— Я не сомневаюсь, — я предположила.

— Я скучаю по многим вещам, — он сказал это низким голосом, с каждой буквы капала патока, густая с черными липкими сладкими намерениями.

Этот мужчина... может он и не мог писать, но пара его слов, которые он сказал шепотом, говорили о многом.

Голос офицера ворвался как лай.

— Коллиер. Назад. — 802267 послушно выпрямился. Коллиер. Жар его тела ушел вместе с ним.

Наши локти почти соприкасались, лица были так близко, чтобы прошептать секреты. А разве не это он делал? Шептала ли я в ответ? Я даже не могу сказать, кто подтолкнул нас так близко друг к другу. Я только могу сказать вам, что я не отстранилась. Поэтому получалось, что в мире ровно два человека, чья близость меня не отпугивала — Коллиер и мой папочка.

— Ну, я пойду, пока сессия не закончилась. — Сказала я, глядя на его руки. На эти пальцы, по-прежнему так смерено сцепленные. Затем его глаза. — Увидимся на следующей неделе, если тебе нужна помощь.

— Это свидание.

Я встала и откатила свой стул, рискнув только на мимолетный взгляд. Но этого хватило, чтобы мое тело по-новому охватило его странным, пугающим жаром. Я отыскала ближайшее ожидающее лицо, с такой слабостью, словно была пьяна.

Я почувствовала, когда Коллиер ушел, как охлаждающая прохлада, накатившаяся от летнего шторма, заполнив мои легкие и вернув мое здравомыслие.

Глава 3

Этот мужчина преследовал меня.

Я бесконечное количество раз прокручивала у себя в голове нашу встречу, шокированная и смущенная тем, что он позволил себе так приблизиться. Так близко, что я могла чувствовать запах его кожи.

Я представляла себе его манеры. Эдакий, расчетливый, очаровательный человек. Если бы я не была осторожна, он бы мог выпытать имена моих родителей и друзей, а также заставить привозить ему наркотики, держа их во рту. Это то, как выглядит вымогательство. По крайней мере, на ТВ.

Но самой важной вещью, которая меня волновала больше всего, и мне пришлось долго доходить до этого — меня привлекал плохой мужчина.

Не умеющий вести себя парень и расточительный сексуально-озабоченный заключенный, который натворил, одному Богу известно что, от чего и попал за решетку... Это всего несколько нарушений, но и этого с лихвой хватило. Я не могла идти на поводу своего полового влечения и ответить Коллиеру. Они оба были в равной степени опасными.

Я пыталась, чтобы моя навязчивая идея превратилась в практическую вуаль. В понедельник я расхаживала по пыльной библиотеке, ища, чем бы мне заняться. Я позвонила в Казинс, и после того, как меня перекидывали от одного персонала к другому, я, наконец-то, была подсоединена к надзирателю. Я сделала запрос, и получила положительный ответ. И уже в следующую пятницу я приехала, таща огромный чемодан, который со временем стал хрупким. После утреннего быстрого досмотра с Шондой, я положила чемодан на стол перед Райаном.

— У меня есть разрешение от надзирателя, чтобы принести это заключенному 802267.

Он просмотрел дело.

— Что ж, все верно. Я пошлю.

Когда Шонда и офицер-мужчина провели меня через длинную комнату отдыха, мне уже не было так страшно, как неделю назад. На меня бросали косые взгляды, не значительный шум и негромкий гул, сообщающий об интересе, носящим сексуальный характер, и задорное «Эй, мисс Гудхауз!» от Уоллеса, я не могла, вспомнить всего протокола, но была уверена, что мое ответное приветствие являлось нарушением того или иного правила, поэтому я смотрела вперед и держала рот на замке.

Я чувствовала себя уверенной настолько, насколько только было возможным надеяться в моем случае, пока мы не прошли центральную площадку. Сразу за ней находилась территория «белых» заключенных, среди которых сидел и Коллиер, как я и ожидала. За тем же столом.

«То же самое место, та же игра в карты, хотя кто-то еще участвовал в игре» — подумала я. Он наблюдал за мной, а я наблюдала за ним. Хотя «наблюдение» за кем-то на самом деле требует, чтобы этот кто-то чем-то занимался, а он ничего не делал, поэтому, технически, я пялилась на него.

Я хотела его разглядывать. Я хотела рассмотреть его, чтобы никто не увидел этого, детально изучить человека, который действовал на меня так, как никто другой до него. Он приходил ко мне во сне каждую ночь на протяжении всей недели, эти руки, ладони и этот низкой голос, эти карие глаза, словно паста «Пища Дьявола».

Я имела кое-какой собственный опыт в любовных страданиях — мне двадцать семь, в конце концов — и у меня было несколько парней. Я была влюблена, хотя, по всей видимости, и не в такой степени, как некоторые подруги из моих родных мест. До сегодняшнего дня. И я точно знала почему.

Он ужасный человек. Он должен быть таковым, если он сидит в тюрьме, среди заключенных, в списке преступлений которых значились грабежи, нападения, крупные поставки наркотиков, изнасилования, убийства. Принимая во внимание весь этот список, мне бы хотелось, чтобы это было ограбление, и это было так жалко. Вне всяких сомнений, он был плохим человеком. Одним из тех, кто заслуживает переделки, а не моего вожделения.

А другая причина состоит в том, что он — заключенный. Вот почему я желала его. Потому что он был недосягаем, самое недоступное желание из всех возможных. Потому что он опасен, но это увлечение — если это можно так назвать — безопасно. Потому что мое ухо уже зажило, и мои синяки исчезли, но мое сердце все еще слишком напугано, чтобы предложить что-то серьезное.

Тем не менее, то, что мое тело испытывало к нему, было настоящим. Это притяжение пробуждало во мне что-то позитивное. Все эти сны. И я фантазировала о нем, ко всему прочему, всего лишь краткие эротичные отрывистые касания. Его рот на моей шее и его слова, воспламеняющие мою кожу. Мне нравится то, как ты разговариваешь. Что еще он мог бы сказать, если бы застал меня в одиночестве?

Мне нравится как ты...

— Сегодня лучше? — спросила Шонда, открывая дверь, которая вела в административное бюро. Я покинула оранжевую зону, едва зарегистрировавшись, когда на прошлой неделе я буквально задыхалась, пытаясь поскорее покончить с этим.

— Намного лучше, спасибо. Сейчас неопределенность не такая уж и плохая, понимаешь?

— Понимаю. Хорошего дня, Анна.

— И тебе.

Утренние занятия прошли достаточно хорошо. Пара незначительных выходок, но ничего такого, с чем бы возглас со стороны присутствующего охранника не смог справиться. Я принесла экземпляр «Моя сторона горы»* (Прим. Роман «Моя сторона горы» (My Side of the Mountain), написанный писательницей Джин Грейгхэд Джордж 

[1959]) для заключенного, который попросил его неделю назад. Эта книга была его любимой во времена его молодости, и он хотел прочитать ее теперь, чтобы попытаться вспомнить, что это такое быть в том возрасте, сколько его сыну было сейчас. Они не приходили к нему, как сказал он, его сын и бывшая девушка. Он видел сына, когда тому было четыре года. Эта просьба тронула меня, и я передала книгу в мягком переплете так, как будто я отдавала ему слиток золота, как никогда преисполненная решимости не услышь того, по какой причине этот человек попал сюда.

Хранение наркотиков и воровство не слишком пугали меня — они казались какими-то обезличенными. Действия, продиктованные отчаянием, но которые можно простить. Но, если бы я слышала, что парень, к которому я начинала, привыкать был упрятан за решетку за домашнее насилие или сексуальное домогательство, или за надругательство над ребенком... Была огромная разница между тем, чтобы кому-то раскрыть свой потенциал, и осознанием того, на что они были способны. И, если бы мне пришлось бороться с последним, я бы не смогла выполнять свою работу.

Свой обеденный перерыв я провела в офисе, поедая сэндвич с индейкой, глядя в окно, выходящее во двор. Он огородил три стороны четырехэтажного здания тюрьмы. Я притаилась в одном из углов, двумя этажами выше и возможно в тридцати футах от места, где мужчины занимались гимнастикой, по ту сторону железной решетки, покрытой дугами колючей проволоки.