Ты сказал, что не знаешь, что представляют женщины, когда думают о сексе. Я могу рассказать тебе, что представляю я».

В горле стал ком, голова шла кругом. Я чувствовала головокружение и возбуждение, словно он действительно был тут и прикасался ко мне.

«Ты представляешь нас у озера, на траве. Я иногда представляю нас в твоей камере. Я слышу гром снаружи. Ты сейчас в камере? Ты тоже его слышишь? Должно быть, в этом месте очень одиноко, но в тоже время оно лишено любой уединенности. Когда я представляю это, мы с тобой одни, и я даю тебе все то, что ты не можешь испытывать в этом месте. Мне хочется лежать с тобой на твоей кровати, и видеть твои глаза вблизи. Я вижу в них пожар, сидя напротив тебя за столом или находясь в одной комнате, и могу поспорить, если мы окажемся вместе на этой тесной кровати, то почувствую на своем лице настоящие языки пламени. Я хочу поцеловать тебя, и почувствовать, как сильно должно быть ты изголодался по женщине за эти годы. Я хочу просунуть руку между нашими телами, и найти твое возбуждение. Я хочу, чтобы ты ощутил сотни чувств разом — беспомощность и агрессию, нужду и настойчивость, благодарность и жадность. Все что, может почувствовать мужчина с женщиной.

А еще я хочу скверных вещей. Как ты будешь, нависать надо мной и твои бедра будут жестко вбиваться».

Я сделала глоток из запотевшего стакана воды со льдом, лихорадка сжигала меня заживо.

«Я хочу видеть все, что произойдет между нашими телами, как твое будет сливаться с моим. Насколько быстрым ты будешь, удовлетворяя меня. И насколько быстрым ты будешь, когда подойдет твоя очередь. Я хочу почувствовать, как сильно ты хочешь меня», — написала я дрожащими руками, «твоим членом». «Чувствовать, какой твердый, толстый, и горячий ты стал для меня».

Должна ли я сказать ему...? Нет, не должна. Но я сказала.

«Об этом я думаю, когда прикасаюсь к себе. Твое тело. Как ты будешь, выглядеть, занимаясь во дворе, и, как ты будешь, выглядеть, занимаясь мной. И о вещах, которые ты будешь говорить своим глубоким голосом. Ты считаешь, что мой акцент милый и женственный. Твоя полная противоположность для меня. Темный, жесткий и мужественный. Я хочу почувствовать все наши различия, пока мы будем трахаться».

Боже, я не в себе. Мои пальцы были скользкими на ручке. Я была мокрой между ног, просто от того, что излагала эти мысли. Я не могу на самом деле отдать ему это письмо — это толкнет нашу безумную аферу через край…, но я и не могла не закончить его.

Шесть дней, чтобы прийти в себя, напомнила я себе. Целых шесть дней.

«Когда я читаю твои письма, в своей голове я слышу твой голос. И я переигрываю их, когда прикасаюсь к себе. Я представляю все то, чем ты поделился, а так же любые физические вещи, которые я себе воображаю. Когда я кончаю, я всегда думаю, о твоих словах, и твоих глазах на мне — о тех частях твоего тела, о которых я наверняка знаю. Вот о чем я думаю, когда кончаю. О твоих глазах, словах, и голосе.

Надеюсь, это письмо найдет тебя в добром здравии, или, насколько это вообще возможно. Мы увидимся, когда судьбе будет угодно. А пока, я твоя на этих страницах.

Твоя дорогая. В любом угодном для тебя цвете».

Глава 6

Шесть дней, но я так и не пришла в себя.

На самом деле, я зашла еще дальше, и в среду днем отправилась по магазинам в несколько ближайших городов. У меня не было сексуального нижнего белья, и впервые за годы я подумала, что, возможно, пора поменять это. Конечно, я надену его для себя. Незаметно для Казинса, на свое странное свидание без партнера на моем диване. Но Коллиер попросил меня, а мне нравится делать то, что он просит, таким безопасным образом. Мне нравится позволять ему одевать меня.

Магазин «Victoria’s Secret»* (Прим. с англ. — «Секрет Виктории» — одна из наиболее известных в мире компаний по продаже женского белья, базируется в Колумбусе, США). был словно волшебная, сказочная страна... буйство узоров, аромат цветов, кружева и яркий атлас. Жаль, что он не сказал мне, что именно предпочитал: ни цвет, ни стиль, ничего. Он не дал мне ни одной подсказки, но его слова заставляли меня чувствовать себя ужасно сексуальной.

Я бродила между стендами с товаром, пытаясь найти хоть что-то, что затронуло бы мой взор.

Что было бы самым эксцентричным, чтобы понравилось ему?

Я подумала о рубашке, цвет которой напоминал красные маки, возбуждающий, ярко-красный. Никакого камуфляжа или спортивных серых одеяний от «Cousins»* (Прим. известный бренд спортивной одежды). Итак, значится красный...

Но нет. Я остановилась на совершенно другом варианте. Свеже зеленый весенний.

Здесь не так уж и много травы...

Зеленый был цветом свободы, цветом лета, цветом вылазки на озеро, о которой он рассказывал. Цветом травы, когда он рассказывал, как бы положил поверх нее меня.

Я выучила все о растениях.

Как, должно быть, приятно просто взять и выйти на улицу.

Определенно, я выбрала.

Я схватила бюстгальтер своего размера, почти простой по сравнению с другими. Немного кружева на вершине чашечек и кружевные вставки на бедрах у подходящих трусиков. Не стринги — не думаю, что мне понравится провести долгую, жаркую смену в этих штуках, — но также не особо невинные сзади.

Твой личный сад, Эрик, подумала я, положив их на кассу, чувствуя себя блаженно и глупо, и приглушенно счастливой.

Если бы ты только смог навестить его.

Хотя, слава Богу, что ты не можешь.

***

В следующую пятницу перед тем, как отправиться в Казинс, я запечатала письмо и подписала «Отопление и Сантехника Даррен», указав свой адрес внизу. Наклеила марку. Если вдруг Шонда увидит его в моей записной книжке, я скажу, «О, я собиралась забросить его на почту. Мне нужно починить трубу».

Параноидальная, коварная лгунья. Вот, кем я стала. И идиотка в придачу.

Все это глупо. Ужасно глупо. Мне придется извлечь письмо из конверта, прежде чем я передам его, запрятав между другими страницами, но у меня нет гарантий, что Эрик не покажет его своим приятелям — или даже офицеру, если, по какой-то причине, он хочет, чтобы меня уволили. Или начнет угрожать увольнением, если я не сделаю, бог знает, что. Я не подписывала письмо, не упоминала свою работу или пятницы, или какие-либо еще компрометирующие подсказки... Но почерк есть почерк. А правила есть правила. Вы не должны разговаривать или прикасаться к любому из заключенных неподобающим образом. Вы не должны побуждать заключенного разговаривать или прикасаться к вам неподобающим образом.

Двойное попадание.

Но он ни разу даже не попросил написать ему ответ. Он никогда не выуживал информацию, которую можно было бы использовать против меня. Он держал все доказательства в одном направлении, надежно скрывая меня.

Шонда даже не достала записную книжку из моей сумки. Еще она не проверила мою одежду, не румяно розовую рубашку с короткими рукавами, которую я положила на стол, ни балетки, что шлепали по цементному полу комнаты отдыха через несколько минут.

«Шлеп, шлеп, шлеп. Шл*ха, шл*ха, шл*ха», — казалось, скандировали они.

«Шл*хи носят красное», — сказала я им.

«Розовый — это тот же красный, смешанный с каплей сливок, глупая шл*ха».

А под ним — зеленая трава. Чистая, как весна. Но чертовски грязная.

Всего на мгновение я отыскала лицо Эрика. Кажется, я сказала ему своим взглядом. «Спорим, ты не осмелишься».

Он подловил меня раньше, чем обычно, вовремя уроков в этот день, я полагала, он даже не представлял, насколько сильно я нервничала. Как боялась. Боялась от того, что я собиралась ему передать, и боялась быть пойманной. Когда он подошел ко мне, где я помогала другому заключенному с письмом, я вся затряслась, как осиновый лист на ветру.