Закупоренный в тряской, пропахшей потом утробе машины, погруженный в раздумья о своих шансах против Грея, Карл предпочел бы молчание. Он никогда не любил разговоров. Считал, что они сильно переоценены. Но есть предел молчанию, которое дозволено тому, кто едет без билета, так что он поучаствовал в поверхностной болтовне о решающем матче Аргентина – Бразилия на следующей неделе, вставляя в разговор минимум слов, чтобы только не показаться невежливым. Несколько замечаний о Патриции Мокатта и о том, целесообразно ли делать женщину капитаном команды, состоящей преимущественно из мужчин. Показатели каждого игрока. Сравнение тактик. Кажется, все шло неплохо.

– ¿Eres Marciano?[10] – наконец задал неизбежный вопрос один из солдатиков.

Он покачал головой. Вообще-то он когда-то был марсианином, но эту долгую запутанную историю вовсе не хотелось рассказывать.

– Soy contable, – сказал он им, потому что иногда так себя и чувствовал. – Contable de biotecnologia[11].

Они все заулыбались. То ли потому, что не считали Карла похожим на бухгалтера-биотехнолога, то ли потому, что не поверили, – он точно не знал. В любом случае, вопросов больше не было. Эти парни привыкли к людям, рассказы которых не соответствуют лицам.

– Habla bien el espanol[12], – похвалил его один.

Его испанский был хорош, хотя последние две недели он в основном говорил на языке племени кечуа – произношение марсианское, но сам язык по-прежнему тесно связан с породившим его перуанским. На нем говорят почти все обитатели Альтиплано, и почти все из них – чернорабочие в подготовительных лагерях. И на Марсе до сих пор то же самое. Несмотря на это солдаты говорили по-испански. Не считая почерпнутого в сети и далеко не идеального аманглика, эти парни с побережья другого языка не понимали. Неидеальное состояние дел с точки зрения корпорации, но правительство Лимы было непреклонно, подписывая контракты с КОЛИН. Одно дело передать контроль гринго: фактически, такой одобренный олигархией исторический прецедент уже существовал. Но позволить обитателям Альтиплано стряхнуть с себя хватку прибрежных культурных традиций… ну это просто недопустимо. Слишком рискованно, учитывая былые, и весьма неприятные, исторические события. Вначале, шесть столетий назад, инки тридцать лет отказывались вести себя как подобает покоренному народу, потом – кровавая реприза Тупака Амару[13] в тысяча семьсот восьмидесятом, маоисты «Сендеро Луминосо»[14] жалкое столетие назад и совсем уж недавние мятежи familias andinas[15]. Урок усвоили. Больше никогда. Испаноговорящие люди в форме и чинуши жестко настояли на своем.

Машина дернулась, подпрыгнула, и задние двери, висящие на петлях, тяжело распахнулись наружу. Внутрь ворвался резкий свет высокогорья, а вместе с ним – звуки и запахи лагеря. Теперь Карл слышал язык кечуа, его знакомые неиспанские модуляции, то тут, то там, вперемежку с рокотом работающих машин. Над шумами носился механический голос, ревевший на аманглике: «Задний ход, задний ход». Где-то играла музыка: певцы хуано[16], наложенные на танцевальный ритм блад-бита. К всепроникающим запахам машинного масла и пластика примешивался аромат темного куриного мяса: кто-то жарил над углями на гриле антикучос[17]. Карлу показалось, что он может различить вдалеке звук взлетающих вертолетов.

Солдаты повыпрыгивали наружу, волоча за собой снаряжение и оружие. Карл дождался, пока они выберутся, вышел последним и осмотрелся, укрывшись в шумной толчее. Машина остановилась на бетонном пятачке парковки напротив пары запыленных автобусов, идущих на Куско и Арекипа. Перед ним торчала ребристая ракушка автовокзала, а за ней растянулся, карабкаясь по склону, лагерь «Гаррод Хоркай 9» – сплошь прямоугольные кварталы из одноэтажных сборных халабуд. Через каждые несколько кварталов на столбах реяли белеющими сполохами флаги корпорации со сплетенными буквами «Г» и «X» в окружении звезд. Сквозь незастекленные окна автовокзала Карл заметил фигуры, одетые в комбинезоны с таким же логотипом на спине и на груди.

Сраные городишки компании.

Он забросил рюкзак в ячейку камеры хранения на автовокзале, спросил дорогу у уборщика в комбинезоне и снова вышел на солнце, оказавшись на улице, идущей вверх. Внизу, у подножия горы, блестело до боли яркосинее озеро Титикака. Он надвинул на глаза умные линзы защитных очков «Цебе», поправил потрепанный перуанский стетсон из кожи и стал подниматься по склону, идя на звуки музыки. Такая экипировка была скорее маскировкой, чем необходимостью, – кожа Карла была достаточно темной и толстой, чтобы не бояться солнца, а линзы и шляпа, вдобавок ко всему, отчасти скрывали черты его черного лица. Такие лица нечасто увидишь в лагерях Альтиплано, а Грей, пусть это и маловероятно, мог держать на автовокзале наблюдателя. Чем меньше Карл выделяется, тем лучше.

Пройдя пару кварталов вверх по улице, он нашел, что искал. Модульный дом в два раза больше соседских сочился блад-битовым ремиксом хуано сквозь забранные жалюзи окна и распахнутые двойные двери. Стены были оклеены шелушащимися плакатами с датами выступления местных групп, а дверь обрамляли два щита с закольцованными видеороликами, воплощавшими представления какого-то рекламного агентства Лимы о ночной жизни Карибов. Белый песчаный пляж с пальмами во тьме, гирлянды разноцветных огней. Облаченные в бикини criolla[18] со знанием дела сжимали бутылки с пивом и покачивали бедрами под неслышную музыку в компании европейского вида кавалеров. Только у оркестра – черных, накачанных музыкантов, весело отжигающих на заднем плане в стороне от женщин, – кожа была темнее, чем у разбавленного водою виски.

Карл ошеломленно покачал головой и вошел.

Внутри блад-бит звучал еще громче, но это можно вынести. Крыша находилась на высоте второго этажа, и под пластиковыми стропилами не было ничего, кроме свободного пространства, поглощавшего музыку. За угловым столиком трое мужчин и женщина играли в карточную игру, где нужно было называть ставки, и, судя по всему, без труда слышали друг друга. Разговоры за другими столиками доносились как беспрерывное бормотание. Солнечный свет проникал в помещение сквозь двери и жалюзи. Он ярко освещал несколько плиток пола у входа, но не проникал вглубь, и если вы посмотрели прямо на свет, а потом отвернулись, все остальное, казалось, поглощала полутьма.

В дальнем конце собранный из проклепанных жестяных секций угловой бар в форме бумеранга подставил опору полдюжине пьяниц. Он располагался вдалеке от окон, холодильники с пивом у стены за стойкой слабо светились в полумраке. Распахнутая дверь вела в столь же тускло освещенную кухню, по-видимому пустую и заброшенную. Персонал был представлен только низкорослой коренастой официанткой indigena,[19] которая понуро слонялась между столами, собирая на поднос бутылки и стаканы. Мгновение Карл пристально смотрел на нее, а потом направился следом за ней к бару.

Он нагнал официантку, когда та поставила поднос на стойку.

– Бутылку «Ред Страйпа», – сказал он на кечуа. – Стакана не надо.

Ничего не ответив, она прошла за стойку, толкнув откидную дверцу, и открыла стоявший на полу холодильник. Подцепила там бутылку и выпрямилась, сжимая свою добычу, точь-в-точь как criollas на рекламе снаружи. Потом с хлопком открыла пробку висящей на поясе заржавленной открывашкой и поставила пиво на стойку бара.