Глава 11

Дни в камере тянулись медленно. Каждый день, под конвоем полицаев, уводили по несколько человек.. Больше их никто никогда не видел. Взамен приводили новых.

Дора с мамой перебрались на освободившиеся верхние нары и ютились там вдвоём. На дощатые полати были брошены какие-то матрацы, изношенные и спрессованные до толщины рубероида. От них исходил тяжёлый дух человеческих испражнений загноившихся ран. Наверное это остались ещё после тяжело раненых с госпиталей Гражданской войны. Зато теперь у женщин появилась хоть какая-то возможность поспать. Дора мужественно переносила все невзгоды камерной жизни. Мысли её постоянно были заняты одним - что с детьми? Почти двое суток она вообще не могла уснуть. Стоило только закрыть глаза и перед ней проносились видения: лица её детей, испуганный, затравленный взгляд мужа.

За ночь ей удавалось поспать два-три часа. Остальное время она, просто, не могла сомкнуть глаз, боялась кошмаров. Ей всё казалось, что дети тоже арестованы и находятся где-то рядом. Иногда, проваливаясь в глубокое забытьё, она вдруг слышала требовательный плач проголодавшегося Семёнчика. Очнувшись, она поняла, что это плакал ребёнок у сидящей рядом на нарах женщины. Затем, мысли её опять перенеслись домой к своим. Она подумала о том, что Лизочка уже выросла из своего зимнего пальтишка и необходимо покупать новое. И Антоша тоже жаловался, что его ботинки жмут ножку и, вдобавок, протекают. Дворовой сапожник Мотл сказал, что ремонтирует последний раз. Уже не к чему было крепить подмётки. Наступила зима и мальчику необходимо покупать тёплую обувь. Да и Семёнчику не помешало бы что-то тёплое прикупить. Скоро, наверное уже станет на ножки и пойдёт. А во что обувать? Так, потихоньку делясь с мамой о семейных проблемах, они хоть немного отвлекались от своего трагического сотояния и им становилось легче.

Дора вспомнила мужа. У неё перед глазами возникло его, измученное постоянным моральным напряжением и тяжёлым недугом, лицо. Обычно всегда поздней осенью у него особенно обострялась болезнь. Необходимо было тепло и усиленное питание. Да где такое теперь взять? Как он там сейчас справляется один с тремя детьми? Слава Богу, что рядом такая соседка, как бабушка Нина. Но на ней тоже ребёнок! Правда, в далёкой Ядловке живёт Володина мама - баба Настя. Её муж, Мина, Володин отчим, надёжный мужик, любит их детей. И самое главное, что о Володиных родителях мало кто знает. Да и живут они в такой глуши, что туда и добраться трудно, особенно, в распутицу. От них давно уже не было никаких известий. Правда, месяц назад, Володя встретил на базаре земляка из Ядловки. Узнал от них все сельские новости. Родители живы и здоровы. В селе всё, относительно, спокойно. Для сохранения доходов от сельской местности, немцы даже колхозы начали восстанавливать. Пользуясь удобным случаем, Володя родителям гостинчик через земляков передал. Может быть, Володе, как-то удастся туда выехать с детьми и затаиться там на это трудное время? Мысль пришла ей в голову, как-то неожиданно. Это было как прозрение свыше. "Как же я об этом раньше не подумала?" Господи! Да это же выход из положения!

Дора, как и все молодые люди того времени, была далека от религии. Но тут она поверила в то, что сам Господь указал ей единственный путь спасения детей!

Дора опустила голову, закрыла глаза и ... начала молиться. Собственно, это была и не молитва. Дора не знала ни одной молитвы. Она, просто, разговаривала с Ним, просила Его о помощи. Нет, не себе и не маме. Она просила Его дать ей малейшую возможность, хоть как-нибудь сообщить Володе о том, чтобы он вывез и спрятал детей у своих родителей. Их надо было спасти любой ценой! Ещё она просила Его, дать ей мужество выдержать эти предсмертные дни.

И чудо свершилось. После того, как она обратилась к Богу, выговорила всю свою внутреннюю боль, Дора поверила, что Он обязательно поможет. На душе сразу стало легко и спокойно. Она почувствовала какую-то опору и уже была уверенна, что с её детьми ничего не случится. Она приобрела какую-то внутреннюю уверенность в том что дети будут спасены. Они уже были под надёжной защитой!

Теперь женщина испытывала облегчение. Её уже не пугала камера и то, что ей придётся ещё пережить. Как ни странно, но нервы её уже отошли от постоянного напряжения. Наконец-то кончился весь этот кошмар униженного прятания в тряпках на антресолях. Постоянные вздрагивания от каждого стука или звонка в дверь. Закончилась эта страшная неопределённость, в ожидании неизвестности. Наконец-то закончился весь этот кошмар трусливого скрывательства, как преступники, которые вне закона и находятся в бегах. Теперь это уже осталась позади! Что будет с ними дальше - самому Богу только известно. Во всяком случае, они сами не могут ничего изменить. Они с мамой уже стояли у роковой черты, которую надо перейти с достоинством. Главное: дети, пока что, в относительной безопасности. О себе она уже не беспокоилась. Дора поймала себя на мысли, готова на всё, даже на самое страшное. Просто, скорее это бы уже закончилось. Она перешагнула порог страха и теперь её ничто не пугало.

Глава 12

Гораздо сложнее было с мамой. Дора, как могла старалась поддержать больную маму. Для её пожилого возраста и слабого сердца пережить такое потрясение было очень сложно. Дора постоянно пыталась отвлечь маму от мыслей о предстоящем. Затевала разговоры о их жизни в Могилёв-Подольске, о знакомых и родственниках, о её прежней работе в театре, где она служила костюмершей. Старалась хоть чем-то отвлечь в благоприятную сторону мысли пожилой женщины с помощью воспоминаний о чём-то смешном, о местечковых "знаменитостях" Могилёв-Подольска:

- Мама, а ты помнишь Йоську-утильщика? Ну, он ещё ездил на пароконной бричке, но запряжена была только одна лошадь? Вторую он пропил, но всегда говорил, что цыгане украли.

- А, это тот, который ездил по сёлам и покупал у населения всякий хлам: утиль, тряпки, кости.

- Ну да, он. Только не покупал, а менял на что-нибудь. Мальчишкам давал папиросы-гвоздики. Те, кто был уже повзрослее брали у него папиросы "Прибой". А девушкам менял на тряпки бусы, колечки и всякую бижутерию. Они потом ходили по местечку и хвастались своими "драгоценностями".

- Конечно, помню, - от этих воспоминаний мама перестала плакать, и даже лицо её порозовело, - я помню у него сама когда-то выменяла свою старую кофту на модные в то время духи "Кармен". Твоему папе они очень нравились. Люди говорили, что Йоська своим промыслом кормил всю свою многочисленную семью. Да и корм для лошадки был дармовой. Ночевал он всегда где-то за селом на лугу. Выпасывай лошадок - сколько влезет. Ещё и домой привозил свежую конюшину. И у хозяек всегда покупал продукты по-дешёвке.

- Люди говорили, - сказала Дора, - что у него когда-то было две лошади.

- Конечно, было две. Вторую он позорно просрал.

- Как это можно? - удивлённо спросила Дора, старательно избегая повторять мамино выражение.

- Самым настоящим образом, в полном смысле этого слова. Однажды, после удачного парнуса он напился и остановился, как всегда, в поле переночевать. Его жена Рива на дух не переносила его сивушное дыхание. Одну лошадку, как специально, ту, которая получше, выпряг, а на вторую, которая похуже, уже не хватило терпежа. Видно, что-то съел. Бросил он им оттавы и начал искать укромное местечко в небольшом кустарничке. А после этого, там же рядышком лёг полежать, чтобы не идти специально второй раз, вдруг опять понесёт. Ну, и на свою беду уснул пьяненький. Утром проснулся - нет лошади. Бегал туда-сюда - лошадку, как ветром сдуло. Кто-то его выследил да и прибрал выпряженную лошадку ту, которая получше. Видно, боялся, что Йоська быстро обернётся и не стал на вторую тратить время и выпрягать. Вот она и осталась. Он на ней и ездил на свой промысел. А ту, вторую, люди говорят, что видели , вроде, похожую у цыган. Так его и прозвали - Йоська-полулошадник.