– Ну, брат, ты принес нам радостную весть, – заметил отец Розмарин. – За это отпускаются тебе грехи твои. Завтра поговорим обо всем. Иезуиты свое уже получили. Теперь должна наступить и наша очередь, верные рабы божий.

– Аминь! – пропели монахи.

– В этот радостный день, позволь нам, преподобный отец, немного повеселиться, – молитвенно сложив руки, попросил отец Лаврентий.

Тут отец-настоятель подозвал к себе отца Ипполита и шепнул ему что-то на ухо. Молодой монах радостно захлопал в ладоши и поцеловал отца Розмарина в щеку.

– Эй, – крикнул он, – преподобные отцы. Давайте отправимся, да побыстрее, к отцу-келарю и попросим его выделить нам из своих запасов бочоночек вина. Сей день – день радости, возвеселимся же, братия!

Все присутствующие устремили взгляд на отца-настоятеля, который кивком головы подтвердил свое разрешение.

– Веселитесь, всякая радость приятна небесам.

– Ура! – закричали в один голос монахи. Настоятель слабым движением руки благословил их,

а сам, закрыв глаза, погрузился в мечты об имении пани Фирлеевой.

Тем временем келарь окликнул брата Макария, и они оба скрылись в коридоре. Минуту спустя они уже были в монастырском погребе, среди бочек вина.

Брат Макарий глубоко вдохнул влажный, насыщенный винными испарениями воздух.

– Чудесный запах! Грех не использовать эти божьи дары, – проговорил он, с огромным удовольствием ощупывая впотьмах бочки.

– Ну-ка, брат, попробуй, а то, я вижу, ты умираешь от жажды, – милостиво разрешил келарь.

Когда квестарь прильнул к бочонку, монах громко затянул какую-то дикую песню. Брат Макарий чуть отстранился от бочонка и спросил:

– Почему, отец мой, ты и здесь славишь господа?

– Ладно, – ответил келарь, – теперь пить буду я, а ты пой, да погромче. У преподобного отца Розмарина тонкий слух, он знает старую истину: кто поет – не пьет. Поэтому он ввел такой обычай у нас в монастыре.

Брат Макарий набрал побольше воздуха и вынужден был довольно долго выводить какую-то мелодию, так как у келаря были незаурядные легкие и он тянул вино без конца.

Решив, что жажда немного утолена, они выкатили бочку по крутой лестнице в коридор, откуда было недалеко и до трапезной.

Отцы-кармелиты встретили их шумным оживлением. По старому обычаю бочку подкатили к очагу и не дали ей стоять без дела. Келарь с покорной терпеливостью наливал вино в подставляемые кубки. Бочка, издавая звучное бульканье, быстро опорожнялась. Кубки мелькали, как серебряные птицы. Монахи расстегнули рясы, ослабили давившие их пояса и засучили рукава. Один начал притопывать ногой, другой затянул какую-то песенку. Все раскраснелись и дружно похлопывали по спине брата Макария, виновника столь удачной вечеринки.

Никто не заметил, как появилась вторая бочка. Но у келаря уже не было сил разливать вино в соответствии с принципами справедливости. Он отошел от бочки и прикорнул в уголке. Никто не заменил его, каждый сам вытаскивал затычку и наливал не скупясь.

Вдруг отец Лаврентий выскочил на середину и закричал:

– Дорогие братья! Мог же царь Давид славить господа бога танцами, зная, что тому это особенно приятно. Так последуем же его примеру, – тут он прошелся по кругу, затем, приподняв рясу и приложив правую руку к сердцу, пробежал несколько шагов, кланяясь то в одну, то в другую сторону, потом залихватски топнул и, помахав правой рукой пред собой, пригласил отца Ипполита на танец.

Тот не дал себя долго упрашивать, схватил руку отца Лаврентия и, сгибаясь в поклоне, двинулся с ним в паре.

– Ну и наша денежка не щербата, – закричал отец Поликарп и, обняв отца Гауденция, понесся с ним в танце. Они переваливались с боку на бок, как утки, смешно подпрыгивая и радостно взвизгивая при этом. За ними пошли и другие, а позади всех топал брат Макарий. У него, как и у всех, ноги сами пустились в пляс. После того как танцующие сделали несколько кругов по трапезной, отец Лаврентий приказал образовать хоровод, и все, взявшись за руки, закружились вокруг отца-настоятеля, который тем временем спокойно заснул и храпел при этом так мощно и с таким шумом, будто два мельничных жернова вращались впустую. Затем монахи, возглавляемые отцом Лаврентием, цепочкой, высоко подскакивая, понеслись через трапезную. Постукивали четки, развевались рясы. Монахи танцевали с таким азартом, что, казалось, веселью не будет конца. Наконец у танцующих закружились головы, и они присели отдохнуть. Тут у отца Лаврентия появилась новая идея. Он разбудил настоятеля и спросил:

– А теперь, отче преподобный, разреши нам сыграть в богомолку.

Настоятель опустил веки, выражая свое согласие. Монахи быстро отодвинули скамьи к окнам и с детским восторгом собрались вокруг отца Лаврентия. Тот, тыча пальцем в грудь каждому, начал считалочку:

Водить пришлось отцу Поликарпу. По правилам игры он вышел на середину, отец Лаврентий вытащил пестрый платок и завязал ему глаза. Проверив, плотно ли лежит повязка, монахи несколько раз повернули отца Поликарпа и толкнули к стене.

Отец Поликарп, вытянув, как слепой, руки вперед, тонким голоском воскликнул:

– Боженька, где ты?

Стоявший рядом отец Ипполит сложил рупором ладони и закричал прямо на ухо:

– Тут я, заблудшая душа!

Отец Поликарп быстро повернулся и, пытаясь схватить отца Ипполита, бросился в ту сторону, откуда раздался голос. Но монах ловко ускользнул от него и перебежал на другой конец трапезной. Привратник споткнулся о стол, вызвав всеобщее веселье.

Все ходили на цыпочках, чтобы ни единым звуком не выдать свое местонахождение. Отец Поликарп, наткнувшись на скамейку, немного замешкался.

– Ну, лови же, – стал торопить его отец Лаврентий.

– Сейчас, сейчас, – проворчал отец Поликарп, пробираясь вдоль стены.

Монахи толкали друг друга привратнику под руки. А тот, набрав в легкие воздуха, закричал так, что эхо разнеслось по всем углам трапезной:

– Боженька, где ты?

И, не ожидая ответа, чтобы обмануть играющих, он стремительно пробежал несколько шагов вперед. Однако монахи зорко следили за ним и тут же бросились врассыпную, как стадо овец перед собакой. Отец Поликарп с разбегу стукнулся носом о стену и застонал:

– Ой-ой! Больно!

Отец Гиацинт вместе с отцом Гауденцием потихоньку подняли дубовую скамью и поставили позади отца Поликарпа. Потирая ушибленный нос, тот бросился было на середину трапезной, но, наскочив на препятствие, полетел вверх тормашками, пятки его так и засверкали в воздухе, и он плашмя растянулся на полу, к огромному удовольствию присутствующих.

Монахи, поддразнивая его, пищали:

– Богомолка! Богомолка! Богомолка!

– Ох, боженька, где ты? – со стоном вырвалось из груди отца Поликарпа.

Монахи, хватаясь от смеха за животики, кричали один за другим:

– Тут, богомолка, тут!

– Боже мой, боже мой, – рыдал отец Поликарп, пытаясь встать.

Отец Ипполит, подойдя настолько, чтобы отец Поликарп не мог его схватить, подбоченился и спросил:

– Что ты хочешь, душа заблудшая?

– Хочу вырваться из мрака.

– Найди тогда свет.

– Не могу.

– Тогда продолжай блуждать в темноте.

Привратник несколько раз взмахнул руками, потом беспомощно сел и, потирая ушибленные места, заплакал:

– Больше я не играю. Это нечестно, преподобные отцы, – и, прежде чем ему помешали, сорвал с глаз повязку.

– Э-э, к лешему с такой игрой, – возмутился отец Лаврентий. – Даже пошутить нельзя. Я тоже так не играю.