Мысленно Бернард уже который раз назвал грубияна «старым маразматиком», а тот, неприятно зыркнув на него, харкнул куда-то в угол к окну и ушел восвояси.
Брайс прислонился спиной к исписанной непристойностями стене. Глубокий вдох —
легкие наполняет холодный воздух с примесями сигаретного дума и паров спирта. Переведя дух и немного успокоившись, альфа решил расспросить соседей по лестничной клетке, быть может они знают больше, чем «какой день уже дома нет».
На каждом этаже было по три квартиры. Первой соседкой Элиона оказалась пожилая женщина, судя по отсутствию запаха — бета. Она была добра и приветлива, вот только о Купере она не знала ничего. Старушка даже не догадывалась, как он выглядит внешне. Да и имя тоже раньше не слышала. Извинившись, она так и сказала Брайсу.
За другой дверью скрывалась молодая семья: мать-омега, муж-бета и грудничок, кажется тоже омега. Они знали своего соседа в лицо, даже как его зовут. Вот только видели его редко. Эл уходил на работу — они спали, приходил — тоже.
— Понятно, что ничего не понятно, — пробубнил Бернард, стоя напротив заветной квартиры.
« Черт, это конечно, незаконно, но иначе я точно с мертвой точки не сдвинусь», — подумал он и что было мочи ударил по замку ногой.
Один удар, второй, третий. Что-то в замке щелкнуло. Брайс, уже изрядно болевшей ногой, стукнул из последних сил. Бедолага, старенький затвор попросту выпал из выемки на едва живой двери.
Пройдя в прихожую, мужчина зажег свет. Он загорелся в ту же секунду, однако на смену мраку пришла пустота. Прихожая и холл были пусты. Мебель, конечно, осталось, но вот вещей не было. В кухне на столе успел появиться небольшой слой пыли, возможно от того, что хозяин, который сохранял это место в чистоте, уже какое-то время не протирал его. В холодильнике продуктов почти не было, а те, что были: пара консервов, да высохший сыр. В полках осталась только крупа и сода.
В единственной комнате так и стоял диван, но ноутбука и прочей техники не наблюдалось. В шкафу с одеждой еще осталось пара футболок и немного нижнего белья. Бернард бродил здесь прострации. Будто все вокруг нереально. Эта квартира — лишь модель, кукольный домик. Даже голова закружилась, а воздуха стало как-то очень мало.
Берн без сил рухнул на диван. Родной, такой приятный и любимый запах все еще оставался в обивке.
Он уткнулся носом в подлокотник и просто вдыхал его, вспоминая былые дни, какой приятной на ощупь была кожа возлюбленного и как он любил обниматься по утрам.
Попытавшись прилечь поудобнее, Брайс случайной ударил рукой по тумбочке. Приоткрытый шкафчик выдвинулся еще сантиметров на десять и тогда альфа увидел торчащую бумажку.
Взяв ее в руки, Бернард прочитал первые строки, написанные очень красивым каллиграфическим почерком: « И снова привет, мой дорогой уродец. Сегодня я видел,
как ты с Моим Бернардом прогуливались по ночному парку…». Читая слово за словом, альфа все больше леденел. Сердце, казалось, остановилось. По телу прошел целый ворох мурашек.
Открыв шкафчик до конца, Берн выудил целую кучу подобных писем. С каждым ему становилось все хуже. Гадкое, мерзкое чувство разливалось где-то внутри. Его любимому человеку угрожали, присылали подобное, а он не встрял, не защитил, не узнал об этом.
А ведь альфа мог настоять и разговорить, но нет же. Не стал. Подумал, что так будет лучше. Но лучше кому? Элиону, который переживал весь этот ужас один или самому Бернарду, что, находясь в счастливом неведение, уже строит радужные планы на будущее?
— Каким же я был идиотом! — корил себя брюнет.
«Но какой же он, оказывается, сильный, раз сам справлялся с этим.», — на душе скребли кошек, хотелось рыдать, как ребенку. — « Похоже из нас двоих, слабый цветок — это я.».
Покинул помещение он уже ближе к полуночи, забрав с собой все ценные вещи и письма. Для себя альфа решил, что уж лучше у него побудут. Он и присмотрит и сохранит, пока ищет Эла. А там и вернет ему.
Лео и Алан, как выяснилось, все это время ждали возвращения сына. Пройдя на кухню, он попросил их сесть. Налил коньяка и себе, и родителям.Но выпить ему не дали, ведь он все еще должен был пить лекарства.
Разбавив воду успокоительным, брюнет рассказал бетам все, что произошло. В квартире повисло молчание. Леонард, обойдя сына сзади, приобнял его, положив его голову себе на плечо. Алан же, выпил еще пару стаканов.
— Ты же понимаешь, что теперь мы точно не можем тебя оставить одного? — тихо спросил его папа.
— Да, конечно, — почти безучастно ответил ему Берн.
Мужчина усадил его на стул. Сам быстренько поджарил на большой сковороде десяток яиц. Его муж, тем временем, поставил чайник. Затем они оба поужинали яичницей и заставили сына ее съесть. Леонард накапал альфе в чай немного снотворного и за руку, как маленького, отвел в комнату, где уложил спать.
Сами родители не ложились еще долго. Они переваривали все, что услышали от сына. Ни Алан, ни Лео и представить не могли, что у того доброго, воспитанного омеги, который делал их сына счастливым были такие проблемы и такая жизнь. Леонард, казалось, мог расплакаться в любой момент, поэтому, заключив его в объятия, супруг нежно поглаживал любимого по голове, пытаясь успокоить.
Утром беты еще долго отговаривали Бернарда идти на работу, но альфа был непреклонен. Он надеялся, что там сможет собраться с мыслями, и решить, что делать дальше. поэтому, заверив отцов, что все в порядке, он покинул свою квартиру.
Только вот ничего не выходило. Место, где он раньше мог смиренно абстрагироваться от всех бытовых проблем, вещи с которыми он забывал обо всех и вся, не помогали.
Голова забита только Элионом. Берн старался узнать у Юджина больше о том злополучном дне, но секретарь был нем, как рыба. Точнее он ничего не сказал об Эле. Мол, не видел, он не пришел. Зато сам подолгу хвалился своим героизмом. Разглагольстваясь, рассказывал, как самоотверженно спасал начальника, ластился весь, то и дело пытаясь прильнуть к Бернарду. Того же это бахвальство раздражало. Он старался сдерживать, но когда намеки секретаря стали более чем тонкими. Не выдержав, альфа запустил в него степлером. Новак только и успел, что скрыться за дверью.
Выпив, пару чашек кофе, Брайс попросил передать на время все дела родителям и в первый раз за все годы, что он работал тут, уходил настолько рано. Впервые не мог сконцентрироваться.
«Так, надо проверить место его работы!», — к этому выводу пришел альфа.
Выскользнув из огромного здания, Бернард прошел на парковку, там сел за руль своего авто и поехал к «Уинстону».
На залитых светом улицах было много людей. Большая часть которых — дети. Неумолимо приближалось лето. Молодые парни и девушки уже почти перешли на летний гардероб, сняв с себя теплые свитера, куртки и ботинки. Поэтому сейчас они щеголяли в шортах, футболках и легких джинсах.
Жаркое солнце было Брайсу в глаза. Он, притормозив, достал из бардачка темные очки и надел их. Мужчина прекрасно понимал, что первым делом следует поговорить с Яном, который, по словам Элиона, его друг. Но только как начать диалог он не знал.
Pov Элион.
Вот уже которое утро я встречаю совершенно иным собой. Я встаю с кровати, умываюсь, помогаю готовить завтрак для себя и семейства Марвин. Потом мы с Яном переодеваемся и, проводив по дороге старших детей на автобус к школе, отправляемся на работу.
На мне теперь нет ни маски, ни капюшона. Люди так и пялятся, просверливая дыры взглядом. Но я стараюсь не замечать их. Я слышу грубые слова и едкие замечания, но стараюсь отречься. В мире миллиарды людей и вот уж не думаю, что каждый воспримет мою внешность также. Я просто стараюсь делать вид, что этого нет, что это не про меня.
Как можно спокойнее и обыденнее беседую с другом или, надев наушники, слушаю музыку, глядя в окно.
Стоит только подъехать к нашей остановке, как я собран и готов выходить. До магазина мы также доходим, переговариваясь о чем-то своем. Ян уже рассказал мне практически все о своем детстве. С Лу и Дэвом они познакомились, когда те с родителями переехали в его дом. Ребята всегда были натурами творческими. С ранних лет разрисовывали все, что им в руки попадалось. Даже как-то Яну сделали макияж перманентными маркерами. Он так еще с месяц ходил. Вообще, я знал о нем и его прошлом очень многое. Даже об альфе, что и в школе, и в университет задирал его. Правда вместо его имени, мне сказали просто: «мудак».
