Изображения которые получались у моего отца и отпечатывались на фотобумаге были настоящим результатом работы того человека который подобрал нужные значения выдержки и диафрагмы, поймал тот самый момент, глядя в видоискатель и, нажав на кнопку, приоткрыл на небольшой отрезок времени, свободно умещающийся в одной секунде, затвор, согрев тем самым девственно чистый кадр тридцати-пяти-миллиметровой пленки, зафиксировав навсегда то мгновение, которое никогда больше не повторится, во всяком случае в этой реальности. Они не были шедеврами в классическом понимании этого слова, но в них было больше жизни чем, например в цветных изображениях фруктов и овощей, выполненных в технике макросъемки, глядя на которые сложно было не провести параллель с внешним видом гениталий взрослого человека. Ах наш с детства сексуально испорченный мозг и его однонаправленные мысли. Именно на этом и пытался сыграть современный фотограф из соседнего города Эльда Спилсон, решив провести свою убогую выставку. Снова эти проклятые недотраханные ведьмы, фанатки феминизма, небритых женских подмышек, лобков и ног, ненавистницы кунилингуса и минета выплевывают наружу свои провокационные видения современного поколения секса. Да, это правда, мы вырастили себя таким образом, что мощная эрекция нас преследует повсюду: огромные башни заводов и электростанций, маяки, простые высотки и обсерватории, что тут говорить о длинных темных туннелях, в которые с огромной скоростью погружаются длинные, мощные составы, несущиеся на огромной скорости. Ах Эльда, хорошая попытка, милочка, но все это слишком просто. Ты опоздала на пару десятков лет. Твои вагины из апельсиновых долек съежились и утратили свой лоск как и вельвет на моем старом фамильном фотоальбоме.

Мой внутренний деятель искусств давно загибался от пневмонии как задыхаются таланты в холодных и вонючих переходах рядом со своими шедеврами, выставленными на грязном полу, в то время как в эйрмайле все с умным видом вникают в работу трех умалишенных.

Парадокс современного искусства: два сумасшедших престарелых содомита и шлюха надевают костюмы нацистов времен второй мировой войны, делают многочисленные фотографии процесса стимуляции гениталий друг друга и цикл этих "полотен” под общим названием “что бы я делал если бы я был нацистом” выставляются в арт центре с кучей охраны, сигнализацией и дорогим интерьером, в то время как талантливые художники продают свои картины в грязных переходах, где воняет мочой. Посетители, в числе которых оказался и я, энергично протирают носовыми платками очки, элегантно проталкивают их указательным пальцем на верхушку переносицы и вникают во всю глубинную глубину послания откровенного педераста средних лет, престарелого седеющего маразматика-педераста и незаменимой в вопросах современного искусства безмозглой-музы-шлюхи.

На одной фото-глянцевой картине педераст средних лет с распахнутым немецким кителем, надетым на голое тело, без штанов среди бескрайнего поля, где колосится пшеница дает отведать на вкус свой налитый кровью причиндал безмозглой-музе-шлюхе, которая демонстрируя свое крайне не ухоженное тело, жадно обхватила раздутый “маузер” немецкого офицера-самозванца с явным намерением “отведать” его. Что далее должно было бы случится, на первый взгляд кажется очевидным, однако данное полотно явно намекает на то, что каждый зритель в праве додумать свое собственное развитие событий, ведь таково и есть настоящее искусство - оно заставляет думать…

Только зачем нам думать, когда за нас это учат делать крохотные микросхемы, встроенные пока что только в наши устройства, которые мы каждый день носим в карманах наших брюк? Они уже умеют даже рисовать, поэтому скорее всего вскоре даже Эйрмайл сравняют с землей, а на его месте построят огромный дата центр. Бездомные животные и люди будут приходит к нему чтобы согреться. Все также смогут наслаждаться искусством, но теперь не нужно будет заходит внутрь. Не нужно будет даже выходить на улицу.

Крутящиеся разноцветные бигуди под мигающими с довольно высокой частотой источниками света: все это безобразие собрано под общим названием “смена настроения” или что то в этом роде, с предупреждением об опасности эпилептического припадка, за что отдельное спасибо.

Гуашевая размазня площадью около двух квадратных метров с изображением пчел на темном фоне. Либо это рисовал ребенок, либо человек понимающий многое в психологии современного потребителя.

Чем чаще я хожу на выставки в Эйрмайле тем чаще у меня появляется желание принять участие в выставке, стать ее частью, эдакой ложкой дегтя. Положить на пол какую либо ненужную вещь, а самому отойти на пару шедевров подальше и наблюдать за реакцией ценителей. Отсутствие какого-либо описания экспоната как нельзя кстати, на мой взгляд, пришлись бы по вкусу местной элите. Двумя причинами, из-за которых мой план так и не был воплощен в реальность были моя проклятая память, которая постоянно барахлит и отсутствие каких-либо лишних и ненужных вещей. С самого детства я не любил когда на руках, на теле, а тем более на шее было что то постороннее: цепочки, кольца, перстни. Я до безумия ненавижу наручные часы. И каждый раз когда моя мать вешала мне на шею модель мертвого бога, изготовленную из серебра, я испытывал примерно такие же чувства, которые испытываю сейчас, глядя на сардельку безымянного пальца, сдавленную золотым обручем.

Забавно, чем больше я нахожусь в стенах Эйрмайла тем больше я ненавижу людей, создавших все это - все то, что свисает со стен, все это лжеискусство, я ненавижу каждый мазок на каждой лжекартине, я ненавижу каждый миллиметр каждой лжекартины и в то же время я хочу чтобы подобная мазня выходила как на конвеере из под моих рук, заняв в итоге, хотя бы одну из стен этой чертовой обители псевдоискусства.

Я чувствую помутнение в голове, такое ощущение, что свет на мгновение притих как это бывает при перепадах напряжения. Сердце остановилось и тут же, тяжело сократившись, впрыснув в мои артерии кровь, начало биться довольно тревожно. Сам того не понимая, я вдруг рванул по длинному коридору Эйрмайла со спринтерской скоростью, ненадолго остановившись лишь возле дверей. Тяжелые двери лениво поддались усилию моей правой руки и я нырнул в вечернюю прохладу Хайеркгоффа, снова набирая скорость по грунтовой дороге, которая в итоге привела меня в бар Браун. Здесь, задыхаясь, я заказал кружку пшеничного пива и небольшой кусок лимона. Весьма завораживающее сочетание хлебного пива с цитрусом всегда отлично утоляет жажду и я это знал не понаслышке и я помнил об этом все время, пока бежал.

С каждым вдохом восстанавливалось дыхание, а с каждым глотком жизнь становилась лучше. Затруднение было с нервной системой, воспаление которой удалось потушить с помощью еще нескольких кружек. Все закончилось как обычно: жестким аттракционом внутри моей головы. Количество кружек, опустошенных мной, сосчитать было крайне сложно: они все время крутились по столу словно бигуди в инсталляции о перемене настроений... или мнений... или чего-то там. Слабый свет ламп надо мной превратился сначала в звездное небо, а после - в тот самый свет в конце туннеля, в огромное белое пятно, которое, впрочем, быстро исчезло.

8 Нажимая на кнопки

Смутно помню как добрался до своего рабочего места. Как плыл, врезаясь в прохожих, вдыхая запах их пота, едва сдерживая рвотные позывы. Усевшись в свое кресло я попытался сфокусироваться на изображении, которое выводилось на экране монитора: эта сволочь просила ввести пароль. Слабыми дрожащими пальцами я тщетно пытался ввести заветный набор символов, никак не могу дотянутся до буквы “А” тем самым безымянным пальцем, стянутым золотой удавкой. По той причине, что я не снимал обручальное кольцо(я просто не мог этого сделать) никто из моих коллег даже не подозревал об уходе моей жены, впрочем, даже если бы я отрубил себе руку никто бы так ничего и не заметил.

Мой тяжкий труд заключается в нажимании кнопок. Да, я зарабатываю на жизнь тем, что нажимаю на кнопки. Я нажимаю на кнопки и что то происходит(или не происходит). Еще я пишу письма таким же как я, своим братьям по разуму, своим братьям по несчастью. Содержание писем до смешного простое: что случилось или не случилось после того как я нажал на такие-то кнопки.