Это действительно была финишная прямая. Я забилась в самый дальний угол электрички. Космический голос что-то пробормотал с потолка вагона, двери закрылись и поезд тронулся. Стало болезненно сонно. И, вытаскивая себя из затягивающего сна усилием воли, я смотрела в окно сквозь ослепительное солнце. На непривычные взгляду пальмы, ютившиеся по склонам гор городки, белые арки и мосты, что проносились мимо моего уплывающего взгляда, на голубую полосу уже осеннего моря. На все это смотрела я, а в голове, как заезженная пластинка крутилось:

Если выпало в империи родиться,

Лучше жить в провинции, у моря....

Ком давил. Давил, давил горло.... И я всматривалась в эту прекрасну

ю солнечную даль, все ещё надеясь, что он не послал своих демонов вслед за мной….

На меня смотрят две пары очень похожих глаз. И как я только сразу не заметила сходство? Этот странный, немного хищный разрез, идущий в самое прямое противостояние со здешней повсеместной волоокостью.... Меня оправдывает только недавнее и, честно сказать, непродолжительное знакомство. Впрочем, рассуждать о генетических особенностях строения очей, передающихся по наследству, было особо некогда.

Почему всегда, когда я захожу к Ануш, что-то невидимо, но ощутимо меняется в мире? Кажется, что в её доме, обстановке, которая сосредоточилась в нем, время меняет направление своего течения. Вот только что было конкретное время, а вот оно начинает томно растекаться, становится плотным, густым. И все в нем то становится подчеркнутым, то наоборот, расплывается в словах и движениях.

Ануш пылает нешуточным гневом, Шаэля же, кажется, даже забавляет ситуация, хотя виновато-скорбный вид он держит стойко.

— Инч! — коротко произносит аштараканка, и я не понимаю, что она имеет в виду, но слово звучит коротко, резко и убийственно, как выстрел.

— Я ни в чем не виновата, — твердо и нагло иду я «ва-банк».

— Так уж? — прищуривается Ануш.

— Да, — не знаю, насколько хватит моей устойчивости перед её гневом.

И тут её прорывает, Ануш начинает бросаться в меня словами, от которых хочется увернуться, они бьют мелкой сечкой, и, кажется, лицо мое краснеет под этим шквалом.

— Десятки лет ожидания, когда сойдутся все знаки для пророчества! Десятки лет бессонных ночей, несколько поколений, хранящих сакральные знания, ждущих, чтобы звезды стали так, как необходимо! Эл аселу бан чунем... И все псу под хвост....

— Шакалу, — зачем-то вмешивается в её тираду Шаэль. Я удивленно смотрю на него. Зачем он вообще что-то говорит?

— Молчи уже! — замахивается на него попавшим под горячую руку пестрым махровым полотенцем Ануш. — Тоже мне, неудавшийся волк Аштарака! Жаманакы ыспарвец.... Ты кулон удержать не мог?

— Я не заметил, — смелость Шаэля на глазах улетучивается. И зачем он вообще говорил что-то против? Все-таки он чувствует себя очень виноватым, и это читается по его глазам. Мне же и неудобно, и страшно. С одной стороны, я включилась помимо своей воли в какую-то игру, которая казалась мне глупой, допотопной и неуместной. С другой стороны, меня накрывает прикосновение к какой-то вековой тайне. Опять ноет в области солнечного сплетения, словно там открывается воронка, засасывающая меня в древний космос. Очень неприятное ощущение.

— Моя сестра, упокой Господь её душу, — праведный пыл Ануш как-то сразу испаряется, сходит на нет. Она садится на другое плетеное кресло и закрывает лицо руками. Не рыдает, нет, просто как-то резко становится уставшей. Секунду мы зависаем в молчании, затем Ануш отнимает руки от лица, и я замечаю, что темные тени легли под её глазами. Сейчас она кажется совсем старухой, но не милой бабушкой, а вечной и древней, как сама жизнь.

— Что теперь делать? — спрашивает она растерянно, и я понимаю, что вопрос этот адресован не нам, а куда-то в пространство.

— Получается, что ничего. — Так же растерянно и тихо отвечает Шаэль. — Будем ждать еще несколько десятилетий. Может, через несколько поколений....

— Род угасает, — уже совсем буднично вздыхает Ануш. — Мельчает. Ты был нашей последней надеждой. Хамайн изур.

— Но почему бы нам не довериться выбору куладатана? — Шаэль смотрит на меня, и серьезность в его голосе входит в диссонанс с веселыми чертиками в глазах. — Лиза тоже ничего себе, крепкая девушка Нервная только немножко. Но это мы поправим.

— И думать не смей. — Кричит на него Ануш. — Чи карели! Аид масин хоск, ангам линел чи карох! У неё свой путь. У нас — свой. Анун анцялин! Её история не лишена драматизма, но к нашему делу не имеет никакого отношения. Мне тут ещё мусора, который тянется за ней, не хватало! Чистить, кто будет? Ты? Или опять «тетя Ануш»?

— Кулон активирован, — напоминает Шаэль. — Тетя Ануш, кулон активирован.... Я за Лизу теперь в ответе, что бы там ни было. Насколько я понимаю существующий закон Кулона, это сила взаимодействия между неподвижными точечными электрическими зарядами. Это один из базисных законов физики, тетя Ануш. Я могу ещё сопротивляться магии, но кто будет настолько глуп, чтобы идти против физики?

— Да знаю я, — в Шаэля все-таки летит пестрое полотенце, но не долетает и сваливается у ножки кресла. Я смотрю на это полотенце, ещё не до конца понимая, что происходит.

— И мы теперь обязаны пожениться. Так ведь? — теперь понятно, к чему ведет Шаэль. Я вскидываюсь, но ничего сказать не успеваю, потому что Ануш реагирует на его слова быстрее.

— Вы можете делать все, что захотите. Только не по предсказанию. Если ты решил, все равно так и будет. Но от меня ничего не жди. И кулон.... Я не знаю, кому теперь передать кулон. Индз са дур чи галис.

— Да, ладно, — Шаэль строит умильную физиономию, — так уж совсем ничего от тебя не ждать?

Я решаю взять в свои руки право голоса.

— Я замужем. — Говорю твердо. — С вами я знакома всего ничего. И не хочу связывать свою жизнь с малоизвестным мне Шаэлем. По крайней мере, пока.

— А чего ещё ты не хочешь? — Ануш смотрит на меня исподлобья. Я явно не нравлюсь ей в качестве родственницы, но мое взаимное нежелание этих уз выводит её из себя. — Ты вообще по жизни не хочешь ничего. Ты только ждешь, когда кто-нибудь придет и все сделает за тебя. Или убегаешь. Ты только и можешь, что убегать и прятаться.

— Тетя, не кипятись, — улыбается Шаэль. — Лиза ещё сама не поняла, во что она попала.

— Ни во что хорошее? — уточняю безнадежно я.

Шаэль кивает. Тут мне уже совсем надоедает этот спор, который начинает напоминать зависшую программу.

— Амен бан ир техн уни, — как-то очень уж ехидно произносит Ануш, и повторяет по-русски:

— Всему свое место!

— В общем, пока, — говорю я этим неожиданным родственникам, разворачиваюсь и выхожу из дома. Если они вот заранее определили мне место без всякого моего на то согласия, ничего хорошего здесь уже не ожидает.

Уже покидая веранду, я как в тумане слышу настороженный голос Ануш.

— Шаэль, что с тобой происходит, помимо Лизы?

— Ты меня давно не видела, тетя....

Ветер уносит вторую часть ответа Шаэля вдаль. Что с нами происходит? Со всеми? Может, от этой навалившейся беспомощности и беззащитности очень хочется заплакать? Когда тобой начинают играть неведомые силы, трудно отделаться от ощущения игрушки в равнодушных руках. Что происходит? «Может, хватит с меня?», — так думаю я, бредя через все ту же густую мерзлую взвесь по туманной улице.

И обращаюсь к кому-то мне неведомому, но сильному и мудрому: «Может, все эти ненормальности оставят меня в покое?». И тут же отвечаю сама себе: «А не лезь, куда не просят....». И дышать, и идти, и вообще жить становится гораздо легче.

***

Ночью меня разбудили дикие вопли. Сразу несколько голосов подтверждали свое существование на всякие разные лады и тональности. Попеременно плакал ребенок, тут же кто-то ворчал «ур-ур-ур», так же темнота и сонная истома пронизывалась пронзительным «иу!!!!». Я поворочалась ещё несколько минут, надеясь, что либо ситуация разрешится сама собой, либо Лия встанет и наведет порядок. Вопли то набирали обороты и децибелы, то снижали интенсивность, но не прекращались. Пришлось встать, ибо можно сколько угодно притворяться, что ничего не происходит, но заснуть вновь все равно не получается. Такова реальность. Сталкиваясь с нашим представлением о том, как все должно быть, она непременно побеждает.