нежность к отцу. Она поднялась с колен, очень нежно поцеловала его руки и улыбнулась своей волшебной сияющей улыбкой. В этот момент отец смотрел на нее совсем не пустым взглядом. Глаза излучали то самое чувство, которое испытывает каждый родитель, который впервые видит свое дитя после долгой разлуки. И сейчас этот взор был таким же, как и много лет назад, когда Сивирен смотрел в глаза своей малышки.

Профессор всегда боготворил Сибил. Она была его космосом, его вселенной. Иногда он утверждал, что Сибил была дитем звезды, которое было зачато и рождено на земле.

И девочка впитывала каждое его слово. Малышка имела потрясающую способность к быстрому усвоению информации. Уже в три года профессор заметил, что она проявляла потрясающие способности в освоении математики, а также лингвистические таланты.

Папа устраивал ей химические опыты, они проводили эксперименты по физике. Но больше всего Сибил интересовалась работой отца. Сивирен гордился дочерью и в тоже время боялся, что она захочет пойти по его стопам. Судьбу генетика он ей не желал, а потому старался отвлекать дочку от своей работы и нагружал ее книгами.

Однажды, прочитав сказку «Лягушка-царевна», девочка настолько была потрясена разыгравшимися в книге событиями, что в течении нескольких недель была одержима поиском Кощеева логова и искренне полагала, что все лягушки и ящерицы могут говорить на человеческом языке.

К 7 годам Сибил помнила наизусть все русские, европейские сказки, а также предания и легенды других народов. Она знала почти все старославянские, кельтские, древнегреческие, египетские мифы и всех народов двуречья. Сибил учила поэзию и читала наизусть поэмы и баллады. Ее память хранила тысячи легенд и исторических событий, которые трансформировались в образы, переплетались друг с другом и складывались, словно пазлы в одну большую картинку.

Иногда профессор заставал дочку над изучением знаменитых маршрутов полярных экспедиций и карт, а иногда он видел ее записи и инструкции по выживанию в различных климатических условиях. Сибил не ходила гулять с детьми, как все ее сверстники. Она не навещала друзей, потому что их у нее не было. Девочка жила, словно в другом измерении. Часами она могла сидеть, записывая свои мысли и грустить. В такие минуты профессор бросал всю работу и проводил время с дочкой, объясняя природу ее тревоги и волнения. Они обсуждали будущее и прошлое разных народов и стран. Часами могли говорить о космосе и планетах. Они рисовали свои карты и записывали события в своем хронологическом порядке. А перед сном папа садился к ней на краешек кровати, открывал книгу, одевал очки и начинал читать сказки, каждый раз начиная с одной и той же фразы: «В одном царстве государстве жили-были…». Его голос всегда успокаивал малышку и настраивал на добрый сон.

Сказки Сибил воспринимала по-особому. Это было единственное пространство, где все действия имели для нее законченные действия. Добро всегда побеждало зло. Они учили девочку образности, который соединял в себе множество духовных уровней. И поэтому отец говорил с дочкой только на русском языке, прививая ей любовь к языку с детства.