— Держись! Они скоро придут! Ты только держись, родная!

Она, конечно, не слышала, потому что находилась сейчас совершенно одна в кромешной тьме, куда не проникала и искра света, лишь только тупая пульсирующая боль в голове и во всём её теле. А ему на спину давила тяжёлая масса, острыми краями впивавшаяся в кожу. Но Ангел терпел и волей своей и телом сдерживал эту груду над своей Сашенькой, чтоб оставить ей хоть немного воздуха и пространства.

С другой стороны этой каменной могилы ощутил нечто холодное, услышал тихое шелестящее что-то, похожее на дыхание. Оно подбиралось всё ближе к ним и замерло сразу за их карманом. Не уходило. Ждало чего-то. Всей поверхностью кожи своей он чувствовал липкий, затягивающих холод прикосновений.

— Не отдам! — шептал. — Не отдам!

И смотрел на неё, на Сашку, знал, как ей больно сейчас.

— Глупый. — услышал Ангел в своей голове тихий голос. — Сам потом страдать будешь.

— Не отдам! — повторял. — Убирайся!

— Иван её судьбою был. А ты не помог.

— Убирайся!

— Отдай её мне. Чтоб самому не страдать.

— Рано ещё. У неё вся жизнь впереди. — нет, не мог он представить себе, что её заберут у него. Испугался страшно, без Сашеньки быть испугался. Никому он её не отдаст, не просите даже.

— Какая? Она Ивана любит, а он женился недавно. Теперь не вместе они. А должны были. И всё по другому пошло бы... А ты не помог...

Долго Смерть выпрашивала и ждала свою добычу. И только на следующий день, когда оба поняли, что люди уже пробираются к завалам, покинула их. Теперь он мог закрыть глаза и облегчить Сашину боль, не боясь проиграть. Совсем немного им тут ждать ещё, но её боль и в нём отдавалась. Лбом своим к её лбу прикоснулся и попал в темноту. Нашёл руку девушки, и она увидела свет. Вот лес из детства, и ручеёк вдоль него. И мужчина молодой высокий, в светлой рубахе и брюках напротив стоит. Глаза его добрые-добрые, карие, улыбаются. Волосы тёмно-каштановые до плеч спускаются. Кожа чистая, гладкая, без единого изъяна. Прекрасный. Иначе не скажешь. И сам он ей тоже улыбается. И так спокойно ей стало, хорошо. Боль сразу ушла. Нигде не болит. И сил нет взгляд свой от него оторвать, — так хорошо ей рядом с ним. Душе спокойно и светло.

— Кто ты? — спросила.

А он молчит. Губы больше не улыбаются, лишь глаза. Смотрит на неё и не говорит ничего. И не нужно. И так хорошо.

И вдруг видение начало таять, постепенно растворяясь. Александра испугалась — потерять его и не увидеть больше! Изо всех сил старалась вернуть его образ, но какие-то другие картинки теперь накладывались сверху. В отчаянии закричала:

— Хоть имя своё скажи!

И услышала в ответ, словно издалека:

— Евгений!

***

Когда открыла глаза, увидела палату больничную. И медсестру — женщину лет сорока-сорока пяти, что хлопотала над ней.

— Очнулась, голубушка. Молодец. Мы уж боялись тут все, что и ты... — споткнулась на полуслове, не стоит ей знать сейчас.

— А много погибло?

Немного поколебавшись, медсестра присела на край кровати и, взяв девушку за руку, произнесла, стараясь в глаза той не смотреть:

— Семнадцать. Все, кроме тебя.

Александра заплакала. Навсегда она эту дату запомнит — 19 сентября 1959 года.

— Ну-ну, голубушка! Радоваться надо, что жива осталась. Видно, Ангел-Хранитель сильный у тебя.

— Давно я тут?

— Вчера только привезли. Всё хорошо с тобой. Только ушибов много. Рану на голове зашили, даже волосиков совсем немного сбрили.

— А чего боялись тогда?

— Мало ли? Чего не бывает?

Медсестра снова встала и продолжила смазывать раны на теле девушки. А той ничего больше и спрашивать не хотелось. Все! Вот что страшно было. Как же так? Почему?

***

Девушка лежала в больнице уже шестой день. Тело всё ещё болело, но гораздо большую боль причиняли воспоминания о тех, кто был с ней в тот день. Чтобы не думать о них, она закрывала глаза и старалась воскресить в памяти образ Евгения. Это помогало. Александра задавалась вопросом: кто же он такой? И почему она его увидела? Сердце подсказывало, что он тот, кого она встретит в будущем — её суженый. И потому старалась запомнить каждую его чёрточку, что успела рассмотреть. Да разве ж такого забудешь? С упоением и улыбкой, снова и снова ныряла Александра в своё видение и впервые за последние годы не думала про Ивана.

Та же медсестра пришла сменить повязку на голове. Очень ласковая женщина, и руки у неё ласковые, как у матери. Каждый день она заглядывала к девушке и приносила то бутербродик лишний, то конфетку. Сегодня книжку принесла.

— Почему же Вы домой не идёте, Тамара Андреевна? — спросила Саша. — Ваша смена уже ведь закончилась.

Медсестра ответила, расставляя в порядке вещи больной на тумбочке возле кровати:

— А что мне делать там одной? Голые, пустые стены дома. А тут — тут я кому-то нужна. И мне легче, чем в одиночестве в окна глядеть.

— У Вас семьи нет?

— Нет, лапушка, нет. Не дал Бог деток.

— А муж?

— Муж был. Ушёл.

— Почему?

— А из-за деток и ушёл. Я ему их родить не смогла, — ушёл к той, с кем мог их иметь.

— А вы почему не можете?

— Да кто ж знает?

— Доктора!

— Доктора руками разводят! Говорят, нарушение какое-то репродуктивных функций, гормональные нарушения. Лечить пытались, но результатов не было. А теперь уже, хоть бы и помогло лечение, так от кого же мне теперь детей заводить?

— И что же, у вас совсем никого нет?

— Ну почему же, сестра у меня есть, а у неё сын — племянник мой. Но он ко мне редко заходит, по материнскому только наущению.

Саше стало жаль эту добрую женщину. Сама она для себя уже решила, в тот же день, как открыла в больнице глаза, что в шахту больше не вернётся. Куда дальше — ещё не знала. Эта медсестра своими рассказами о жизни, участием в Сашиной истории, согревала девушку. Они подолгу теперь говорили. И после того, как Тамара Андреевна покидала палату, девушка задумывалась. А что, если и ей врачом стать? Чтоб помогать таким вот добрым женщинам, которые страдают в бездетности. Чтоб подарить им радость материнства, спасти от одинокой старости.

Каждый раз теперь, когда Тамара Андреевна заглядывала к Саше в палату, та укреплялась в своём решении: «Хочу помогать. Врачом стать хочу. И не просто врачом, а женским!»

1961 г.

Весь прошлый год Александра усердно читала всю медицинскую литературу, которую только могла найти. В Киев перебралась, работать — санитаркой в горбольницу номер пятнадцать устроилась, а по вечерам, когда в общежитие возвращалась, поесть и за книги сразу. В больнице к докторам приставала — как поступать? куда поступать? что учить? а потом что?

Киев она полюбила — за красоту, за широкие улицы, за воздух возможностей и то настроение, которым наполнял её каждое утро. У неё появились новые подруги по общежитию, с ними теперь по выходным бегала на танцы и в кино.

И всё ждала, в лица всматривалась, — где же он? Когда увидит она его снова? Не Ивана, нет. А того, другого, чей образ жил теперь в сердце. Мечтала она о нём, сладкими девичьими грёзами.

— Шурочка, — такое имя закрепилось за ней ещё с шахт и теперь, далеко оттуда, почти все продолжали её так называть. А Саше не нравилось, — зайдёшь ко мне после смены, я книги новые тебе дам и статьи.

Это заведующий отделением гинекологии, подтянутый мужчина предпенсионного возраста, одобрял её стремление пополнить их ряды. И снабжал Александру всё новой и новой литературой.

Когда зашла она вечером к нему в кабинет, он не сразу ей обещанное отдал.

— Как успехи?

— Читаю, Юрий Петрович. Иногда голова уже не понимает, а мне всё равно интересно. Отдохну, а потом перечитываю.

— Думаю, затягивать с поступлением не нужно тебе, в этом году пробуй.

— Считаете? Боюсь я! А вдруг завалю?