Пуля хотел его снова ударить.

— Годи! — крикнул ему Дардык. — Забьешь раньше времени. А чем Ракита от нас отличается, если ты его скрываешь, а нас падалью считаешь? Заметь, он, а не мы против своих товарищей повернул. Ракита, тварь беззаветная, уже двоих из бывших своих однополчан к Богу отправил.

— К Богу? — весело переспросил Никифор, зажимая руками живот, чтобы не ломило. — Да вы что, ежкин дрын? Те ваши двое в аду на кочережки сраками предельно насажены. Прости, Господи, за сквернословие! И вы, господа товарищи, меня простите за некрасивые слова. Грешен, как бывшего зека меня заносит.

— Мразь лагерная! — воскликнул Пуля. — Будешь сведения на Ракиту давать, или я шкуру с твоей рожи на ремни порежу.

Никифор порадовался, что боль в животе немного отпустила и он может собраться с мыслями. Поняв, что остались у него последние минуты на этой земле, пожалел — умрет без причастия. Потом подумал:

«А покаяться и исповедаться Богу я сейчас на молитве в аккурат успел. Благодарю, Господи, за такое благодеяние!»

Он поднял глаза на икону Царственных Мучеников. Семеро расстрелянных чекистами там стояло: царь Николай, царица Александра, царевны Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия и царевич Алексей. Все в золоте нимбов, величии корон, великолепии одежд, как ныне на небесах. Никифор осмотрел убожество своей комнаты и благостно осознал:

«Словно в том подвале Ипатьевском. Мебели почти нет, — он ощутил спиной стену, к которой привалился, — перегородка деревянная оштукатуренная. Царственных Мучеников перед такой же ставили, чтоб не случилось рикошетов. Благодарю Тебя, Господи, дал Ты мне чудесную смерть».

Никифор попросил Бога и о том, чтобы не вернулся сейчас невзначай из гаража Ракита. Он медленно стал выпрямляться, опираясь руками о стену. Встал во весь рост напротив Пули, перекрестился.

— Я готов, господа товарищи.

— К чему? — прошипел Пуля. — Думаешь, легкой смертью отделаешься?

Никифор строго на него взглянул.

— Не тебе то решать. А хочешь жилы с меня тянуть, тяни, да оглядывайся: неровен час — Евгений зайдет. Вы тут как в мышеловке.

Дардык прислушался, проговорил Пуле:

— Не расколем такого. Кончай его тихо.

Пуля перекинул пистолет в левую руку, с которой стрелял так же, как с правой. Взялся за нож, собираясь всадить его Никифору в живот, уже разорванный внутри, пульсирующий болью. Но Никифор думал о том, чтобы не захватили так же вот легко в гараже и Евгения. Поэтому здесь требовались выстрелы, тихая расправа Никифора не устраивала.

Никифор вспомнил, как харкнул в рожу патриархийному обновленцу священнику Кочеткову на Сретенке, как плюнул на Чистяках на патриархийный храм при менте Кострецове. Он усмехнулся, подмигнул Пуле и плюнул ему в морду.

Пуля рявкнул, со страшной силой воткнул в него нож так, что припечатал тело Никифора к стене. А с левой руки стрелял и стрелял в уже мертвое, сплошь кровавое лицо…

Этот перестук явственно отличил Ракита в гараже. Свой арсенал теперь он перепрятал сюда. Ракицкий рыпнулся к оружейной сумке, через секунду автомат был уже у него в руках.

Он выглянул из гаража в тот момент, когда из комнаты Никифора выскакивали Дардык и Пуля. Ракита влепил по ним длинной очередью! Пуля упал замертво. Дардык успел заскочить за угол дома.

Ракита ринулся туда. За углом Дардык, стоя без укрытия, встретил его выстрелами. Ракицкий как на дуэли также садил в него в дикой ярости. Он потерял только что своего лучшего друга, крестного отца, духовника. Кого еще вмещал в себя для него Никифор?

Дардык уперся — в нескольких метрах лежал и его лучший товарищ. Когда кончились в пистолетной обойме патроны, Дардык выхватил из кармана гранату.

Едва успел нырнуть назад за угол Ракита. Но волной от взрыва его ударило о стену дома. Слегка контуженный Ракицкий прошел к распахнутой двери в их бывшее с Никифором жилище. Увидел там изуродованный труп «гонца небесного». Он закричал и побежал к гаражу за гранатометом.

Ракицкому было уже не до конспирации. Он не думал о том, что с этого сретенского двора надо убираться немедленно, что совсем рядом, на Чистяках его знают многие, а ищут по Москве 24 часа в сутки. Ракита навсегда запомнил, как лежал Никифор под любимой своей иконой с расстрелянной семьей последних русских царей, держа пальцы закостеневшими в троеперстие.

Четко зарядил Ракита гранатомет и пулей пронесся по двору к выходу на улицу.

Тачка с Дардыком в этот миг отъезжала от тротуара. Ракита приладил гранатомет на плечо.

— Дардыкин! — громово закричал он заслуженному «деду» их былой команды.

Тот за рулем обернулся. Ракита нажал на спуск.

Огненные гроздья взрыва! Искореженный остов машины с трупом Дардыка загорелся.

Последствия громкого боя спецбригадовцев на Сретенке Кострецов осматривал вместе с местным опером Петей Ситниковым.

— Как же ты террористическую базу у себя под боком просмотрел? — весело щурил глаза Кость, как всегда иронизируя над Ситниковым.

Массивный Петя легкому тону не хотел поддаваться. По показаниям соседей дома выяснилось, что в дворницкой, где жил Никифор, скрывался Ракита.

— Вот так Никифор! Как за бывшим зеком, православным, плюющим в морду красным попам, мои люди за ним присматривали, но не думал я, что он способен такого ухаря, как твой Ракита, у себя пригреть.

Ситников под его «людьми» имел в виду стукачей, и Кострецов уточнил:

— Люди твои не только Ракиту у Никифора, а и его джип в гараже не увидели. Хотя, как теперь оказалось, байки о том, как Никифор Черча из-под ножа Ракиты вывел, а потом озолотился, и на моей, и на твоей земельке по пивным всю дорогу рассказывали. Но ты особенно не расстраивайся — Ракита высококлассный диверсант, разведчик, его и на международном уровне не больно просекали, раз до сих пор живым ходит.

— Ну, стукачишки! — возмущался Петя. — Теряют профессионализм, а бандиты его повышают. Смотри, что специалисты эти гребаные у меня средь бела дня наворотили. Шуровали как хотели. Из пистолетов, автомата, потом за гранаты принялись.

— Остается успокоиться на будущее. Ракита теперь уж ни в мои, ни в твои края, Петро, не вернется. Удивительный мужик. Приговорил, похоже, всех своих бывших корешков-головорезов к вышке и лично расстреливает.

Петя посмотрел на его усталое лицо.

— Не видно, чтоб и ты, Серега, остепенился.

Кость закурил и пропел: +++

Знаю я —

Дома меня не ждет никто,

И никто не обругает,

Если я продам пальто.++++

— Вредные это настроения для нас, холостяков, — вздохнул Ситников, тоже из-за своей рабочей напряженки терпящий проколы в обустройстве личной жизни. — С кем сейчас встречаешься?

— Весьма симпатичная девушка, — с полной серьезностью ответил Сергей, — называть, правда, предпочитает себя немного развязно: Мариша.

— Разве в имени дело? Как она по кухонной части? — навострился любитель поесть Петя.

— Вот этого совершенно не знаю. Зато уверен, что деньги умеет считать безошибочно, так, что даже бригадира востряковских сдала с потрохами за неустойки в этом отношении.

— Тьфу! Ты об агентке, а я уж решил, что на свадьбе погуляем.

Со Сретенки капитан Кострецов действительно поехал на очередное свидание с Маришей. Расстановка сил, зацепки оставшихся в живых в этом розыске были ему ясны. Оперу оставалось теперь встречными ударами ввести фигурантов в ситуации, где с ними уже разделались бы следователи и судьи.

Первоочередной узловой фигурой для эндшпиля в партии Кострецов выбрал Вована. Через него открывался ход на ферзя в его команде — епископа Артемия. Отчаянием, неразборчивостью в средствах бригадира востряковских сейчас нужно было воспользоваться, чтобы прорваться к королям и другой команды, которую толстозадой ладьей прикрывал покойный Феоген, за какую еще рыпался слон, в просторечии «офицер» — Белокрылов. Все это четко легло на оперскую грамоту Кострецова после того, как он узнал по телефону от Мариши, что Вован брал в заложники Вадима Ветлугу.