- Торопка!

ХХХ

Торопка догнал писца.

- Стой, стой Акундин. Как пятна увидал?

- Не съест же она тебя?

- Это вопрос....Барабан!

Пес вытянулся на земле прямо у своей будки. Его лапы мелко дрожали и глаза закатились. Судя по тому, как ловко действовал Торопка, такие припадки случались нередко. Он открыл розовую пасть с разбухшим языком и всунул между зубами, поднятую с земли суковатую палку. Акундин глубокомысленно заметил

- И пустобреха довела...Бежать. Бежать надо.

ХХХ

Перед заморским лекарем Тобином Эстерхази во весь рост раскинулась изумительная русская лужа. Прямо посреди мостовой с гнилыми бревнами. С липкой рождающей собственных Невтонов грязью и необъятной ширью. Мелкая рябь колыхала ее экзистенциональное мутное нутро. И Тобин Эстерхази эта большая фиолетовая птица на фоне отечественной лужи казался не нужным и даже противоестественным. Тобин подоткнул платье повыше. Он не видел как сзади к нему медленно приблизились два всадника. Один из них был Николка из отряда Субботы. Николка положил кончик сулицы на седло своего напарника, а конец укрепил на своем седле. Второй всадник тихо ударил лекаря по затылку, А Торопка подхватил начавшее обмякать тело. Потом всадники перекинули тело через копье. Так и повезли его через боковую улочку к Волге.

ХХХ

Тобина бросили на речной песок перед Субботой.

- Растолкай его Николка. - приказал Суббота.

Николка спрыгнул вниз и двумя крепкими затрещинами привел лекаря в кое-какое чувство.

- Здорово, лекарь. - Суббота присел рядом с охающим и вздыхающим Эстерхази.

- Что за манеры, ясновельможный пан. Не хотите, чтобы вас видели. Приходите ночью. В конце концов я не мешок с вашим любимым чесноком и луком.

Тобин поискал на поясе свою знахарскую сумку. Достал оттуда мягкую лепешечку и быстро проглотил

- Это что у тебя? - заинтересовался Суббота. - Жабья перхоть? Или веки ужачьи толченные?

- Что вы понимаете, темный московит. У вас мыльня да чеснок с медом - лучшее снадобье. Неведомо вам высокое европейское искусство.

- Вот это нет, пан ясновельможный, твое искусство нам хорошо ведомо. Зато и платим тебе. Значит, все у тебя получилось? Твоих рук дело?

Тобин покачал головой.

- У меня все должно было натурально выйти. Царевич мое снадобье только принимать начал Месяца два-три все бы заняло.

- Значит, нет нашего греха?

- Нет. Это не наш грех.

- Так может видел чего? Говорил с кем?

- Смерть Димитрия вот так видел. На моих руках царственный отрок в мир иной отошел. Падучая! И ничего боле...Так или иначе...А дело сделано. Все закончилось.

- Это ты зря.- Суббота выпрямился - Все только начинается, ясновельможный пан.

ХХХ

И у батюшки Огурца собирались завтракать. Устинья накрывала на стол, когда со двора вернулся Рыбка. Сообщил весело.

- Все топор заточил. Сейчас все дрова в капусту...

- Кушать садись.

- Це дило. Каракута не видала?

- Не приходил еще.

- Где казака носит.

- Странный он у тебя, казак.

- Чего ж это?

- По одеже казак простой как ты. А грамоте учен, травы знает лучше любого помяса.

- А дерется как? У Каракута 100 жизней за плечами, а он одну все ищет.

- А ты, Рыбка?

- А я что. Я казак потомственный. Я для многих жизней рожден. У меня и отец, и дед - все казаки.

- А мать?

Рыбка рассмеялся.

- Не казак, слава богу. Батя из Слобожанщины на Сечь увел.

- А разве можно казаку женится?

- Когда припрет. Все можно. Нагрянет лихоманка чудная, тогда все можно.

- Что за лихоманка такая?

-Черт его знает, как она называется. Но дело ясное это хворь тяжкая и неподъемная. Хуже почечуя, а почечуя хуже только почечуй почечуя.

- Так ты что про любовь что ли сказываешь? -догадалась Устинья.

- Как хочешь называй. Я, Устинья Михайловна...Ты не смотри. У меня тоже кое-что имеется. На избу хватит, а земли за Камнем...эхе-хе. Только работай. Садик вот тоже можно завести вишневый. Я вишни страсть как люблю.

- Не пойму. Ты что ж это, Рыбка? Сватаешься ко мне?

- Скажешь. Сватаешься? Я так...Клинья подбиваю.

- Да ты знаешь, кто я? Я мужа своего убила. Опоила сначала, а потом топором...И если знать хочешь, совсем об этом не жалею. И жалеть никогда не буду. Вот так-то, Рыбка, казак. Что теперь скажешь?

- Скажу, что это меня и влечет, Устинья. Так и я тебе скажу. Не в райскую кущи зову. На холод, голод, а может и стрелы подлые басурманские. Работать зову. Куда работать. Место свое воевать. Так-то вот. А то что татя убила? Что здесь такого? Татя и я убил бы. Если бог мимо прошел, я остановлюсь и за него порешаю. Так что думай, Устинья.

Взволнованный Рыбка встал и пошел к выходу.

ХХХ

Городские стрельцы подковой окружили участок рва, где лежали убитые. Торопка видел как Акундин, теперь совсем на себя непохожий, пританцовывал рядом с дьяком Вылузгиным. Ловил не то что слово, а каждое движение. Тут же были Шуйский, митрополит и Михаил Нагой. Нагой показывал.

- Здесь они все. Битяговский, Качалов да Волохов. Убийцы. Оружие на них в крови невинной.

Вылузгин подозвал Акундина. Скомандовал.

- Пиши.

- Что писать?

- Князь Михаил Нагой сказывал и тела во рве показал. А мы ...Перечисли высокое посольство...удостоверили.

Князь Василий сказал.

- Что же...Начинаем сыск. Теперь куда кривая вывезет.

Митрополит перекрестился.

- Не дай бог.

ХХХ

Рыбка колол дрова лихо. Поп Огурец едва успевал оттаскивать четвертованные поленья и складывал их в поленницу вдоль низкой избяной стены. Каракут, когда вошел с улицы даже залюбовался и забыл про мешки в руках. Рыбка заметил Каракута, всадил топор в чурбан.

- Не долго тайница наша продержалась.

- Батюшка Огурец, мы у тебя мешки подержим?

- Держите. В погреб. Там никто кроме меня и мышей не ходит.

Каракут присел на короткий сучковатый ствол.

-Суббота приезжал. - признался он Рыбке.

- Отдал?

- Отдал.

- Добре...Нам меньше турботы... По дворам приставы ходят, на площадь всех тащат. Там сыск ведут. Завтра и до нас доберутся.

- Устинье надо сказать чтобы тихо сидела.

- А мы ее в погреб отправим. Мышей гонять.

Рыбка присел рядом.

- Когда отправляемся?

- Скоро.

- Все для себя прояснил?

- Если бы...Батюшка Огурец, посиди с нами...Это же ты набатом Углич тот день поднял?

- Я. Грехи мои тяжкие. Кто знал, что так все кончится.

- А я думал ты с Битяговским полдничал?

- Как же. Когда в колокол бить начали, так я вслед за дьяком увязался. Он во дворец побежал, а я на звонницу..

- Как же так вышло? Кто-то до тебя на звоннице был?

- А как же. Слышу перекаты лохматые. Как будто пьяный на пасху.

- И кто ж там был?

- Так Волохов Осип.

- Волохов?

- Глаза совсем шальные. Еле пальцы отодрал от веревки. А он орет. Царевич убился! Царевич убился!

- Как сказал? Не убили. Убился?

- Убился. Точно убился.

ХХХ

Судейский полотняный шатер разбили прямо под стенами дворца. Акундин видел как на вершину шатра ставили разобранного медного гербового орла. Как раз заканчивали привинчивать левую голову. Кроме того, что теперь у шатра был орел, у него не было одной стены. Внутри были выставлены столы и лавки, за ними уже сидели писцы. Перед ними стояла первая партия угличан, окруженная рейтарами и приставами. Ждали, когда в небо поднимут алые хоругви с ликом Спаса и тогда начнется сыск. Щуйский вышел из шатра, подошел к Вылузгину.