– Держись крепче! И, вообще, расслабься, что ли! – бодро поддержала его Дама, сама оставшись невозмутимо стойкой, в хладнокровном оцепенении расслабленного, будто опьянённого тела.

– Ты что, рулишь под музыку?! Мы же чуть не улетели с дороги! – ошарашено возмутился исполненным виражом Дамы Max.

– Улетели?! Да, пожалуй… Я-то вообще, частенько прибываю в улетевшем состоянии! А музыка – она, знаешь, придаёт какое-то дополнительное волнение… и я вообще люблю порулить под Музычку! – с несвоевременным, звучащим весьма жестоко в сей миг легкомыслием, отшутилась Дама, удерживая в своей речи ровную, безучастную интонацию светской беседы.

– К чёрту! К чёрту! Я сливаюсь! Довольно на вечер! С меня довольно! – не выдержал шутки Max, и задёргался, пытаясь на ходу вскрыть дверь автомобиля.

– Блокирована! – с садисткой мягкостью в голосе, остановила его Дама.

– Останови тачку, не то раздолблю стекло! – совсем остервенел в желании удрать Max.

– А ты сначала посмотри сюда… – совсем тихо, каким-то вкрадчивым голосом позвала его Дама.

– Чего? Куда? На что посмотри? – нервически закрутился на месте Max, ошалело вращая глазами в поисках выхода.

– Сюда! Посмотри сюда, Максик… – ещё тише и вкрадчивей снова позвала его Дама.

– Куда? Зачем? – продолжал вырыватьсяMax.

– Сюда. Смотри сюда. Вот… вот сюда! – чуть громче и эмоциональнее, более настойчиво звала его Дама, заставив, наконец, отвлечься от животной паники, заставив, всё же, повернуть голову в её сторону. И стоило лишь ему зафиксировать свой взгляд на её лице, как прицел кидающих блики розовых стёкол в форме крыльев бабочки, отразившись в его испуганных зрачках, остановил разыгравшуюся панику, взорвав в голове Макса ослепительный фейерверк глушащей сознание психической атаки.

– В глаза! Смотри в глаза!… Смотрим и успокаиваемся!… Успокаиваемся… Замираем… – ритмически и монотонно заговорила Велга, цепко удерживая зрачки юноши на прицеле своего жестокого взгляда, проникающего за рамки сознания через увеличительные стёкла розовых очков в форме крыльев бабочки.

– Отпусти! Отпусти меня! Пожалуйста, отпусти… – шептал Max, заворожено вглядываясь в розовые стёкла. Глаза его покрылись дымчатой дурманной пеленой, рот приоткрылся, обнажив зубы. Тело, сохранявшее мятущуюся позу беглеца, оцепенело, застыв в неестественном, сковывающем расслаблении.

– Успокаиваемся и слушаем! Слушаем и спокойно повинуемся… повинуемся и не сопротивляемся… – монотонно выдавала одно заклинание за другим Дама в Розовых Очках, умудряясь, при этом, удерживать несущийся на бешеной скорости “Mersedance Dance” на ходу, и лишь краем гипнотизирующих глаз следя за дорожным движением.

– Слушаюсь! Я слушаюсь и повинуюсь… – шептал уже Max, болезненно шевеля обескровленными пересохшими губами. Глаза юноши сделались совершенно стеклянными, дыхание приостановилось, а тело, потеряв волевой контроль, расползлось на сидении, словно тряпичный лоскут.

– Слушаем музыку! Вслушиваемся в её настроение! Настраиваемся на музыку! Настраиваемся на её настроение… – продолжала колдовать Дама в Розовых Очках, уже менее напряжённо следя своими глазами за зрачками Макса.

– Я слушаю музыку… Она во мне! Она моё настроение… Моё настроение – это музыка! – зашептал в ответ на заклятия чародейки Max, увеличивая, с каждым произносимым словом, силу голоса, всё более эмоционально оживая в каждой собственной фразе.

– Да! Да! Делай это! Ты и музыка! Музыка и ты! Вы – одно целое! – радовалась его пробуждению Дама, отвлекшись, наконец, от созерцания его глаз, и посвятив своё нераздельное внимание автомобильному движению. Пальцы её пробежались по клавишам пульта управления стереосистемой, настраивая доносящиеся из динамиков звуки на мощное и ладное, бескомпромиссное звучание.

– Какая это музыка?! – резко спросила, опьянённого грёзами Max’a Дама, и щёлкнула пальцами, принуждая к ответу.

– Какая?… – пьяно плывя голосом, бессмысленно переспросил Max.

– Какая она? О чём? Чего она хочет? – продолжила допытываться ответа Дама.

– Чего хочет музыка? – чуть внимательней, с интонацией зарождающегося понимания, снова переспросил Max.

– Да! Чего хочет музыка?… Чего хочешь ты?! – с глубоким придыханием допытывалась Дама, настраивая “Lovemachinetown” “Supermax” на оптимальное, проникновенное звучание.

– Ооо! Музыка хочет… Музыка хочет того же, чего хочу я! – обалдело развеселившись, безумно улыбаясь, и глядя в никуда стеклянными глазами, с вожделенной интонацией, громко заговорил Max.

– Да! Да! Чего ты хочешь?! Чего ты хочешь, Max?! – вторя его вожделеющей интонации, всё более оживляясь в эмоциональном накале, настаивала на ответе Дама. Глаза её, при этом, делали хищные выстрелы в сторону плывущего в гипнозе юноши.

– Ооо… Я хочу… Я хочу… Я хочу любви! Да! Я хочу любви! Прямо сейчас! – разразился ожидаемым откровением Max.

В ответ на столь страстно ожидаемую, но, тем не менее, прозвучавшую оглушающе сильно фразу, Дама в Розовых Очках отреагировала резким броском руля, отчего “Mersedance Dance” отлетел прямо на обочину, жёстко громыхнув на бардюрном уступе. Белоснежное тело автомобиля круто развернуло, и выбросило в тень каштанового дворика близ Садового кольца.

– Любви! – заворожено шептал Max, делая короткие глубокие вдохи, словно раненное животное; расслабленные руки его, при этом, конвульсивно подёргивались, будто пронзаемые электрическим током, а само тело, по-прежнему, оставалось размозжённым в беззащитном параличе на сидении автомобиля.

– Любви?! Я дам тебе любви Максик! Иди же скорее ко мне! – яростно вздыхая повлажневшими губами и высоко приподнимая наполняемую воздухом грудь, потянулась к Максу Дама в Розовых Очках. Говоря это, она принялась неистово теребить застёжки на своём, играющем вечерними красками, блестящем костюме, освобождая вожделеющую белокожую наготу роскошной женщины.

Но сам Max, сверкая остекленевшим взглядом, потея всеми порами разогревающегося от страсти тела, пропуская сквозь жаждущие движения руки и ноги импульсы электрической истомы, так и оставался прикованным к автомобильному креслу, оставался безнадёжно обездвиженным.

– Фу-ты, чёрт! Да что с тобой? Очнись мальчишка! Я хочу тебя! Очнись! Слышишь?! – набросилась на юношу Дама, разъяряясь его неподвижностью. Белая, душистая потным испарением дорогого парфюма, плоть её нависла над его лицом и дрожащим, но неподвижным телом.

– Оживай! Проснись! Поднимайся! – уже хрипя от неистовства, принялась избивать юношу по щекам ладонями Дама, оставляя на лице его красные полоски – следы тонких, длинных пальцев и кровоточащие порезы от острых ухоженных ногтей.

– Я хочу, хочу, но не могу пошевелиться! Я парализован! – оправдывался Max, всё более ожесточаясь на свою немощность, всё более возмущаясь жестокостью беснующейся над его телом чародейки.

– Чёрт! Переборщила! Сама виновата! Да… Но кто же знал, что тебя так сильно зацепит этот проклятый гипноз?… Переборщила… Что ж? – уже успокаиваясь от охватившей её первой волны необузданной страсти, заговорила сама с собой Дама в Розовых Очках; руки её, при этом, нервически задёргали застёжки и лоскуты материи, прячущей центр Максового естества.

– А, вот! Ну, хоть здесь всё в порядке! – обрадовалась она, поймав в ладони искомый предмет.

Ощутив на центре своего естества её бескомпромиссную хватку, Макс издал громкий протяжный вопль, поджариваемого живьём на огне животного. Но возмущение его было тут же заглушено следующим импульсом откровения, сошедшим уже с самих губ Дамы, оказавшихся не менее хваткими, чем тиски ладоней.

Вдоволь искусав его, и напоившись жизнью юноши, Дама в Розовых Очках перебралась на сидение пассажира, и нависла над Максом, расположив свою грудь перед его лицом, а бёдрами устроившись на его коленях, заглотив своим лоном единственную животрепещущую часть его организма.

Когда дело было сделано, в голове у Макса пролетела целая вселенная безотчётного времени, и он почувствовал, как окончательно проснулся от дурманящего колдовского сна, в котором, по сути, был бодр, но совершенно немощен и обезволен, каким-то страшным, оглушающим опьянением.