- Гарный був хлопец, жаль громом убило... .
Вся камера покатывалась со смеха:
- Бабушка Ида, расскажите ещё! Просим, ну, пожалуйста.
- Я вам ещё расскажу случай - вошла в раж бабушка Ида, - из нашей обыденной местечковой жизни. Во дворе, напротив нашего дома, жила одна из многочисленных еврейских семей. Самого маленького, восьмилетнего Яшика, родители решили выучить на большого пианиста. Бедного ребёнка заставляли играть гаммы по три-четыре часа в день. В их же семье жил мамин брат, дядя Яшика, тридцатипятилетний балбес-холостяк Семён. В семье его все ругали за вольный образ жизни, (а, может быть и от зависти). А Сёма только похохатывал над ними, и жил своей жизнью, не пытаясь в ней что-либо изменить. Особенно донимали его сестра и её муж, (подпольный зубной врач) - папа и мама Яшика. Они его иначе не называли, как Сэм-половой разбойник и даже начали отказывать ему давать деньги, мотивируя тем, что Семён, видите ли, оказывает дурное влияние на Яшика. Это обидело Сэма, особенно последнее. Он решил отомстить семейке подпольного зубного врача. Надо сказать, что Сэм действительно пользовался большим авторитетом у маленького Яшика. Он даже иногда давал ему покурить, чем Яшик очень гордился перед своими сверстниками.
Папа и мама Яшика не считаясь ни с какими затратами готовили Яшику место в какую-то обалденно дорогую музыкальную школу аж в самой Одессе. Ну, ясное море, где же ещё готовят хороших музыкантов? Конечно же, в Одессе! На это были брошены все основные средства влияния.
Однажды, после доверительной папироски Семён, так это, небрежно, между затяжками, спросил у Яшика:
- Яша, и охота тебе целый день бренчать на этом вонючем пианино, а потом ещё и поступать в эту школу для малохольных? Оно тебе надо?
Последняя фраза прозвучала как подсказка Яшику на нужный ответ.
- Не-а, не хочу. Это папа и мама хотят. Я хочу быть таким, как ты.
- Похвально. Хочешь я тебя научу, что надо делать, чтобы тебя не приняли?
- Да, хочу, научи.
И Сэм постепенно начал осуществлять свой коварный замысел.
В августе вся семья выехала в Одессу поступать в школу для "малохольных". Подошло время выступления Яшика. За столом сидела солидная комиссия в лице двух преподавателей, местной музыкальной знаменитости из филармонии, одного выпускника-отличника и директора школы. Яшик вышел на сцену в костюмчике, на который папа Яшика целый месяц лечил левые зубы. Сев за пианино, он сыграл какую-то пьесу. Комиссия начала переглядываться между собой и многозначительно посматривали на Яшика. Чувству, что его дела неважные и могут принять в школу для "малохольных", Яшик решил выбросить "козырного туза". Он застенчиво, как николаевская целка, спросил у комиссии разрешения исполнить ещё кое-что:
- Можно я спою вам песенку, это у меня получается даже лучше, чем ноты? Даже дядя Семён говорит, что я пою её лучше всех. Услышав имя "Семён", родители Яшика начали ощущать иголки в заднице. Им стало даже жарко.
Получив одобрение комиссии, он встал со стульчика и вышел на середину сцены.
Тут бабушка Ида приняла позу, сделала "руки в боки" и спела, имитируя Яшиков голосок:
- Оцен-поцен двацать восэм и четыге тгидцать два.
Комиссия была в ступоре. Родители в ужасе. А Семён в заднем ряду покатывался от смеха, наслаждаясь греховным чувством мести.
Случай, рассказаный бабушкой Идой, был не такой уже и смешной, но мимика и мастерство исполнительницы вызвали аплодисменты всей камеры. Женщины, прибитые горем, забыли на какой-то миг о своих страданиях, смеялись сквозь слёзы. Они аплодировали старой женщине-еврейке, которая, невзирая на свой почтённый возраст, больное сердце, застарелую подагру и трагическое моральное состояние, нашла в себе силы для того, чтобы поднять дух таких же смертников, как и она сама.
Дора тоже не отстала от мамы. Имитируя руками и пальцами движения пианиста, она "сыграла" на столе, подпевая "Тум бала, тум бала, тум балалайка". Буквально со первой же строчки знакомая всем с детства песенка была подхвачена. Пела вся камера. Теперь почти у всех женщин из глаз текли слёзы. Это были слёзы не боли и горя, это были слёзы о прошедшем прекрасном. Это были слёзы радости, очнувшихся от страха слабых еврейских женщин, почувствовавших свою гордость и внутреннюю силу. Это были слёзы СИЛЬНЫХ.
Затем все дружно подхватили "Бублички", на идыш "Бай мир бист ду шейн".
От всей души узницы благодарили Дорочку за близкие сердцу песни. Весёлый смех и пение обречённых на смерть. Теперь у них исчез страх из души! Это ли не победа, приговорённых на уничтожение, над палачами?!
Глава 13
У Дорочки прибавилась ещё одна тревога, - ей приходилось каждый день, прячась за маму под пальто, сцеживать молоко. Она боялась, как бы не заметил этого кто-то из полицаев. Иначе сразу же попала бы под подозрение, что у неё остался ребёнок. Поначалу Дора пряталась и от соседей по камере, но оказалось, что скрыть это невозможно. Пятна на платья предательски выдавали её. Камера была забита женщинами, многие были с детьми. Ей приходилось в жаркой и душной камере сидеть в пальто. Зарешечённое маленькое окошко-амбразура еле пропускало воздух.
Ежедневно камера пополнялась новыми арестованными. Полицаи грубо, с пошлыми прибаутками, заталкивали их, и они испуганно жались к стенке, привыкая к тусклому освещению. Сидящие на полу женщины, как могли, теснились, уступая новым хоть какое-то место, пытаясь помочь несчастным преодолеть первый страх.
Одну из них, совсем молоденькую маму с двухлетним ребёнком, Ида и Дора приютили у себя на нарах. Теперь они могли спать там только по очереди. Молодую маму звали Циля. Она рассказала, что муж её с первых дней мобилизации на фронте. Вначале, как только немцы издали приказ, они, как и все, начали собираться для отправки. Уже были сложены все вещи. Договорились со знакомыми, чтобы они присматривали за комнатой.
Их сосед Игорь, бывший одноклассник Цили и близкий друг её мужа, не был мобилизован в армию. Ещё до оккупации Киева фашистами, его арестовало НКВД из-за какой-то мелочи. Ляпнул что-то по поводу правительства. На него тут же донесли, а под утро забрали прямо с работы. Он находился под следствием в тюрьме. Тогда таких было очень много. Когда Киев заняли фашистские войска, тюремная охрана разбежалась и заключённые вырвались на свободу. Многие, особенно уголовники пошли добровольно служить в полицию, надеясь отомстить коммунистам. Остальные, не имея никаких документов, слонялись по городу. Постепенно их вылавливали и мобилизовали в полицию как пострадавших от произвола советской власти. Кто не соглашался, тех отправляли в Сырецкий лагерь. Игорь согласился служить в полиции, расчитывая, при первой же возможности завладеть оружием и сбежать. Но об этом догадывались и те, кто его туда принял. Его долго проверяли и не давали оружия. Они старались его подвязать кровью и таким образом лишить его этой возможности. А пока что его держали в конвойной роте под строжайшем надзором.
Узнав, что Циля и её родители уже собрались и в назначенный срок намерены идти на сборный пункт, он пробрался к ним под прикрытием темноты и пытался объяснить, что их там ожидает, если они туда придут.
Родители Цили не поверили ему. Они знали о том, что Игорь служит в полиции и боялись провокации. Циля знала Игоря много лет и верила ему. Вдобавок, слухи о расстрелах евреев в Бабьем Яру уже начали просачиваться среди населения и поползли городу.
В семье возникло разногласие. В конце концов решили так - родители идут на сборный пункт, а Цилю с ребёнком на какое-то время Игорь спрячет. Время исчислялось уже на минуты. Никакие уговоры Игоря не помогали. Выбора не было. Ради жизни ребёнка Циля простилась с родителями и послушалась Игоря.
В тот же вечер Игорь увёл её с ребёнком и поселил в комнате своих знакомых на окраине города, которая пустовала после их эвакуации. С тех пор Циля совсем не знает, что произошло с её родителями. Долго скрываться ей не пришлось. Ребёнку было необходимо молоко. Обычно всегда продукты им приносил Игорь. А тут, как на беду, его отправили на неделю на заготовку торфа. Прячась от всех, она вышла из дома и проходными дворами пробралась на базар, чтобы поменять кое-какие вещи на продукты. Там её кто-то узнал и выследил. Под утро следующего дня за ней пришли. В полиции её постоянно спрашивали, как она попала в пустующую комнату, кто её там прятал и кто снабжал их продуктами? Циля была в отчаянии. Дали ей один день на обдумывание. Дора с мамой, как могли, уговаривали её не выдавать Игоря:
