- Что-то еще? Говори, говори. Пёх.
- Из прошлого для тебя послание, правитель.
Следующую новость правитель встретил с удивлением. Присел, помолчал и все еще не веря, переспросил:
- Сам видел?
- Своими глазами.
- Как же...Ты же убил его?
- Я его убил...Вот этой самой саблей.
- И он в Москву идет?
- Идет с сибирской казной.
- Что же...Ты его ко мне приведи, Пёх...Такая встреча.
- Если дойдет...
- Позаботился?
- Постарался да. - поклонился Пёх.
ХХХ
Правитель говорил царю. Говорил много и красноречиво. Про дела посольские, про решение и вынужденное и нужное. А царь после недолгого молчания спросил совсем про другое. По мысли правителя совсем человеческое, а значит пустое.
- Царица мне рассказывала, Борис Федорович. Больно часто стал Федор Никитич Романов... Ведь никогда ранее в Золотой Палате не служил, а теперь через день стоит. Я думаю неспроста это.
- Неспроста, государь. Романовых посильнее привязать надо.
- К царице.
- Федор Никитич, молодец на всю Москву известный, а у царицы девок, что твой малинник. Самое место для нашего медведя.
- Ладно, коли так.
- Решать что-то надо, государь.
- Они мои родичи. Бедный Дмитрий...Как и не было. Ветер дунул и улетел.
- Если родичи, то и пострадать должны более всех.
- А царица? Ведь не опасна она совсем.
- Из Нагих самая опасная. Давно ей надо было постриг принять. Ей там спокойней будет. И нам.
- Так молода.
- Самое время запереть...И Углич.
- Что Углич?
- За Камень надо посадских поднимать.
- Весь город? Мыслимое ли это дело? Виноватых накажи, но весь город? Не дам. Не дам своего дозволу.
- Батюшка твой по-иному мыслил.
- Не могу. Тысячи мужиков, баб. Детей губить. За что?
- Чтобы держава крепче стояла. Чтобы никто и не думал шатать здание Третьего Рима.
- Что мне твой Третий Рим, когда о душе своей думать надо. Такой грех на себя брать. А ты? Разве ты не боишься?
- Мне за свою душу бояться нечего. Она в державе твоей растворена.
- Людей невинных губить?
- Так оно иногда выходит. Батюшка твой это хорошо понимал.
- Но я не батюшка. Мне мерзко и противно все что он делал.
- Мерзко, государь. Противно. Но ей-ей, лучше один Углич, чем вся Русь в огне междусобиц сгорит.
- Не знаю. Не знаю. Голова пылает. Ничего понять не могу. Спаси, спаси меня Борис.
ХХХ
К сестре правитель пошел не один. Разговор предстоял тяжелый и неуютный. Он взял с собой жену, надеясь на возможность убеждения, но зная сестру, готовился к натиску.
- Вдовоем? - спросила царица. - Что же такого страшного?
Начала Мария.
- Государь упирается. Не хочет принять сторону твоего брата.
- Что же ты советуешь, брат и правитель?
- Правитель и брат, царица.
- Углич поднять и за Камень отправить.- сказала Годунова.
- Не понимаю. Всех?
- До единого.
- И правильно государь запрещает...Нет, нет я Федора уговаривать не буду.
- О себе подумай, царица. О вашем с государем счастии.
- Что же.. - добавил Борис. - Тогда я уговаривать бояр не буду...Пусть другую царицу ищут, которая трону наследника даст.
Ирина победно рассмеялась
- Напужал...Может я этого и желаю, да только мужа жалко. Да и что вы без меня?
- Не говори так, царица. - предупредила Мария.
- Пусть. - остановил жену Борис.
- Разве не нашей милостью ты у власти, Борис?
Внезапно Годунов схватил сестру за шею. Притянул к себе
- Молчать! Молчать! Если бы не я...Давно бы вас, с твоим блаженным...Как крыс. Забыла, забыла Бельского мятеж? Кто тебя спас?
Царица вырвалась.
- Себя. Себя ты спас.
- Верно, верно. Только кроме себя, я и тебя берегу, дуру царственную. Меня не будет, вы и дня не протянете.
- Тебе то это зачем? Столько людей терзать?
- Незачем. Поэтому и терзаю. Разумеешь?
- Поговори с царем, царица. Он себя показать должен. Так чтобы другие навсегда запомнили, как восставать против трона.
ХХХ
В лесу недалеко от московского шляха приставы Пеха ждали сибирское посольство. Сидели вокруг костра и жарили весенние грибы на палках. Маркел рассказывал.
- Я когда за Камень ходил у зырян пожил. Ух, они мухоморят знатно. С утра до ночи отвар этот пьют.
- Неужто сам пробовал?
-Таить не буду. Оскотинился однажды. А что? Обещал шаман, поп местный, лепоту увижу невыразимую.
- Увидел?
- И говорить нечего. Всю ночь пропужался...Медведи какие-то лысые, будто в бане. Ёлки ходячие и муравей огроменный в плечо все толкает: "Люб я тебе иль нет, Маркелко? Бусики даришь, а под венец не зовешь. Тьфу! А ведь всего то девок голых заказывал...
Раздался треск . С дерева вместе с ветками и листьями ссыпался дозорный.
- Кажись едут.
Конец 11 части.
Часть 12.
И снова дорога. Из Углича выбрались по утру, а к полудню уже вовсю встало совсем летнее солнце. В высоком бездонном небе тонкими мягкими струнами дрожали голоса жаворонков. После пригородных полей начался лес. Густой синий и совсем нестрашный. Узкая, но хорошо наезженная дорога, была составлена из десятков петель, и непонятно было, что ожидало путника за очередным поворотом. Каракут держался рядом с Рыбкой. Тот качался между горбами верблюдицы Васьки, покуривая короткую люльку. Гомонили о том о сем. Привычные дорожные разговоры.
- А что про кречета скажешь? - спрашивал Рыбка.
- Что было то и скажу.
- Бесценная птица, как бы нам за нее...
- Правителя была птица, за правителя и пострадала...
- И смерть недостойная....Как какая-нибудь тетка курячья.
- Как разница как помирать.
- Не скажи с саблей в поле...Ото дило.
И почувствовал казак угрозу. Не умом или душой, а всей своей прошлой жизнью. Толкнул Каракута и предательская стрела, пролетев между ними, вонзилось в дерево. Вслед за стрелами из-за поворота выскочили всадники, и тут же вскипела короткая яростная схватка. Широкий массивный крест Рыбки принял на себя тяжелую сулицу. Каракут, едва достав из седельной сумы, без замаха, от седла, метнул нож царевича Дмитрия в самого близкого к нему всадника. Нож пробил грудь и разбойник повалился с коня.
- Стой! Рыбка, мой! - закричал Каракут. Он спрыгнул с коня, вытащил из ножен шашку.
Федор встал за спиной Рыбки и тихо спокойно сказал.
- Мой. Мой.
Рыбка ощерился, но в сторону отступил. Каракут пошел на пешего Николку.
- Жаль что не хозяин твой. - вслед за этими словами Каракут нанес первый удар. Защищался Николка здорово, головы не терял, но под напором Каракута отступал, пока не споткнулся о мертвое тело своего бойца. Каракут выбил саблю из рук Николки. Тот беспомощно озирался, а Каракут наклонился, чтобы вернуть ему оружие. Николка вытащил нож из груди мертвого пристава и воткнул его в бок Каракута. Но ничего больше сделать не успел. Упокоил его Рыбка выстрелом из пистоли. Круглая тяжелая пуля раздробила Николке череп.
- Ты как? - Рыбка осматривал окровавленный бок.
- Ничего. - морщился Каракут. - Царапнул.
- Царапнул. Говорил, кольчугу поддень.
- Чего теперь... Вот, Пех. Не напьется никак, клоп государев.
ХХХ
Афанасий Нагой отодвинул от себя тарелку с жареным мясом. Сказал купцу Воронину.
- Кусок не лезет. Когда придет?
- Обещался быть, значит будет.
- Что на Москве говорят?
- Разное. Вчера одна жинка дворянская сказывала, что Нагие царевича подменили.
