Молчание длится несколько мучительно долгих минут, и Амелия перебирает все варианты, какие ей следует выбрать слова, для того чтобы узнать, что привело сюда Габриэль. Это минное поле, пусть даже кузина и не выглядит сломленной, но от ощущения натянутой струны, готовой разорваться рыданиями или отчаянием никуда не деться.

- Как тебе учитель литературы? - осторожно интересуется Амелия на пробу. - Мне кажется, он довольно милый. Не слишком много задаёт, не слишком сильно придирается.

Габи смущается, словно ей неловко обсуждать преподавателя. Она покусывает губу изнутри и крутит мизинец, выгибая его пальцами другой руки. 'Что? Не то? Стоило поговорить о погоде?', - Амелии неловко - она не стремилась узнать свою сводную кузину, пока они были дома, а теперь её равнодушие мстит ей жестоко.

- Он, кажется, хороший, - наконец выдыхает Габи и хмурится, собираясь с духом, спрашивает, - послушай, Амелия, ты ведь сестра Лии и... Мне нужен твой совет. Что можно сделать, чтобы она стала... мягче?

Только усилием воли удаётся сдержать нервный смешок или грубый комментарий, раз и навсегда разъясняющий Габриэль какова её сестрица и насколько пусты любые надежды о том, что в ней можно исправить.

'Бедная девочка', - вздыхает мысленно Амелия, глядя на Габриэль с сочувствием, - 'я не могу помочь тебе с тем, что ты хочешь. Она не отстанет от тебя, пока не наиграется, а играть она будет, пока это будет причинять кому-то боль. А боль её игры причиняют всем, кого они хоть как-нибудь касаются... Бедная девочка, она не отстанет от тебя. Она знает, что меня приводит в отчаянье то, что я вижу, как ты страдаешь. Она знает, что я просила поменять нас комнатами, но она чем-то подкупила коменданта, и мы даже не можем с тобой поменяться... Прости.'

- Боюсь, ты ничего не сможешь сделать, - Амелия качает головой, опуская глаза и глядя на дневник несколько секунд, снова поднимает взгляд на Габи.

- Но хоть что-то же должно быть. - Габи смотрит на неё недоверчиво.

- Увы. Лия такая, сколько себя помню, - ложь срывается с её губ привычно. Эта заученная фраза такая чушь, но зато звучит хорошо. Как правда. Не отличишь.

- И всё это время она так... - Габи снова пытается подобрать правильное слово, и Амелия чувствует желание ей помочь. Они, всё же, родственники, пусть и не по крови, и не нужно пытаться смягчить удар.

- Да, все эти годы она ведёт себя словно она настоящая дьяволица. Как только мама не пыталась её урезонить - всё без толку. Её ничем не зацепить и не пронять.

- Неужели совсем? - в голубых глазах странная смесь отчаянья и надежды, и это жалит не хуже осиного яда, проникающего в душу.

- Совсем, - Амелия вновь качает головой, и смотрит на то, как Габриэль, в задумчивости сказав что-то на прощание, покидает её комнату.

'Ничего не поделаешь', - крутится в голове, со скрипом старой заезженной пластинки, звук которой давно фальшивит, но все вокруг слишком глухи, чтоб это понять.

Дневник раскрывается на особенном месте, когда Амелия берёт его в руки. Ей и закладки не надо, чтобы он распахнулся почти в самом начале, где недостаёт несколько страниц, аккуратно отрезанных резаком для заточки карандашей под самый корень. Пальцы скользят по ровному месту среза. Там нет воспоминаний, но в её памяти они свежи как никогда, и ни один, даже самый острый скальпель не в состоянии вырезать их из её головы. Посмертно, разве что.

Запах травы, ветра и палёной шерсти и плоти, ужас заполняющий лёгкие вместо кислорода, паника, разлагающая сознание - неприятный набор, который вынуждал к бездействию сегодня встречается с измученным видом Габриель, и проигрывает. Амелия впервые чувствует мрачную решимость, чтобы отстаивать не себя. Никто не должен страдать, кроме неё самой. Никто.

Спрятав дневник к другим, Амелия решительно направляется в знакомую комнату и врывается без стука. Руки трясутся от мысли, что она не сможет, но хотя бы попробовать ради несчастной девчонки оказавшейся не в той семье и рядом не с теми тайнами. То, что Габи нет в комнате странным образом добавляет уверенности - несмотря на глупые сплетни, она всё же завела здесь друзей, и это хорошо. Можно говорить открыто и прямо.

- Прекрати это, - требует Амелия, глядя на сестру, которая лежит на кровати и читает книгу. Ей не нужны слова, для того, чтобы показать своё отношения, и дать понять, что родная сестра не стоит её драгоценного внимания. Даже взгляда не достойна.

- Прекрати, - куда более настойчиво повторяет Амелия, на сей раз удосуживаясь ответа.

- Нет, - взгляд Лии продолжает скользить по строчкам.

- Прекрати, - в голосе появляется жесткость, настойчивость, когда то же требование звучит в третий раз. - Хочешь издеваться - давай снова жить вместе. Будешь доводить меня, а не эту ни в чём не повинную девочку!

- Нет, - так же равнодушно отзывается Лия, не поднимая глаз.

- Да чёрт тебя побери! - Амелия вырывает книгу из пальцев Лии и отбрасывает её, глядя зло на сестру, истерические нотки проскальзывают в её голосе. - Прекрати издеваться над Габриэль! Неужели ты думаешь, что тебе всё позволено?! Что ты можешь делать с людьми всё, что только пожелаешь - измываться, пускать сплетни, лгать - и тебе за это ничего не будет?! Ты мнишь себя неуязвимой, да?!

Взгляд соскальзывает с опустевших пальцев, и время замедляет свой ход. Сердце бешенно стучит в груди, когда тяжелый взгляд впивается ей прямо в лицо. Опасный прищур не обещает ничего хорошего, и душа уходит куда-то в пятки, когда на губах сестры расцветает ухмылка, а Амелия запоздало вспоминает о том, почему прежде она не решалась пойти против Лии.

- Я не лгу, но да. В остальном всё именно так, - взгляд оттенён заходящим, багровым солнцем, окрашивающим все предметы красноватым, а сестра садится на кровати, убирая пряди за ухо и немного разворачивая голову к окну. - Поэтому я настоятельно рекомендую тебе не мешать мне. И наслаждаться зрелищем - ты в первом ряду, сестричка.

Ярко-алые лучи всполохами расползаются по повреждённой коже. Амелия видит не солнечный отсвет, а огонь лижущий щёку Лии, она второй раз чувствует ужасный запах горелой плоти и волос, но теперь её младшая сестра захлёбывается мученическим криком в её ушах.

Она позорно бежит с поля боя, поверженая и растоптаная в очередной раз.

Ей дурно.

***

Лия.

Взаперти, и никуда не деться отсюда. Дыхание остаётся полупрозрачным следом на стекле в нескольких миллиметрах от её рта и тает снова и снова. Лия напрасно силится шаг назад, но ноги словно окаменели. Она тянет руки, пытается оттолкнуться ими, но они погружаются в вязкое стекло, которое окружает её со всех сторон.

Она в ловушке. Ей не выбраться. Это всегда страшно - оказаться в ловушке, не знать, как вернуть себе свободу. Но Лия уже испробовала всё, и для неё совершенно ясно - спасения нет.

Она поднимает голову, выискивая край своей клетки, и видит над собой раму старого зеркала. Да, оно стояло в её комнате сколько лет, пока...

Додумать она не успевает, яркий свет озаряет пространство впереди и она снова маленькая девочка, прильнувшая к телевизору, вперившая взгляд в его зеркальную, не отпускающую глубину.

Там, по ту сторону, её бывшая комната, такая, какой последний раз её можно было увидеть в этом зеркале. Она помнит этот день, помнит этот момент, и у неё нет ни малейшего желания переживать его снова, но оно ничего не значит даже во сне, поэтому Лия не может отвернутся, или попросту закрыть глаза, когда там, перед ней, в её старой комнате снова разворачивается трагедия всей жизни.

- Ты не посмеешь позорить род семьи Фрейзер! - хуже разъярённой кошки шипит статная, моложавая женщина, кривя губы в отвращении каждый раз, когда её взгляд падает на лицо девочки, гордо выпрямившейся, готовой принять любой удар. - Это неуважение! Твоё уродство просто плевок в сторону чести нашей семьи!

- Ты не сумеешь заставить меня! - ярится в ответ девочка, сжимая кулаки. - Я не дамся! Тебе придётся волоком тащить меня в клинику!