– А ты свое спас? – Грей покачал головой. – Я не буду ничьим щеночком, мужик из ООН.

– Да повзрослей уже, Фрэнк, – неожиданная вспышка злобы в голосе удивила его самого. – Все мы чьи-то щеночки. Хочешь сдохнуть, шуруй прямо мне навстречу, дебил, я тебе помогу. Мне все равно заплатят столько же.

Грей заметно напрягся.

– Да уж готов поспорить, что столько же, сука.

Карл взял себя в руки. Он медленно, спокойно повел свободной ладонью.

– Послушай…

– Нечего тут слушать. – Невеселая ухмылка. – Я знаю свой счет. Три еврокопа, парочка из Иисусленда. Думаешь, мне не ясно, что это значит?

– Мужик, это же Брюссель. У них собственная юрисдикция. Ты не умрешь. Тебя сошлют, но…

– Вот именно, сошлют. Ты когда-нибудь жил в поселении?

– Нет. Но там не может быть намного хуже, чем на Марсе, а ты все равно туда собирался.

Грей покачал головой:

– Ну нет. На Марсе я буду свободен.

– Все не так просто, Фрэнк.

Габи с криком бросилась на Карла.

Бежать было не далеко, и она преодолела уже больше половины пути, подняв руки, растопырив пальцы и скрючив их, как когти, когда Карл ее подстрелил. «Хааг» издал низкий кашель, и пуля вошла ей в правую руку, ближе к плечу. Габи развернуло на сто восемьдесят градусов и швырнуло на Грея, уже поднимавшего «Смит». Пистолет выстрелил, крохотную комнатушку наполнил громовой треск, и стена у левого уха Карла взорвалась. Его оглушило, в лицо впились мелкие осколки. Карл неуклюже отскочил в сторону и выпустил в Грея четыре пули. Тот отлетел, как боксер, пропустивший несколько сильных ударов, врезался в дальнюю стену и, съехав по ней, замер сидя. «Смит» все еще был в его руке. Мгновение он смотрел прямо на Карла, и Карл, осторожно подойдя ближе, дважды выстрелил ему в грудь. А потом, по-прежнему со стволом наготове, внимательно наблюдал за глазами Грея, пока из них не ушла жизнь.

Биотехнологический счет закрыт.

Габи попыталась подняться с пола, но поскользнулась на собственной крови, которая текла широкой струей из раны у плеча по руке и по веселенькому ковру. Гильзы «Хаага» сконструированы так, чтобы оставаться в теле – стена за Греем не была повреждена, – но уж там-то раскурочивали все по полной программе. Габи подняла взгляд на Карла, снова и снова в ужасе покряхтывая.

Он покачал головой и сказал на кечуа:

– Схожу за помощью, – обойдя Габи, он подошел к входной двери и открыл ее.

Потом, в потоке льющегося снаружи света, он молча плавно развернулся и снова выстрелил в нее, на сей раз в затылок.

Конечно же, его арестовали.

На звук выстрелов немедленно примчался, взбежав вверх по улице, отряд охранников в бронежилетах. Бойцы притаились за углами дома и стоящими машинами, как жуки, только ростом с человека. Солнце поблескивало на тускло-синих панцирях и шлемах, сверкало на стволах коротких тупоносых штурмовых винтовок. И шума от них было не больше, чем от жуков, – по всей видимости, защитная экипировка и вооружение с клеймом «ГХ» снабжены микрофонами и наушниками для связи. Карл представил, как все это для них выглядит. Приглушенные, потрясенные голоса в наушниках. Картинка через гогглы.

Охранники обнаружили Карла на ступенях перед входной дверью. Он сидел, скрестив ноги, руки ладонями вверх. Это была одна из тех медитативных поз таниндо, что Карл узнал у Сазерленда, но он был занят чем угодно, только не медитацией. Сейчас действие меша прекращалось, и боль начала потихоньку возвращаться в раненый бок. Карл дышал и не шевелился. Внимательно смотрел, как отряд охраны подкрадывается к нему по улице. «Хааг» и удостоверение Агентства лежали в добрых четырех или пяти метрах от того места, где он сидел. Как только перед самым его носом возникла первая фигура в бронежилете со штурмовой винтовкой у плеча, он медленно поднял руки над головой. Парень в защитной экипировке тяжело дышал; черты его юного лица под шлемом и гогглами исказились от напряжения.

– Я генетически модифицированный лицензированный агент, – громко объявил Карл по-испански. – Нанят АГЗООН и работаю на них по контракту. Мои документы лежат вон там на улице вместе с моим пистолетом. Я безоружен.

Подтянулся остальной отряд, продолжая целиться в него. Всем бойцам было не больше девятнадцати лет. Прибыл командир – он выглядел чуть-чуть постарше – и взял ответственность на себя, хотя, судя по потному лицу, особой уверенности не испытывал, – не больше остальных уж точно. Карл сидел смирно и повторял одни и те же слова. Ему нужно было достучаться до них, прежде чем они войдут в дом. Нужно было добиться какого-то порядка, пусть заправлять всем будет кто-то другой. Под высокотехнологичной защитной экипировкой скрывались солдаты-срочники, точь-в-точь как те, с которыми он приехал в город. Большинство из них расстались со школой в четырнадцать лет, а некоторые даже раньше. Европейский Суд мог не значить для них почти ничего, а их отношение к ООН было в лучшем случае двойственное, но удостоверение Агентства, кусок пластика с голофото, выглядело весьма внушительно. Если повезет, оно будет учтено, когда солдатики обнаружат тела.

Командир отряда опустил ружье, встал на одно колено перед удостоверением и поднял его. Так и сяк покрутил голофото, сравнивая его с лицом Карла, потом поднялся и ткнул «Хааг» носком ботинка.

– Мы слышали стрельбу, – сказал он.

– Да, верно. Я работаю по делу АГЗООН и попытался арестовать двух подозреваемых, а они на меня напали. Оба теперь мертвы.

Солдатики принялись переглядываться, глаза на молодых лицах под шлемами заметались туда-сюда. Капитан кивнул двум бойцам, парню и девушке, те скользнули к двери и встали по обе стороны. Девушка закричала, предупреждая, мол, они заходят.

– Там живых нет, – сказал им Карл. – Правда.

Эти двое распахнули дверь, как положено по инструкции, нырнули внутрь и затопали из комнаты в комнату, выкрикивая совершенно излишние требования сдаться. Остальные ждали, по-прежнему направив оружие на Карла. Наконец в дверях показалась девушка из группы захвата со своей штурмовой винтовкой. Она подошла к командиру и зашептала ему на ухо. Карл видел, как темнело от злости лицо капитана, пока тот слушал. Когда девушка закончила рапорт, он кивнул и снял солнцезащитные очки. Карл вздохнул и встретил привычный взгляд. Все та же старая смесь страха и отвращения. Молодой человек уже снимал с ремня синюю пластиковую стяжку. Он ткнул на Карла, словно на что-то грязное.

– Поднимайся, ты, – холодно сказал он. – Руки за спину, мудила.

К тому времени, как петлю сняли, пальцы онемели, а плечевые суставы болели от попыток посильнее прижать запястья друг к другу. Его связали варварски туго, не помогло даже то, что он сжал кулаки: когда Карл расслабил руки, свободнее не стало. Он пытался разводить запястья в стороны, но стоило ему начать, как петля впивалась в тело. Только этих ощущений и не хватало – вдобавок к ножевой ране в боку.

Во время обыска солдатики заметили рану, но им интереснее было выворачивать карманы, чем заниматься лечением. Петлю с рук они тоже не сняли. Лишь бы он не умер в заключении, а на остальное плевать. В лагерном пункте правопорядка ему разрезали одежду; слабо заинтересованный медик прощупал рану, объявил ее поверхностной, побрызгал антибактериальным средством и заклеил. Никаких анальгетиков. Потом его оставили в слегка воняющем мочой пластиковом обезьяннике, а начальник лагеря следующие два часа притворялся, что у него есть более срочные дела, чем двойное убийство из огнестрельного оружия во вверенном ему лагере.

Карл провел это время, прогоняя в голове противоборство с Греем и пытаясь мысленно отыграть его так, чтобы Габи не погибла. Прикидывал позиции, вспоминал, что говорил, как развивался разговор. Он дюжину раз пришел к одному и тому же выводу. Только одним способом можно было наверняка спасти жизнь Габи, и способ этот заключался в том, чтобы, выйдя из ванной, немедленно пристрелить Грея.