Я понимаю, как все понимают

– У Машмотиты был простой довод отъерипенивать одну застежку от другой, дабы не перепутывалась прическа, как провода какие-нибудь. Она шла в этот момент времени по тротуару и хотела обо всем забыть.

– О застежках?

– Не только. За ней Селодона Булдыжного можно было увидеть идущего впереди ипподрома по Сервяжной улице, где еще не зажгли фонари и лежали осенние листья. Он шел как раз следом и думал: «Все забыла или не все?» Мимо них проплывали витрины различных магазинов, ширина Сервяжной улицы казалась шире, чем ширина самой Обхоженной; Дульский проем параллельно идущий вопреки Дорогонского вала тоже не предвещал никакого завершения в проекции своего движения. И вот Машмотита, наконец, повернула к дому Лифопа Камушкина, взялась за ручку входной двери, отворила двери и вошла в двери. Отсюда, как предположим с достаточной вероятностью такого предположения, не смотря на время, которого с нашего первого разговора прошло в большом количестве, само это движение нам показывает – начался «обратный ход» повествования, страсть к возвращению не только по дуге высказываний, но и в хаотичной целостности размазывания в лужах перистых облаков, превозобладало вообще, или карандаш, который всегда под рукой, начал выискивать «прошлые» линии и, ударившись во многие воспоминания, начал чертить по ним. Остановившись у захлопнутой перед носом двери Лифопа Камушкина, Булдыжный посмотрел на номер дома и, уверившись, что это именно «этот» дом, записал адрес на клочке бумаги и произнес: «Так, так...» Возвращения они ведь чем хороши?

– Чем?

– Ну, вот, попробуйте теперь вспомнить о том, о чем говорилось дней двадцать тому назад со всеми исчезнувшими и не исчезнувшими подробностями. Ни за что не вспомните! Вы будете помнить только «общие» хухры-мухры, только фактическую сторону возникших вопросов, и то если она, эта фактическая сторона, имела все основания подействовать на дальнейшую вашу «условность» быть там, где находитесь, и повлияла, как вам кажется, на дальнейшую же вашу «действительность». Потому они, возвращения, «хороши» именно тем, что как бы заключают в себе те самые «серьезные» упущения, которые вы всегда делаете, основывая свои умозаключения на «общем» отображении действительности, и, тем самым, как бы не понимаете отчего, вдруг, поскользнулись при неожиданном повороте на ту же Сервяжную и оказались при этом в другом месте. Фактическая сторона происшествий без аперитива многого в себе ведь не несет – согласитесь. И потому важны здесь именно «составляющие» этой самой фактичности, ибо без них ничего не станет понятно. Некое «Плюмбум «О»». «О», как гласная, говорит так же о многом потому, как появляется непреодолимое желание как можно чаще обращать внимания на согласные. И здесь так же никаких «мелочей» нет – не бывает. Вы ничего не сможете купить, если у вас мелочи не хватает. И, конечно, здесь, можно сделать, казалось бы, не лишенное здравого смысла предположение, что Машмотита зашла к Лифопу Камушкину только затем, чтобы спросить Монтарану Хохлиману «нет ли у нее точно таких застежек?» Может быть?

– Вполне может.

– Далее пройдя прихожую, Машмотита, так же как вы, задела мыском ботинка стоявшую на полу миску с пшеном, мимоходом наступила на самого Лифопа Камушкина, подползающего к миске в виде большой и длинной гусеницы в очках, и, открыв двери и пройдя в комнату, в глаза ее блеснул яркий свет, и Монтарана Хохлимана, стоявшая в это время в углу комнаты, стала хорошо видна. Она стояла в это время подле старого дивана. «Здравствуйте» – сказала Машмотита вглубь комнаты и хихинула.

– Привычная ее реакция, когда видит с утра что-нибудь необычное.

– И вот для того, чтобы в дальнейшим нам понять «могло ли такое случится и могло ли такое быть или не могло», и не оказаться в очередной раз с раскрытым ртом перед «всплывшими вдруг обстоятельствами того или иного происшествия», давайте и мы зайдем в двери Лифопа Камушкина и мимоходом постараемся припомнить о том, что было сказано во время его первого разговора с Сервинтом Попраном, и что именно во время этого разговора произошло (чтобы совместить «это» происшествие с «тем»). Приступим.

1

– Время, как знаете, необходимо иногда заворачивать в фольгу, чтобы не произошло утечки информации – знаете... Иногда и Цуцинаки надо тоже заворачивать, чтобы, в свою очередь, не увез информацию в поезде.

– Само собой.

– Но теперь давайте вспомним о том, что независимо от того, и какой бы ни была информация «ценной», но вот, к примеру, относительно поезда многое о его движении известно каждому, никакой таинственности из себя не представляет, поскольку – есть «расписание поездов» и каждое отбытие и прибытие поезда не представляет из себя никакого секрета. Следовательно, такую информацию незачем ни во что заворачивать, а напротив – развешивать на всех углах и столбах. Так?

– Вроде – как «пить дать».

– Но смотрите «что» получается. Мы только приступили к возвращению, только еще хотели приблизиться к нему на близкое расстояние, и сразу же наткнулись на не малые и ощутимые затруднения. В чем состоят эти затруднения? – спросите вы. Но вдумайтесь: время мы заворачиваем, можно сказать, самым тщательным образом и относимся к нему обязательно бережно, а иногда с опаской, а тут, вдруг, не смотря на это, развешиваем его на всех углах и столбах (?) И потому здесь для того, чтобы продолжить рассказывать дальше, и в то же время возвратиться самим к началу, давайте выясним время прихода Машмотиты в дом Лифопа Камушкина, и скажем, что время было – раннее утро.

– Чего она так рано встала ото сна? Спала бы себе домаи спала.

– Не спалось. Простояла всю ночь радом с какой-то галошей, и всю ночь удивлялась тому, «зачем ее рядом с галошей поставили». Она попросту не могла спать в таком соседстве, поглядывала искоса на резину, и все время смотрела на щель под дверью, откуда непосредственно доносились незнакомые ей голоса.

«Так-то оно – так», – говорил один голос. Но вы опять здесь обобщаете потому, наверное, что в оригинале сказано было о том, что «куда приходит дорога – не важно», и все последующие действия вместе с «абсурдными» выводами, которые вы делаете (а выводы эти – «абсурдны»), подчинены этому утверждению непрекословно».

Голос был хлипкий, срывался на крик, затем наступала периодически тишина, и слышно было, как во время этой тишины, вдалеке гудел поезд, как развешивали очередные гирлянды к празднику, как шел по Казарменный улице Роту и смотрел вперед. Машмотита отринулась, было, от двери, чтобы не стать участницей или чего доброго не услышать такое, после чего может появиться чувство ответственности и пришлось бы в последствии неминуемо раскаяться от услышанного, но вскоре любопытство ее взяло верх, и она опять прильнула к щели.

«Остановимся на этом утверждении подробно» – добавил другой голос.

Тогда Машмотита подползла еще поближе, приоткрыла немножко дверь и увидала сидящих на стульях, в дыму папирос: Видора-Тудора Чирипского, Монторана Тырдычного, Музумрика Осикина, Мизинтропа, Крузогода Амитеича, Боборовского, Мазундора Постомона, Слончака Кишкина, Пипита Тиронского и мн. др.

Говорил Видор-Тудор Черипский, а все остальные – слушали

«И прежде, чем продолжить разъяснения – сказал он, встав и заходив по комнате, – здесь необходимо сделать некоторое уточнение...»

И дальше голос начал что-то говорить, рассказывать, по-видимому, о чем-то очень интересном и запрещенном потому, как те, кто сидели на стульях и стояли в углах, сразу же приставили ладони к уху, некоторые их них принялись озираться по сторонам, и видно было, что присутствующие чего-то сильно бояться.