Ночь древнеязыческого праздника Самайна набирает обороты, часовая стрелка уже давно перевалила за полночь, когда юный шабаш заглядывает в одну из комнат, где её единственная обитательница не спит и думает.

Кейт Харрингтон не любит ворошить прошлое, потому что знает - чем позднее, тем ужаснее тайны она может откопать на кладбище совести, где уже никто не позволит отделаться общими словами о том, что так было нужно для собственного блага.

Душа не трепещет и когда Кейт вспоминает о девочке, место которой она заняла в этой школе, и как она 'пододвинула' соперницу на соревнованиях, и все прочие разы, когда ей пришлось создать тщательно продуманный образ безобидной заики, чтобы подняться выше в этом учебном заведении, стать частью своего класса, но дрожит когда она возвращается комнату отдыха в своей памяти. Прошло уже две недели, но ей никак не унять этого внутреннего тремора.

'За тебя попросили, так что ты можешь не приходить больше', - скривив губы заявляет ей мисс Райдер, поправляя свои неизменные очки.

Кейт ворочается, не в силах уснуть, и снова и снова проживает тот, самый первый день в качестве игрушки шабаша. Воспоминания расцветают под её веками ярко, впечатавшиеся в голову намертво.

"- Твоя подружка знает, что ты врёшь ей? - мурлычет Меган, проверяя украшение на ногте указательного пальца Тиффани на прочность. - Готово.

- Я не вру! - Кейт кричит и захлёбывается отвратительной мешаниной из чая, соли и перца, который Руби безжалостно льёт на её нос и рот. Она пытается отплёвываться, но это не слишком помогает.

- Конечно же врёшь, дорогая, - хмыкает Тиффани и с восторгом осматривая палец требует, - ещё!

Меган смеётся понимающе и бросает взгляд на распластанную на столе Кейт.

- Ты врёшь так много и о стольком, что даже если бы у нас не было твоего настоящего досье мы бы всё равно тебя раскололи.

Кейт холодеет от ужаса. У них её досье? Им известно о ней совершенно всё. Всё. Каждый самый мелкий проступок туда занесённый и личные данные в прошлых школых. Близкие контакты.

'Вот как они контролируют своих жертв', - внезапно понимает Кейт. - 'Даже если бы у них не было влиятельных родителей, то они бы так же оставались чистенькими, потому что никто не захочет, чтобы все тайны стали общедоступны. Особенно в такой школе как Эддингтон.'

- Думаю, ты перестаралась, Руби, - мягко журит её Тиффани, но девочка напрягается так, словно она получила пощёчину, - она ей не оправдаться, если вся занята попытками дышать.

- Да уж, так она не сможет объяснить свои непостоянные заикания! - фыркает Меган, продолжая заниматься ногтями.

- Или то, каким образом дочь двух граждан со средним заработком оказалась в элитной школе, - соглашается Тиффани.

- Или то, куда делась предыдущая кандидатка на вакантное место, оплаченное спонсорами. Кого подкупить, чтобы получить новое, блестящее досье и выкрасть собственное. Кого под кого положить чтобы первое место на национальных было обеспечено, да, Кейти? -внезапно говорит подошедшая к ней сбоку девушка, которую она не принимала в расчёт о этого момента. Очередная запуганная жертва, что эти двое по прихоти таскают с собой в свите. Эмбер Олдрич.

Кейт в ужасе сглатывает а и внезапно Тиффани заливается смехом.

- Смотри-ка, а она не совсем тупица, а, Мег?

- Да так и идиот бы понял, - отмахивается Уэйнрайт, заправляя аккуратно выбившуюся рыжую прядь обратно за ухо и продолжает орудовать блёстками и лаком.

Эмбер подсаживается к девушкам, устроившим маникюрный салон в комнате, и кончиками пальцев дотрагивается до руки Руби.

- С неё на сегодня хватит, да, Кейт? Разве что... Мы же не можем позволить ей уйти из комнаты отдыха в таком неподобающем виде? Смотри-ка, - её пальцы едва касаются светло-коричневых пятен от чая на форменной рубашке и пиджаке и мелкой россыпи таких же на юбке. - Смотри, как некрасиво, Руби. Нужно снять с неё это, пока пятна совсем не схватились, иначе их будет не спасти и Кейт придётся объяснять почему она так плохо относится к своей форме. Может быть даже пред миссис Слоун или самой директрисой. А мы ведь не хотим дать ей такую возможность, верно, девочки?

Кейт в ужасе. Это самая худшая часть проклятого вечера, хуже даже чем тонуть в ужасной жиже и бояться, что волосы, облитые жидкостью для снятия лака подожгут и она станет копией двоюродной сестры Габи, когда женские пальцы стаскивают с неё одежду, а она даже сделать ничего не может, кроме как умолять их прекратить и клясться, что ни единого слова никому не скажет о происходящем.

- Видишь ли, солнышко, - так же мягко замечает Эмбер, - дело в том, что ты врёшь как дышишь, а я не хочу стать жертвой твоей лжи, да? Поэтому мне нужны гарантии более веские, чем твои мелкие школьные проступки. И у меня есть просто потрясающая идея, как это организовать.

Кейт остаётся в одном нижнем белье, когда слышит характерные щелчки камеры телефона снова и снова. Она в ужасе смотрит на Тиффани, которая беззастенчиво делает новые и новые снимки так, чтобы было видно лицо самой Кейт.

- Вот так, - Руби наконец-то отпускает её руку, и Кейт прижимает её к себе, лелея больной сустав и захлёбываясь рыданиями.

- Я никому...никому не скажу...

- О, дорогая, конечно ты никому не скажешь, - понимающе смотрит на неё Эмбер. - Но, знаешь, ты такая грязная, на самом деле, что ты всегда можешь сюда вернуться, ради того, чтобы и дальше ползти вверх по карьерной лестнице. Ты ведь ничем не гнушаешься, а мы достойно отплачиваем за хорошее развлечение, так что не надо плакать. Ещё рано. Успеется. Прибереги слезы на потом.

- Если только ты или твоя подружка снова полезете к нам с душеспасительными проповедями. Тогда мы развесим эти славные снимки по всему кампусу, и их увидят все до единого, - серьёзно замечает Тиффани, - так что в твоих интересах сделать всё, чтобы нас больше не тревожили по таким пустякам.

Меган внезапно прыскает смехом:

- О, если она скажет, значит она рассчитывает всё же соблазнить этого милашку мистера Кастра своими скудными формами и этим отвратительным поношенным бельём!

Под дружный смех Кейт вылетает за дверь, прижимая к себе больной рукой форменную одежду и со всех ног направляясь к своей комнате, пока они совсем её не раздели или не придумали чего похуже."

Кейт закрывает лицо руками и тяжело дышит, когда думает о том, что ей делать дальше после утреннего визита Руби и слов, что она свободна. Кейт не хочет быть свободной. Кейт хочет быть успешной, чего бы ей это не стоило.

В дверь стучат, и, когда она подходит и открывает её, за ней обнаруживаются четыре мексиканские богини смерти, которые кричат вместе:

- Сладость или гадость?

Она смотрит на них, с трудом узнавая сквозь грим, и, глядя в шоколадно-карие глаза Эмбер Олдрич, принимает решение, и уверенно отвечает, не отводя взгляда. После её ответа Эмбер прищуривается, и кивает, уводя своих подруг в другую комнату.

"Гадость".

Самайн набирает обороты, но люди слишком слабы, чтобы отмечать его достойно с демонами ада и мёртвыми, которые в эту единственную ночь выбираются из своего логова и расхаживают среди смертных славно живые. Они пробираются в людские жилища, прокрадываются в их сны, причиняя всю ту боль, которую заслуживают те, кто ещё не покинул этот мир.

Амелия гонит неприятные, липкие воспоминания о собственном страхе, о мужестве, что потребовалось ей для того, чтобы постучать в дверь комнаты 196, и, услышав смолкший хохот и разрешение войти, выдать всё, с чем сестра тренировала её последние несколько дней, безжалостно указывая на страхи, на дрожащий тон, на недостаточную уверенность. Лия заставляла проговаривать этот текст сотни раз, пока он не начал вязнуть в зубах и каждое слово не стало неотделимым и от следующего и от предыдущего. Амелия сама её попросила, мотивируя тем, что она не хочет, чтобы ей не поверили, а сестра придумала иное желание, и, отчасти, это правда. Отчасти - нет, но с Лией можно и не раскрывать всех мотивов. Младшей никогда не нужны были слова, чтобы понять что происходит с ней или чем заняты все мысли, хотя ни единого раза она не пользовалась этим во благо. Засиживаясь в библиотеке допоздна, снова и снова повторяя один и тот же небольшой текст, лишь бы Лия признала, что её сестра 'сносно выглядит и складно врёт' - невероятная похвала.