«Слыхали об этом?»

Я отрицательно покачал головой.

«Услышите еще. Ведь это же версия! Ведь версия же?» – его слова отдавали испугом и в то же время надеждой, что я оттолкну их, как грязный абсурд.

Но я к ужасу своему подумал, что, разумеется, это тоже версия. Немного путанная, неясная, но все же версия. И ее тоже надо будет проверять.

Я махнул рукой и попытался как можно мягче улыбнуться, но ничего из этого не выходило. И Павлер понял, вздохнул тяжело и, качая головой, посмотрел в пол.

Я кивнул и зло оглянулся на дверь, за которой только что всё это сказал мне Бобовский.

«Идите, Олег, – сказал я негромко. – Побыстрее только, а то эти вас прижмут всеми своими объективами, душу вынут».

Павлер кивнул и мрачно прошел мимо меня к выходу из чужой гостиной. Пройдя мимо, он остановился и произнес ясно и уверенно:

«Игорь звонил мне вчера поздно вечером. Предлагал подъехать и послушать какого-то человека… тот что-то предлагал сделать с его двумя романами… сценарии… их во Франции, вроде бы, ждут и хотят даже платить. Я не мог приехать, голова дико болела. Раскалывалась прямо! Накануне напился с сокурсниками, как последняя свинья! Вот она цена эгоизма! Я ему нагрубил тогда, а сегодня приехал покаяться… Опоздал… опоздал!»

Я вздрогнул, почувствовал, запахло чем-то «съедобным». Мягко взял его за кисть руки:

«Кто это был? Что за человек? Вы хотя бы спросили Волея тогда по телефону?»

Павлер медленно отрицательно покачал головой и поплелся вон из гостиной. Потом вдруг остановился, порылся в карманах и достал оттуда маленький блокнотик и воткнутую в его переплет шариковую ручку. Он склонился над столом, быстро записал что-то, оторвал листок и протянул мне:

«Здесь мой телефон… если хотите… позвоните. Может быть, я смогу помочь… Я должен… мы должны найти… У него был кто-то дома… был и убил».

Павлер, шаркая ногами, растворился в темени прихожей.

Был гость! У Волея был гость, которого он толком не знал, иначе бы не предложил своему приятелю придти и вместе с ним послушать его. Нужно перевернуть всю квартиру вверх дном и найти хоть какую-нибудь свежую запись!

Я сунул записку Павлера в нагрудный карман и быстро прошел по прихожей вслед за ним, остановился около Нади, все еще стоявшей у двери, с благодарностью хлопнул ее ладошкой по круглому заду, потом той же ладонью поджал высокую ее грудь. Она глубоко вздохнула, томно закатила глаза и откинула назад голову. Я издевательски прищелкнул языком и быстро рванул на себя входную дверь.

«Дурак!» – услышал я вслед, потом смешок.

Действительно дурак, подумал я. Мог бы и задержаться минут на пятнадцать, обследовать с Надюшей прапорщицкую спаленку. Но некогда! Просмотрят что-нибудь в квартире убитого, а там должно быть что-то, должно быть непременно!

Я нашел это «что-то». Оно тихо лежало на подоконнике: неприметный листочек бумажки, а на нем написано от руки, карандашом – «Сценарий, Франция, месье Боливье, продюсер». На другой стороне тем же почерком, определенно Волея, дописано: «Германн, представитель, вечером, в десять, позвонить Олежке, срочно». «Германн» – со сдвоенным «н». Это ошибка? Или так и следует писать? Почему вообще всё это написано на другой стороне? Потому что на этой не хватило места или потому что задумчиво и с опасением вертел бумажку в руках? Почему она осталась на подоконнике? Потому что ждал и смотрел вниз. Хорошее, наверное, было предложение, если у окошка даже ждал. Только кончилось плохо…

Карьера – происходит от латинского carrus, что означает «телега повозка». Потом это слово, как настоящая повозка, перекочевало в другие языки: болгарский – «каруца», что и значит «телега» и теперь, в век машинного прогресса, имеет порой негативный оттенок, мол, развалюха; французский – carriere, от позднелатинского – quarraria или qudraria, означая – «карьер», «каменоломня» или добыча руд открытым способом; в том же французском это слово означает карьеру, то есть ход, поприще жизни, службы и успехов достижения чего-либо; в итальянском это слово теперь пишется так же, но значит еще и другое, кроме того, что во французском – быстрый бег лошади, то есть скачка во весь опор, во весь дух.

В русских дореволюционных словарях слово «карьера», кроме всего прочего объясняется очень искренне: «удачное прохожденiе службы, быстрое и какъ бы въ перегонки съ другими» и производное от него – «карьеристъ», то есть «дорожащiй служебной карьерой». Вот ведь и стишки Некрасова приводятся («Современники. Герои времени»), забавные стишки:

Вот и получается, что почти на всех языках это древнее, вполне безобидное, изначально латинское слово, менявшее свое написание даже в латинском языке, означало понятия, настойчиво роднящие его с первым смыслом (телега, воз) – бег, воз, добыча, каменоломня, ход жизни.

Есть ли такое другое слово, с которым так безоговорочно и так чистосердечно согласился бы весь мир? Каменоломня, скорый бег на перегонки с другими, поверхностная добыча, жизненный ход, служебный успех – всё это тяжелый воз.

Следователь прокуратуры Карен Вазгенович Арагонов этим латинским словом интересовался почти с рождения. Ему даже казалось, что он его выговорил первым из всех других слов.

Писемский в «Русских лгунах» отметил, в свою очередь:

«Кто не помнит того времени у нас, когда высокий рост, тонкая талия и твердый носок делали человеку карьеру?»

Это было бы о нем, живи он тогда, о Карене Арагонове – высок, строен, шаг твердый, уверенный, глаза темные и томные, руки ласковые и сильные, волосы густые, черные, лицо белое худое. И еще папа в Баку заметный прокурорский начальник (во времена, когда там жили бок о бок сотни народностей), дядя в министерстве юстиции в Ереване, а папин двоюродный брат в Москве в Верховном Суде большая и важная шишка. И еще кто-то в Тбилиси, не то в МВД, не то в КГБ.

Карьера не могла не состояться ни по Писемскому, ни по любому другому определению.

Следователь московской прокуратуры Карен Вазгенович Арагонов по прозвищу Любовник

Баку я люблю, но очень по-своему – со стороны, издалека. Так, чтобы другие говорили: он бакинец, у него там крепкий род. Это как тот старый анекдот о помидорах и кавказце: «кушать люблю, а так – нэт»!

Ну что мне теперь Баку! Всё на виду, всё предельно ясно, всё окончательно предсказано. Не судьба, а анкета!

Москва – другое дело! Тут своя загадка в отношении меня имелась: именитый кавказец, богат, красив, дико обаятелен, умен, блестяще образован (МГУ, юрфак всё-таки; когда поступал официально аж семьдесят человек на место было, а неофициально, то есть среди блатных – сорок!), властный, при этом интеллигентный, утонченный, холост (иногда!), автомобиль свой, однокомнатная кооперативная хатёнка… Это сейчас на два последних пункта посмотрят с недоумением: тоже, мол, невидаль! А раньше, во времена советского «застоя», если прибавить к этому дачку за городом, то почти принц получается. Даже и не почти! А целый принц, сын короля, будущий король.

Сейчас планка общественного респекта прыгнула высоко вверх. Автомобиль не менее чем за стольник евро, и не один – черный джип и яркий спортивный «кар» (тут цена вообще без ограничений!), квартира в центре Москвы не меньше ста двадцати квадратных метров на одного, роскошная вилла в ближайшем Подмосковье о двух этажах (а то и трех, с каминным залом и охотничьими трофеями) и с лужайкой за высокой крепостной стеной с видеонаблюдением. Бассейн почти олимпийского размера и тренажерный зал на пятьдесят квадратных метров обязательны, корт свой, банька, бильярд; гараж на несколько машин и крытая гостевая стоянка; прудик с беседкой; вилла во Франции, в Ницце или где-нибудь в горах, на границе со Швейцарией, скромная дачка в Финляндии (на зиму, на всякий случай!), миленькие две яхточки: одна в Подмосковье и одна на Адриатике; раз в год выезд на охоту в Африку в компании таких же лоботрясов (иначе откуда трофеи, рога там разные, копыта, головы, бивни), штук семь ружей, включая нарезные, с оптикой и подсветкой (каждое тысяч по 5 евро, не меньше), одно – непременно антикварное, и чтоб его какой-нибудь именитый нацист или, по крайней мере, член политбюро или еще лучше командарм, Берией расстрелянный, в руках держал когда-то; государственная должность где-нибудь вроде большой таможни или важной прокуратуры; на крайний случай – министерство юстиции или адвокатское бюро с тайными клиентами; доступность к солидным средствам массовой информации на уровне «личных контактов»; близкое знакомство с тупыми и хитрющими попсовыми любимцами и с парочкой весомых циничных политиков, с известным депутатом-скандалистом и с двумя-тремя депутатскими помощниками – полу-уголовниками; дружба с парочкой чекистов-генералов и чрезвычайным послом, и чтоб они все рыбаками или охотниками были; именные приглашения на все балы и приемы у самого президента и премьера, можно и у мэра; личное участие в светской скандальной хронике – что-то вроде ночных гонок по Москве, любовных «коктейлей» с разными великосветскими кокотками; написание книжки-бестселлера в яркой наглой обложке о том, как и от кого, например, беременеют жены русских миллиардеров, со знанием дела и с намеком на личный опыт. Желательно и близкое знакомство с двумя, не меньше, такими миллиардерами. И чтоб уважали и трубку брали! В Куршавель зимой на лыжах, веселые спуски с гор. Акции нефтяных, газовых или можно «сотовых» компаний миллионов на десять зеленых, не меньше. Алюминиевые тоже ничего! Счета в трех наших основных и в некоторых импортных банках. С платиновыми кредитками. На крайний случай, с золотыми. И чтоб в портмоне наличности был всегда минимум – на сигареты и заправку автомобиля. А еще быть завсегдатаем скучных клубов и ресторанов, в которых за ненашенский капустный лист, выдающий себя за салат для гурмана, платят цену, идентичную минимальной зарплате.