– Что же делать? – спросила жена, нервно перебирая складки халата всеми десятью пальцами. – Делать что?

– А нам сказали, – произнес Кораблев, чувствуя, как внезапно навалившаяся усталость так и норовит придавить его к земле. – Ждать. Сейчас кто-нибудь объявится. Дачу продавать придется.

– Да и черт с ней! Пусть хоть даром забирают. Я…

Тут Кораблева умолкла, прислушиваясь. В узкую улочку втиснулся черный автомобиль с незнакомой эмблемой на сверкающем капоте. Остановившись как раз напротив супругов, он выпустил из тонированного нутра уже знакомого Кораблевым молодого человека в куцем пиджачке и узких брючках, придающих ему современный деловой облик.

– А я снова к вам, – объявил он, помахивая кожаной папочкой, такой же лоснящейся, как ее улыбчивый обладатель. – Подумал, может, вы переменили свое решение. Я не ошибся? Как? Поговорим?

– Сначала внука верните, – зло сказал Кораблев.

– Не понял. – Молодой бизнесмен перестал улыбаться и наморщил лоб. – Какого внука? Вы о чем?

Кораблев тяжелым шагом направился к калитке:

– А я вот сейчас объясню тебе, гаденыш!..

Жена вмешалась вовремя. Поймав его за руку, оттащила и оттеснила на второй план.

– Уходи, Сева, – произнесла она сквозь зубы. – Я сама обо всем договорюсь. Зайди в дом и не возникай, ради бога. Заклинаю, Сева! Оставь нас одних.

Кораблев посмотрел на визитера, беззвучно выругался и скрылся за углом.

– Проходите, – сказала его супруга, распахивая калитку настежь. – Давайте не будем терять время. Дача продается. Мы хотим оформить все как можно быстрее.

– Рад слышать, – снова заулыбался молодой человек, заходя во двор. – Моя фамилия Летягин, Олег Летягин. Выходит, мы с вашим внуком тезки. Очень приятно.

Он развел руки, держа папку на отлете. Кораблева хотела спросить, откуда ему известно про Олежку, но сдержалась. В этом не было никакого смысла. Она ничего не хотела выяснять, ничего не хотела знать. Ей хотелось лишь одного: поскорее прижать внучка к себе и удостовериться, что с ним все в порядке.

– Пойдемте, – пригласила она, наклонив голову. – Во дворе есть стол. Там нам будет удобно.

– Не сомневаюсь, – заулыбался Летягин.

Прежде чем последовать за хозяйкой, он бросил взгляд на игрушки, разбросанные в песке. Его улыбка при этом сделалась только шире.

Женя Артемов терпеть не мог работ на даче, которые называл каторжными. Сам поселок ему тоже не нравился, сколько ни пытались родители убедить его в обратном. Пока в институте шла учеба, еще можно было как-то отвертеться, ссылаясь на зачеты и семинары, но летом такие номера не проходили.

– Побудешь сегодня муравьем? – спрашивал отец, и Женька неизменно отвечал согласием.

Это было чем-то вроде их пароля, секретного кода, часто вырабатывающегося у людей близких, у которых много общего, в том числе и воспоминаний. Еще совсем маленьким услышал Женька рассказ отца о муравьях и заявил, что тоже хочет быть муравьем. Почему? Да чтобы пользу приносить. Кому какую конкретно – тогда это не имело значения. Теперь тоже. Какая разница – пилить, копать или сколачивать? Главное, что польза родителям приносилась, а свободное Женькино время таяло без следа.

Но он не возражал. Не потому, что побаивался отца или был безвольным. Нет, характер у парня был как раз достаточно твердый. Просто сложилось так, что отец был Женьке лучшим другом, взрослым и очень надежным. А что за дружба, если не помогать друг другу?

Вот и сегодня Женька перенес свидание с Ленкой на вечер, погрузился в семейный «Фольксваген» и укатил за город. До обеда они с отцом успели зацементировать площадку перед сараем и покрыть лаком решетки на окнах, чтобы не ржавели. За обедом, с аппетитом уплетая мамину стряпню под развесистой черешней, мужчины степенно обсуждали план дальнейших действий, а хозяйка следила за ними, чтобы вовремя предложить, подать, придвинуть.

– У Кандыбиных беда, – сообщила она, когда муж и сын принялись за ледяной компот с фруктами. – Мне Филимониха рассказала, когда я к ней за яйцами ходила.

Женя с отцом одновременно посмотрели на третью по счету крышу, торчащую над бахромой зелени. Серая, чуть замшелая, она так примелькалась, что стала невидимой. Но не сейчас.

– Опять Пашка дебоширил? – предположил Степан Игнатьевич, орудуя ложечкой в чашке, вылавливая оттуда вишни.

– Хуже, – ответила Лидия Ивановна. – Он своих топором зарубил.

– Что? – Женька замер со сливовой косточкой во рту.

– Топором зарубил, – повторила мать. – Напился и…

– Придурок. – Отец швырнул чайную ложку на стол. – Говорил ему: допьешься до белой горячки. Да с такими бесполезно говорить.

Женя выплюнул косточку и помолчал, отстраненно прислушиваясь к разговору родителей. Павел Кандыбин не вызывал у него ни страха, ни сочувствия, ничего. Обычный алкаш в растянутой футболке и неизменной сигареткой в гнилых зубах. А вот жену и дочку было жалко. Неужели это правда? Еще в прошлую субботу Женька видел всех троих живыми и здоровыми, а теперь никого нет. Все кончилось для Кандыбиных. Кто в тюрьме сгниет, кто в земле, какая разница. Зачем жили? Поесть-попить, потрахаться – и фьють? Глупо. Ох, как глупо.

– Пойдем заканчивать, пап, – окликнул Женька, у которого пропало настроение. – Я пораньше уехать хочу.

– С Леночкой пойдете куда-нибудь? – фальшиво спросила мать.

Отец фыркнул. Какой дурень попрется гулять с девушкой, когда квартира ночью свободна?

– Ага, – кивнул Женька, не поднимая глаз. – В кино.

– Вот и правильно, – сказала мать. – Фильм хороший?

– Не знаю. Мы же не видели пока.

– А как называется?

– «Любопытная Варвара», – пришел на выручку отец.

Женька преувеличенно громко расхохотался и поспешил сменить тему. Когда он завел разговор про бокс, в котором Лидия Ивановна ничего не понимала, она стала рассеянно слушать, больше любуясь сыном, чем вникая в смысл его слов.

Женька был красивым, высоким и умным, но, по мнению матери, слишком уж худеньким. Заставить его нагулять жирок никак не получалось, потому что, набрав хотя бы килограмм дополнительного веса, он сразу принимался бегать и плавать, а рацион сокращал больше обычного, так что терял уже не кило, а полтора или два. Глаза он унаследовал от матери: яркие, зеленые, с небольшой косинкой. А лицом Женька пошел в отца: такая же прямая линия лба и носа, квадратная нижняя губа и круглый подбородок, только всему этому не хватало пока массивности, солидной мужской основательности.

Мать надеялась, что Женька заматереет, когда женится на хорошей хозяйке, шустрой не только в постели, но и на кухне. Лена Белова, с которой сын встречался, на эту роль явно не годилась. Такая же долговязая и худая, что свидетельствовало об отсутствии у нее кулинарных пристрастий. Воображение Лидии Ивановны рисовало совсем другую невестку: маленькую, сдобную, веселую, с задорными ямочками на щеках. И чтобы волосы у нее были светлые и мягкие, в отличие от проволочных Ленкиных кудрей ржаво-ржаного цвета. Девушку, способную накормить, обогреть, окружить домашним уютом и нарожать кучу милых ребятишек. Лидия Ивановна все чаще мечтала о внуках. Ей в голову не приходило, что жить ей осталось всего ничего.

Степан Игнатьевич тоже не задумывался о скорой кончине. В свои пятьдесят с лишним лет он был еще полон здоровья и сил. С женой спал регулярно, в больницу дороги не знал, зубами грецкие орехи грыз, под хорошую закуску мог пол-литра уговорить в одиночку, а наутро, не жалуясь на недомогание, заниматься обычными делами и выглядеть как огурчик.

Между тем он, как и его супруга, доживал последние часы. Кто знает, как распорядился бы он ими, зная правду? Завещание бы написал? Поговорил бы по душам с сыном? Жену бы приголубил? Посидел бы в одиночестве на берегу, любуясь озерной гладью и подставляя лицо горячему, ласковому солнцу? Наверное, всем этим Степан Игнатьевич и занялся бы, и еще сотней других важных вещей. Но, поскольку смерть его в свои планы не посвящала, решил он починить электропроводку, которая в сырую погоду искрила, выбивая предохранительные пробки. Женька же по его просьбе занялся натягиванием проволоки под виноград, а Лидия Ивановна накинулась с тяпкой на сорные ростки в грядках.