- Мы расстаемся? - И когда я ответил “...раз уж тебе больше нечего мне предложить”, что прозвучало максимально жалко, я услышал ее последнюю фразу, которую она напоследок швырнула мне, выходя из моей темной комнаты гордой походкой: “поступок достойный мужчины”. За ней последовали еще какие-то слова, которые для меня были не больше чем шум, смешивающийся со звуками, издаваемыми соседями и разношерстной публикой за окном: для нашего района это, в основном, были бродяги и алкоголики. В тот вечер я плакал потому, что понимал насколько я убог, однако делал это сквозь смех, точнее сказать легкую улыбку, которая была вызвана облегчением, наступившим после того как я услышал последнюю и как оказалось, желанную фразу.

Моя вторая жена разделяла мое желание иметь детей и жить как среднестатистическая счастливая семья. Мы много думали о том как сделать это максимально правильно, все время со страхом наблюдали за теми парадоксальными вещами, которые постоянно происходили вокруг нас: с одной стороны у вполне состоявшихся семей, чаще всего, к сожалению, случалось несчастье: детки рождались неполноценными или же им ставили страшные диагнозы вскоре после рождения, с другой: дети, зачатые по пьяне, случайно, от двух абсолютных отбросов, биомусора, непонятно ради чего поглощающего кислород, время и пространство, были абсолютно здоровыми. Они могли бы прожить долгую счастливую жизнь, но им суждено было оказаться в детдоме или на улице. Вторые умирали в первые недели, дни или даже часы своей жизни, первые же по прошествии пары десятков лет также спивались и занимались производством нового бесполезного организма на грязной картонке в алкоголической нирване, под властью​ проклятых инстинктов, точно также как и несколько десятков лет назад делали их родители.

Мы готовили наши организмы с максимальным трепетом, терпением и настойчивостью. Чего стоило отказаться от одного алкоголя или всей этой проклятой и дьявольски вкусной вредной пищи. В итоге у меня стали шалить сосуды, а попытки вылечить их временно отключили основной орган, ответственный за производство детей. Отключен он был, как потом оказалось, временно, но этого времени хватило для того, чтобы я остался в одиночестве во второй раз.

Я стоял, обнимая Габриэля и по моим щекам текли слезы. Я обнимал своего неродившегося сына. Мне жалко было больных детей и я вспомнил как много детей болеет и умирает прямо у меня под носом и как я хотел помочь каждому из них, но так и не смог расстаться ни с одной купюрой, да что там, даже монетой в пользу чьей то жизни. Сейчас, стоя в обнимку с Габриэлем, человеком, с которым мы напились этой ночью как свиньи и заблевали весь пол коридора, я дал самому себе клятву, что если я заработаю хотя бы какие-то деньги на своем лживом искусстве, я спасу, во всяком случае изо всех сил попытаюсь спасти хотя бы одну жизнь. А если так произойдет, то эта проклятая бессмысленная мазня обретет смысл и для меня тоже.

21 Влюбленные тинейджеры

День был безнадежно утрачен. Мы провели его как типичная парочка влюбленных тинейджеров: лежа на диване и просматривая разнообразные фильмы. Вместо конфет, мороженого и прочих сладостей у нас было несколько литров пива, которое мы принимали словно физраствор, разве что не через капельницу, и к вечеру мы снова почувствовали себя живыми организмами, после чего плавно отключились до следующего утра.

Утром мы закупили в строительном магазине дюжину литровых ведер с акрилом самых ярких и жизнерадостных цветов, которые только смогли отыскать. По сути это были цвета радуги с дополнительными оттенками голубого, красного, зеленого, фиолетового и оранжевого. Гениальное название нашей новой и не менее гениальной выставки пришло в наши гениальные головы одновременно: “Деление света”. Улыбка превратилась в смех, смех превратился в улыбку и так все время, пока мы выплескивали содержимое двенадцати ведер на двенадцать белоснежных листов, разбросанных на грязном полу заброшенного здания, которое находилось в двенадцати километрах от Эйрмайла. Как концептуально! Несмотря даже на то, что это и получилось абсолютно случайно. Нас окружали кучи мусора, со всех сторон воняло экскрементами, кое где я видел шприцы. Я подумал: “Для ТАКОГО ИСКУССТВА лучше места не найти”. И правда, столь гротескное помещение обладало нужной атмосферой для сотворения шедевров в том стиле, в котором, я уже практически привык работать. Кое-где лежали разнообразные детские игрушки: медведи и куклы, у некоторых из них не было одной, нескольких или даже всех конечностей, у некоторых отсутствовали глаза. Это меня натолкнуло на мысль, что, возможно, эти куклы были живыми существами. Такое место было идеальным для проведения магических ритуалов. Возможно введение стимулирующих сознание веществ внутривенно для кого то действительно является ритуалом. Если задуматься, то все в нашей жизни является неким ритуалом: с вечера мы заводим будильник, утром в определенное время просыпаемся и застилаем кровать. Едим, даже если нам не хочется, сидим на унитазе со спущенными штанами и маленьким дисплеем в правой руке даже если нам не хочется делать то, ради чего мы спустили штаны и сели на унитаз. Нас вполне устраивает то, что мы имеем возможность рассматривать картинки на небольшом дисплее, приняв вполне удобную позу. Все просто: мы привыкли к своим “ритуалам”.

Все же, чаще всего здесь собирались представители следующих слоев населения: первые - те, которым нравились мои произведения в виду их современности, вторые - эгсгибиционисты и онанисты, которые с легкостью пугали и прогоняли первых. И те и другие собирались здесь, зачастую, по вечерам, когда заканчивались уроки в школе, поэтому мы пребывали в полном творческом спокойствии. За час мы создали с Габриэлем по шесть произведений искусства, а это значило, что следующая выставка будет выставкой не одного молодого художника, а выставкой работ творческого коллектива. Что ж, Габриэль сделал меня знаменитым, пришло время отдать ему долг.

Наша “радуга” успешно залила стены и потолок Эйрмайла в тот же вечер и в старом полуразвалившемся здании в 12 километрах не было ни одной мишени для мастурбации. В зале стоял монотонный шум, созданный сотнями посетителей, каждый из которых выражал свои эмоции, вступал в дискуссии и спорил с кем-то из остальных посетителей. Вдруг мне на плечо мягко легла чья-то рука. Я вздрогнул от неожиданности и повернул голову: рядом стоял Габриэль и держал в руке бокал с прозрачным напитком, состав которого я узнал по ярким ноткам запахов, которые мгновенно захватили мои рецепторы: что-то одновременно еловое, сладковатое, терпкое и цитрусовое.

- Что ж ты делаешь? - удивленно произнес Габриэль. - чуть не разлил.

Несколько капель действительно упали на пол и пока я смотрел на то как они летели, прежде чем разбиться о грязный бетон, я кажется успел рассмотреть в них свое отражение. До этого, я не проживал секунду так долго. Я вновь посмотрел на Габриэля:

- Извини. Это у тебя что, джин-тоник? Габриэль сделал глоток и мне показалось, что он издевается надо мной. Он аппетитно облизал нижнюю губу и ответил “да”, после чего посмотрел на меня и спросил:

- Хочешь тоже? - Я легонько кивнул и он кому то махнул рукой, которая все еще находилась на моем плече. Как только внимание человека, которому был адресован этот жест, сконцентрировалось на нас, Габриэль указательным пальцем показал на стакан после чего моргнул и сделал еще один глоток. Через три минуты я наслаждался прекрасным напитком. И я вновь был поражен. Казалось, что Габриэль знает всех на свете и может все на свете.

22 Искусства больше нет

За месяц мы испортили около сотни огромных листов бумаги и устроили с десяток подобного рода успешных выставок. Мы приобщали молодежь к высокому, превращали их из обычной серой массы в пестрых тряпках в интеллигенцию и какая разница, что в этом была уверена исключительно сама “прогрессивная” молодежь.