Дора аж задохнулась от смеха.
Вспомнили Мотла, у которого во дворе была маленькая будочка, где он, несмотря на свой мальчишеский возраст (четырнадцать лет!), паял кастрюли, ремонтировал примусы и керогазы, чинил обувь. Вообще-то это приравнивалось к предпринимательской деятельности и было наказуемо. Но, мама Мотла работала (ну, конечно же, неофициально), проституткой в ресторане Шаи Каминского, и участкового обслуживала бесплатно. А тот за это закрывал глаза на парнус её сына. Тем более, что Мотл тоже никогда не забывал его поздравлять со всевозможными праздниками. Все были довольны.
Вспомнили Милю с первого этажа, которого родители заставляли пиликать на скрипке. Он её ненавидел. Гораздо лучше он овладел другим искусством: он умел попёрдывать по заказу. Получив "заказ", он провозглашал:
- Исполняется бой московских курантов!
Затем поднимал ножку и оглашал колодезеобразный двор звуками, от которых интеллигентная музыкантша тётя Фира с первого этажа, затыкала уши:
- Миля, я тебе заплачу, только не надо фальшивить.
А мама кричала ему из окна:
Миля, хватит уже пердеть. Иди играть уже.
- Не хочу.
- Иди домой, я сказала, онанист проклятый.
Маму Миля не боялся:
- Онанизм укрепляет организм! - бойко парировал он в ответ на весь двор.
Но как только пацаны начинали кричать:
- Миля, атас! Батя идёт!
Милю, как ветром здувало. Папа ещё и в подъезд не вошёл, а из комнаты через окно уже пищала скрипка.
- Ты знаешь, Дорочка, Миля обладал ещё одним редким талантом. Когда он уже стал большим, его часто приглашали на свадьбы или торжества. Он исполнял с помощью своих неприличных звуков один номер. Когда все гости уже были пьяными, он усаживал на стульях в кружок несколько человек, мужчин и женщин. Выбирал кого-нибудь и долго всматривался в его лицо, изучая его внешность. Затем пердежом выражал его характер. Это так соответствовало похожести и нрава, выбранного им человека, что гости падали от смеха. Такой номер он проделывал всегда в очень узкой компании.
Накрывшись какой-то там одежонкой, мама и Дора тихо смеялись, опасаясь своим смехом побеспокоить соседок по камере.
Но в камере, несмотря на гул от разговоров, всё было слышно. Во всяком случае, соседкам. Они всё слышали и даже попросили их рассказать им тоже, чего они смеются.
Наверное, так уж устроена жизнь, что рядом с горем ходит и смех. Жизнь не может состоять только из одного горя.
- Что вы там спрятались и смеётесь? Расскажите и нам. А то сидим тут, как кроты.
- А мы с мамой вспоминаем всякие смешные истории из нашей жизни.
- Мы тоже хотим к вам.
- Милости просим в наш дом, только уж извините угощать нечем.
Когда-то бабушка Ида служилала в областном передвижном театре костюмершой-парикмахером. Так сказать, соединяла две должности. Для передвижного театра иметь в штате и костюмершу и парикмахера, было накладно. Иногда ей даже приходилось подменять какую-нибудь актрису второго и третьего плана. Там же служил и её, ныне покойный муж, дедушка Семён. Он был скрипачом.
Своё выступление Ида начала с краткой и доступной для всех лекцией -рассказом, что же такое есть ТЕАТР?
- Театр, даже самый маленький - это дом Мельпомены со своими порядками, уставом и обычаями. Случайные люди, не обладающие даром актёра, или равнодушными к театральной жизни, там долго не задерживаются. Зарплата маленькая, жизнь полукочевая. Не каждый может это выдержать. И если в душе нет актёрского дарования, который перевоплощает артиста даже в самой трагической для него ситуации, - Ида сделала особое ударение на эту фразу, - и он не может выйти на сцену, чтобы исполнить свой долг и сыграть свою роль, то ему в театре, просто, делать нечего. Как правило, все служащие в театре, начиная от директора и кончая гардеробщицы - это бывшие актёры. Они сживались со сценой всю свою жизнь и никогда по своей воле не оставляли её. В свою очередь, театр тоже не бросал их на произвол судьбы. После ухода со сцены по разным причинам, они, как правило, продолжали служить в театре на вспомогательных работах. Например: - гардеробщик, билетёр, осветитель, костюмер, швейцар и т. п. Среди актёров существует выражение: "Лишь в лёгком челноке исскуства от скуки мира уплывёшь". И я должна вам сказать, что это святая правда. К числу этих служителей принадлежала когда-то и ваша покорная слуга.
Бабушка Ида знала множество всяких театральных историй. Рассказывая их, она непроизвольно входила в роль и перевоплощалась на глазах. Многое уже забылось, но кое-что ещё в памяти осталось.
- Я вам расскажу несколько случаев из театральной жизни.
- Конечно расскажите. Только так, чтобы и мы слышали, - раздались голоса из углов камеры.
Несмотря на то, что бабушка Ида не была актрисой, а всего лишь костюмершей, по своей натуре это была врождённая артистка. Дома она отрывала такие сценки из спектаклей, причём ни разу не повторяясь в своём репертуаре, что соседи от смеха надрывали животики. И вот, сейчас, она вышла в своём рванье на середину камеры и случилось Чудо! Она преобразилась. Она вышла на сцену.
Это уже была не униженная своей национальностью пожилая женщина, с тремя внуками, с которыми палачи разлучили её навсегда. На ней уже не было старого рванья. Она была в сценическом платье (Ну, как же, в зале аншлаг!). На ногах туфли с медными, надраенными пряжками. Волосы украсила завивка. Ногти покрыты ярким лаком. Ноги в коленях выпрямились, исчезла боль в спине от жёсткого матраса, куда-то подевалась застарелая подагра, спинка прямая, исчез "вопросительный знак", морщины на лице от переживаний последних дней, разгладились, исчезла аритмия, которой она страдала последние годы! Пульс бился ровно.
Одна женщина, чудом сохранившая от шмона маленькое карманное зекальце, навела на актрису маленький, еле заметный отблеск камерной лампочки и получился софит.
Ида, входя в образ, начала медленно и выразительно своё выступление. Она играла того или другого персонажа каждым мускулом лица, давая возможность слушателям слиться с образами:
- Ну так вот, - начала бабушка Ида, - в театре, как правило, тексты, которые можно читать, актеры не учат наизусть, а просто считывают с листа. Идёт спектакль, я уже не помню какой, да это и не важно. По ходу действия на сцену вбегает гонец и передает королю в руки письмо:
- Ваше Величество, Вам письмо!
Король разворачивает свиток и ... О, ужас, там нет текста (коллеги решили подшутить). Но короля играл опытный артист и, возвращая свиток гонцу, говорит:
- Читай, гонец!
Артист, исполняющий роль гонца, тоже не лыком шит, возвращает письмо королю:
- Неграмотен, Ваше Величество!
В камере, в этом адском месте страданий, наверное, впервые за всю её историю существования, раздался дружный смех и аплодисменты. Послышались просьбы:
- Бабушка Ида, расскажите ещё что-нибудь, ну, пожалуйста!
Ничего так не вдохновляет артиста, как аплодисменты.
- Ну, хорошо, - согласилась она и начала говорить, подражая артистам:
- В одном небольшом театре ставили "Тараса Бульбу". Если вы помните в тексте есть эпизод, где Тарас убивает своего сына Андрея, который ради прелестной польской крали предал отечество. Как это происходило в жизни мы себе представляем - Тарас Бульба достал пистоль, прицелился, крикнул свою знаменитую фразу:
- Я тэбэ породил, я ж тэбэ и вбью!
Нажал на курок, выстрел, выродок падает замертво.
В театре всё по-другому. На дорогую бутафорию денег нет, поэтому поступают проще - на сцене берут деревянный макет пистоля, направляют на вражину, говорят нужную фразу, а за сценой сразу после "вбью" кто-нибудь палит из стартового пистолета. Обычно, этим кто-нибудь являлся штатный рабочий сцены, ну, там - подай-принеси-подвинь. Кстати, тоже из бывших актёров.
Теперь сама история. На сцене действие приближается к вышеупомянутому акту пьесы. Бульба уже достал пистоль, прицелился, сказал что надо и машинально дёрнул руку вверх (имитируя отдачу). Но!!! Выстрел не прозвучал. Как выяснилось позже, "стрелок" как раз поминал предателя Андрея в кругу единомышленников и прекратить процесс потребления было невозможным! Тогда Бульба исполняет следующий финт - бросает пистоль и с криком "я тэбэ породив, я ж тэбэ и зарублю", хватается за саблю на боку. Но!!! Сабля тоже бутафорская, вырезанная вместе с ножнами из цельного куска дерева и, естественно, из ножен не вынимается. И тут в игру, допив свой стакан, вступает наш "стрелок" - рефлекс ему подсказал, что пить за упокой грешной души Андрия рановато (ведь выстрела-то не было), и он схватив стартовый пистолет, несётся за сцену и палит в тот момент, когда исстрадавшийся Тарас борется с саблей. Андрей, услышав выстрел, падает замертво. Тарас Бульба, опупевший от всего этого балагана, какое-то время смотрит на лежащее на сцене тело своего отпрыска, потом наверх, и произносит фразу, добившую зрителей:
