- Имеет. Это мучает тебя. Я хочу помочь. - честность делает людей беззащитными, а Габи не собирается увиливать или скрывать свои мотивы. - Моё отношение к тебе не изменится, когда я узнаю правду, как и твоё, когда я рассказала тебе свою тайну, верно?

Амелия морщится, втягивая воздух через нос и это немного задевает, но она кивает.

- Я не шучу, - добавляет Габи твёрже.

Невозможно напитать своей уверенностью другого человека, но вполне можно показать ему собственную сопричастность. Самое важное - не отступать, у Габи всегда были проблемы.

'Не сейчас', - думает она отстранённо, - 'это самое важное - собрать все кусочки истории, которая не была рассказана, и понять истоки всего. В конце концов, никто не рождается злодеем, верно?'.

Пустой взгляд скользит по раскрытым ладоням, пока кузина размышляет.

'Чувствуешь ли ты себя виноватой, или тебе просто страшно возвращаться в те времена даже мысленно?', - гадает Габи, но не раскрывает рта, предвосхищая вердикт.

Молчание густеет, звенит от ожидания, когда она уже набирает в грудь воздуха, и разрывается безучастностью голоса:

- Жила была девочка... - Амелия собирается с мыслями так долго, что Габи решает, что она и не думает продолжать, и подталкивает кузину мягко напоминая:

- Девочка?

- Если ты хочешь услышать правду, не перебивай, - Амелия отвечает с явной враждебностью, и она пугает, но Габи изображает застёгнутую молнию на губах и смотрит выжидательно.

Да, Амелия говорила, что врёт достаточно часто, особенно на болезненные темы - это защитный механизм, призванный оберегать ранимость, догадывается Габи.

За время пребывания в пансионе ей довелось услышать несколько вариаций на тему того, чем знамениты сёстры Фрейзер, которые были разнообразны, но все сходились на чудовищной жестокости и том, что были неимоверно далеки от правды. И всё же, не смотря на то, что прошло столько времени с тех самых пор, когда сёстры Фрейзер поступили в эту закрытую школу-интернат, то и дело кто-нибудь да судачит о том, что же стало причиной разлада в их семье, откуда у Лии Фрейзер на щеке уродливый шрам от ожога и почему при малейшем столкновении их интересов в кружках, на соревнованиях, или ещё где-то, Лия берёт главенство, унижая сестру.

- Жила была девочка, - снова начинает Амелия и говорит медленно подбирая верные слова, - и у неё была семья. Мама позволяла ей всё и хвалила за любую мелочь. У мамы были большие планы - она видела в ней себя и жаждала реализовать весь тот потенциал, которым владела сама через любимую дочь. Но у девочки была и младшая сестра. И сестра была лучше её...

Голос проседает до хрипоты, и Амелия замолкает, переводя дыхание, но продолжает.

- Лучше во всём. Рисование, скрипка, языки, занятия балетом - сестра обходила во всём девочку. Она никогда не говорила со старшей сестрой, держалась довольно отстранённо и замкнуто, но девочка и сама не пыталась подружиться. Её сжигала зависть. Лютая жажда отнять способности, показать сестре кто... Старше, умнее и лучше от рождения.

Слова затухают, растворяясь в воздухе, наполняя его этими воспоминаниями - впервые за десять лет. Габи может увидеть марево дрожащее над костром и изогнувшуюся в траве змеёй скакалку. Две девочки похожие так, словно меж ними нет года разницы, застывшие лицом к лицу, и походную палатку, в которой нет нанятых провожатых - вместо того, чтобы присматривать за детьми они ушли присматривать друг за другом и разыскивать хворост, напрасно полагая, что ничего не случится.

Младшая сестра глядит на старшую, расползаясь в редкой улыбке, и крутит в пальцах капельку кошачьего глаза с собранных утром в четыре руки бус. Габи не знает было ли там чувство собственного превосходства, но для старшей девочки его более чем достаточно, хотя бы и в её воображении. Истончившийся пузырь терпения лопается со страшным звуком - Габи слышит его эхом будущих криков - малышка толкает сестру, и та неловко летит прямо на алое золото прогорающего костра. Оно шипит от соприкосновения с детской нежной кожей, звук теряется в ужасающем, раздирающем душу крике.

Амелия всё говорит и говорит, и даже не чувствует, что захлёбывается слезами. И о том, как она, оцепенев от ужаса, не сделала ничего, пока Лия, завалившись на другой бок, прижимала ладони к окровавленной щеке с которой чёрными лохмотьями сползал сожённый эпидермис, обнажая мышцы, и о том, как ничего не сделала, пока их запыхавшиеся сопровождающие, ввалившиеся на поляну, пытались помочь, и вели их домой, и о том, как впервые она увидела в глазах сестры ненависть, и осознала собственную беззащитность, ведь это только её вина.

Амелия прячет лицо в ладонях, и Габи делает шаг к кузине утешая, и бормоча: 'Я понимаю', когда та внезапно отнимает руки от залитого слезами лица и смотрит с вызовом:

- Ты не понимаешь. Ты просто не можешь понять, ни меня, ни её. Я не такая как ты видишь. Всё это - руки обводят всю Амелию, и её взгляд наполняется самоуничижением, - всё это обман. Это иллюзия, за которой я прячусь, чтобы жить спокойно. Ты никогда не знала меня настоящую, так что не смей говорить мне, что всё это не имеет для тебя значения, ведь ты не знаешь какая я на самом деле.

Габи не успевает ничего сказать, когда к презрению примешивается обвинение и что-то ещё, а Амелия продолжает, неистовствуя:

- Как ты думаешь, за что тебя так ненавидит Лия? Из-за того, что ты общаешься со мной? Или за твою внешность? За что, а? - слёзы не перестают течь по лицу, это похоже на агонию. Надлом расходится в стороны, являя скрываемые чувства, из под которых не просто выбраться, особенно, когда Амелия не собирается останавливаться. - Она хочет, чтобы ты была моим другом. А раньше она хотела чтоб их у меня не было, ведь все они не подходили под её планы. Она ждала такую как ты, возможно всё это время! Ту кто потеряв всех близких людей не перестанет улыбаться, но ведь и ты стала разочарованием, да?

- Почему? - срывается в недоумении вопросом Габи, широко распахнув голубые, до синевы глаза.

- Ты ещё не поняла? Ты ведь так внимательно смотришь за ней, за тем, чего она хочет. Я скажу тебе - она хочет, чтобы кто-то её победил. Но ты, не умеющая бороться спутала её планы и за тебя пришлось взяться. Не удивлюсь, если моя безумная сестрица поняла, что ты не боец, с самой первой встречи. Как и если ты расскажешь мне о твоих друзьях, отвернувшихся от тебя в одночасье - со мной было так же, когда Лия решила что у неё есть право изменить меня, - Амелия всхлипывает, вытирает глаза и покрасневший нос платком, но продолжает - этот надлом не срастить, пока все чувства не прорвуться наружу. - Ты думаешь, что это я вступилась за твою подружку и тебя? Что это я спасла вас? Всё это брехня. Ложь, которую она позволила тебе услышать.

'Ложь, которую она заставила тебя произнести вместо неё', - договаривает Габи и кивает, внимая всем последующим откровениям без единого вопроса.

- Это она защитила тебя, потому что в её планы не входило видеть тебя сломленной. Она хотела, чтобы ты сейчас сидела здесь и слушала меня! Она хотела, чтобы ты увидела меня такой, какая я есть - так вот она я! Ни слова лжи, ни слова сомнений, ничего, за чем можно спрятаться! Вот я, такая, какая есть - скажи, ты всё ещё хочешь быть здесь? Даже зная, что я сделала это с Лией нарочно?! Даже зная, что пока она была в больнице я копалась в её детских записях, в которых она мечтала быть то балериной, то скрипачкой и я лишила её этого. Я наслаждалась. Мне было приятно видеть то, как она изуродована и знать, что я обошла её раз и навсегда. Ты всё ещё будешь говорить, что понимаешь, расскажи я о том как мы смеялась над ней с моими подругами, пока нас не видели взрослые, но она знала, что мы смеёмся над ней?!

Запал пропадает, а этот надрыв не прекращает кровоточить, но, кажется, уже не гноится, и Амелия переводит дыхание и глядя совершенно больными, покрасневшими от долгих рыданий глазами на Габи.

- Скажи, ты всё ещё хочешь сказать, что понимаешь меня? Даже после всего этого? Даже зная то, какой жестокой я могу быть?..