– Почему ты вышел от Вольфганга? – воскликнула Таня, – Мы же договаривались, что ты останешься у него, а за мной с Верой приедут!

– Он меня выставил за дверь! – вспомнив всё разом, с горькой обидой, почти готовый разрыдаться от стыда, низким голосом ответил Вадим, – Но вы-то здесь! Оказывается, это тоже выход! Они не посмели вас схватить после моего прыжка…, то есть после того, как я свалился вниз…

– Ты сказал – прыжка! – напряженно вымолвила Таня и с тем же прищуром, подозрительно, будто догадалась о чем-то очень важном, посмотрела на мужа.

– Оговорился! Я оговорился…

– По Фрейду! – изобличала его Таня, – О чем думал, то и сказал!

– Дурак он, твой Фрейд! – рассердился Вадим, – Старый параноик! Ему самому лечиться надо было…

– Тебя не спросили…, – обиделась за Фрейда Таня.

Она когда-то окончила психологический факультет московского университета и до сих пор не могла смириться с мыслью, что ее заставили отказаться от темы дипломной работы, в которой главным действующим лицом был как раз этот самый Зигмунд Фрейд. Ей тогда строго указали на его мелкобуржуазные заблуждения, на навязчивость его сознания, на «сексопатологию его личности». Так и сказали! И еще что-то гадкое говорили, и даже называли, как и теперь ее Постышев, старым параноиком.

– Я больной человек, измученный недоверием со стороны друзей и врагов! – делано застонал Вадим и блеснул на Таню и Веру озорным, хитрым глазом, – А ты меня Фрейдом пугаешь! Травишь прямо!

– Ты специально прыгнул вниз? – упрямствовала Таня, не желая менять тона.

– Да нет же! Что я, сумасшедший, что ли! Случайно всё вышло…, – он осекся, потому что опять подумал, что не будь этой случайности, сейчас бы он уже летел в Москву без памяти, а Танюша с маленькой Верой рыдали бы в их венской квартире под приглядом какой-нибудь жестокой молчаливой сволочи. А утром следующего дня и их бы отправили на мстительную и злопамятную родину.

В дверь вошел высокий молодой врач, за ним шагал пожилой полный австриец с внимательными глазами потомственного полицейского. Вадим подумал, что сразу заполучить такие глаза первым в роду невозможно. К ним должны идти несколько поколений честных, непреклонных полицейских. Это почему-то успокоило Вадима.

– Герр Постышев, – мягко сказал врач и качнулся на своих длинных, как будто соломенных, ногах, – Как вы себя чувствуете?

– Как парашютист, которого обманули…, – попытался отшутиться Вадим, но врач не принял шутки, а кинул косой взгляд себе за спину на полицейского, и оба явно получили подтверждение своим самым наихудшим подозрениям.

– Какой такой парашютист? – подозрительно спросил полицейский с честными, суровыми глазами старого пса.

– Это анекдот…, – смутился Постышев, – У нас есть такой анекдот… Понимаете? Парашютисту обещают счастливое приземление, а за смелость предлагают в награду новый автомобиль…

– И что? – не понижая градуса недоверия, потребовал продолжения истории полицейский.

– А ничего! – вспылили вдруг Вадим и покраснел, – Парашют не раскрылся, а парашютист летит и ворчит: «с парашютом надули, теперь посмотрим, как с машиной»! Старый анекдот! С бородой! Понимаете?

– А причем здесь вы? – чуть задумавшись над услышанным, строго и серьезно продолжал настаивать полицейский.

– Он здесь не причем! – услышали все от порога решительный голос.

Вадим вскинул в сторону голоса глаза, но врач и полицейский загораживали от него говорившего. Таня и Вера быстро развернулись на голос.

– Вы кто такой! – мгновенно, словно выхватил оружие из кармана, бросил старый полицейский.

– Вольфганг Ротенберг. А вы старый матерый полицейский волкодав! – рассмеялся человек у порога, – Только слепой этого не поймет! Великолепная реакция!

С этого момента всё сразу изменилось в жизни Вадима и Тани с Верой. На глазах у наблюдателей из советского посольства, которые несколько раз, возглавляемые сотрудником консульства, пытались прорваться в его палату и кричали, что советского гражданина силой удерживают на больничной койке, и что в Москве ему предоставят лучшие условия для выздоровления, Вадима уложили в «линейку» и увезли в загородную резиденцию американской миссии. К нему приставили двух медсестер, двух охранников, очень похожих на тех, что встретились ему как-то в подъезде (это почти животное сходство псов одной породы, с той лишь разницей, что одна из пород выведена на западе, а вторая на северо-востоке – всего лишь рацион и климатические условия разделяли их), а один раз все же пришел старый полицейский и уже куда более приветливо, чем в больнице, стал спрашивать, не толкнул ли кто-нибудь Вадима вниз, и не видел ли он кого-нибудь постороннего в подъезде.

Постышев сначала задумался, как ответить на вопрос о посторонних в подъезде, но все же решил, что это его с ними «внутреннее дело», почти «семейное», и сказал, что никого не видел. Он подписал какие-то бумаги и полицейский исчез.

Таня с Верой жили тут же, в соседнем флигеле и виделись с Вадимом постоянно, кроме тех случаев, когда к нему приезжал Вольфганг с одним любопытным типом и настойчиво спрашивал, почему он решил придти в тот вечер именно к нему и кто ему сказал, что Ротенберг разведчик.

– Это все знают! – упрямо твердил Вадим.

Ротенберг краснел и недоверчиво качал головой, а любопытный тип поглядывал на коллегу с явной издевкой.

Через две недели, когда Вадима в последний раз осмотрел врач-американец, лысый, серьезный мужчина лет пятидесяти, и заключил, что он совершенно здоров и что ему просто необыкновенно повезло с этим его «лестничным» прыжком, Ротенберг приехал с тем же любопытным коллегой и сказал:

– У вас есть выбор, дорогой Вадим: мы вернем вас и вашу семью советским парням или переправим вас в Германию. Тайно переправим, потому что ни австрийцы, ни немцы не захотят оформлять нужные бумаги. Слишком много шума, слишком много неприятностей. Вы нас с позиции разведки совершенно не интересуете. Всё это бред советских контрразведчиков! Вы не интересны ни нам, ни немцам, ни австрийцам! Но…принять участие в вашей судьбе, как и в судьбе Татьяны и вашей маленькой дочки мы просто обязаны. Иначе это было бы безнравственно! В Кёльне, в «Deutsche Welle» для вас есть место редактора. На первое время мы субсидируем вас некоторой суммой…из специального фонда одной неправительственной организации, а там дальше посмотрим… Приживетесь, приработаетесь… Впрочем, вы можете вернуться домой… Только скажите, и никаких проблем!

Вадим задумчиво посмотрел на Вольфганга, потом на его коллегу и спросил:

– Я за всё время ни разу вас не спросил, Вольфганг…, почему вы тогда мне не помогли? Почему вы выставили меня за дверь, на лестницу? Я бы не упал с лестницы, ничего такого бы не случилось! Всё бы могло получиться с меньшим скандалом…

Вольфганг и тот, что так и не назвал своего имени, переглянулись и покачали головами.

– Именно, Вадим! – сказал Ротенберг, – Ничего бы не вышло! И ничего бы не было! С какой стати мы принимали бы в вас участие? Тогда пришлось бы сознаться в несуществующем, то есть в том, что вы наш агент. А это ведь не так! Но теперь, когда вы явно пострадали, когда вас просто затравили ваши же власти, мы можем вмешаться как гуманитарная организация, неправительственный фонд или как, в конце концов, солидное информационное агентство с цивилизованными взглядами на права человека, да и просто, как люди, которые могут помочь… Это объяснимо, и это освобождает от ответственности не только нас, но, поверьте, и вас! Никаких оснований подозревать вас в шпионаже в пользу врага теперь уже нет!

– А что были? – криво ухмыльнулся Постышев.

– Конечно, нет! – впервые сказал безымянный тип, – Я это могу подтвердить…

– А вы кто? – повернулся к нему Постышев, – Я вижу вас уже, по крайней мере, в третий раз, но даже не знаю вашего имени.

– Виноват, – хмыкнул безымянный, – Зовите меня Биллом. И только! Я эксперт из службы национальной безопасности и в мои обязанности входит проверка тех иностранцев, кто случайно или намеренно попал в зону наших интересов.