– Откуда ты узнал, святой отец, что я хочу говорить о своих грехах? – притворно изумился брат Макарий.

Отец-настоятель устремил очи кверху и, снисходительно улыбаясь, ответил, цедя слова:

– Мне было видение, что ты нарушаешь основы добродетельного поведения, брат мой.

– Знаем мы, что ты за птичка! – выкрикнул отец Ипполит, а все остальные согласно закивали головами,

– Ничего я от тебя, отец мой, не скрою! – воскликнул брат Макарий, воздев руки. – Во всем исповедуюсь перед вами, отцы мои, ибо я совершил большой грех.

Монахи подтолкнули друг друга локтями, а настоятель обвел собравшихся гордым взглядом. Потом он поправил полы своей рясы, подпер рукой подбородок и приготовился слушать.

– Однажды, благочестивые отцы мои, встретил я на своем пути одного бездельника, который показался мне человеком ученым, так как болтал по-латыни, как по-нашему. Он был голоден, и я дал ему кусок хлеба и горсть каши – мое обычное пропитание на каждый день. До этого в какой-то корчме он выклянчил у жалостливых людей водки и, будучи навеселе, признался, что часто занимался обманом, плутовством и гнусным мошенничеством. Вскоре после этого он стал предлагать мне, чтобы я разделил с ним все то, что собрал для монастыря, для вас, святые отцы. Тогда я воспылал гневом и прогнал его прочь. А он, пригрозив мне кулаком, поклялся отомстить и сказал, что всяческими происками очернит меня перед людьми, и особенно перед достойными отцами нашего монастыря.

Усмешка с лица отца Розмарина улетучилась. Отец Ипполит странно закашлялся, а остальные монахи опустили головы, ожидая, что скажет на это настоятель. Квестарь тем временем вытащил на середину трапезной оставленный в углу мешок и высыпал из него несколько десятков серебряных монет, среди которых кое-где сверкали и золотые дукаты.

– Но я грешен, – продолжал брат Макарий, – ведь я прогнал голодного человека, разгневавшись на него за плутовство. А мог пожертвовать этому бездельнику дукат, и ему больше не нужно было бы лгать.

– Ну и негодяй! – воскликнул отец-настоятель. – Негодяй и мазурик! Ты, брат, хорошо сделал, что не дал ему и ломаного гроша.

– Прошу вас, отцы преподобные, отпустите мои грехи, потому что мне тяжко на душе.

Монахи смотрели на отца Розмарина. Тот, не отрывая глаз от рассыпанных монет, благословил квестаря.

Брат Макарий облегченно вздохнул, и глазки его при этом весело забегали:

– Если он когда-нибудь зайдет сюда, преподобные отцы, прогоните его, хотя я уверен, что он не осмелится и носа показать в наш святой монастырь, где каждый из вас, отцы мои, сумел бы сразу узнать в нем обманщика и мерзавца.

– Я его сразу узнал! – вырвалось у отца Поликарпа, но под уничтожающими взглядами остальных монахов он умолк и поспешно стал.перебирать четки.

– Зато у меня для монастыря есть другая новость, – сказал квестарь, понизив голос и сделав знак монахам приблизиться к нему. Когда они тесным кольцом окружили брата Макария, он продолжал: – Я был в прекрасном поместье, в таком богатом замке, что его ни царь Ирод не взял бы, ни гром труб иерихонских не мог бы разрушить. Там живет одна достойная госпожа, имеющая благородное желание стать святой или получить благословение при жизни. Около нее вертятся отцы-иезуиты, они всячески пекутся о ее душе и творят чудеса в ее присутствии.

При слове «иезуиты» отец Розмарин, испытывавший особую неприязнь к этому ордену, беспокойно заерзал а кресле и нетерпеливо прервал квестаря:

– Не бывало еще такого случая, чтобы иезуитам далось совершить какое-нибудь чудо. Господь бог знает, что делает, и не допустит этого никогда.

Брат Макарий кивнул головой в знак полного согласия с мнением престарелого отца, но не сдавался:

– Однако я видел собственными глазами, как двое святых танцевали с этой добродетельной дамой.

– Танцевать-то они могли, – заявил отец Розмарин, – но, вероятно, по молитвам набожной госпожи иезуиты не имеют такой силы. Это я отлично знаю.

– Я тоже так думаю, – согласился брат Макарий, – однако за эти чудеса госпожа отписала им столь большие угодья, что и за два дня не обойти.

Отец Розмарин оживился; нетерпеливым жестом приказал он отцу Гиацинту подать ему кружку воды. Утолив жажду, иссушившую горло, он удовлетворенно причмокнул и сложил руки на животе.

– Рассказывай, брат. Это очень интересно. – Квестарь перевел дух и, наморщив лоб, помолчал с минуту.

– Эта госпожа, почтеннейшая из женщин, – продолжил он свой рассказ, – закатывает им пиры и обещала построить монастырь из тесаного камня за ту духовную пищу, которую получает от них каждый божий день.

– Из тесаного камня! – изумленно воскликнул настоятель. – Какая достойная особа!

– Монастырь и значительные угодья, – повторил квестарь.

– Святая женщина! – с восхищением воскликнули монахи.

– Монастырь и угодья? – изумлялся отец Розмарин. – И все это за такие пустячные чудеса! Если бы мы молились, бог послал бы ей чудеса более значительные. Ведь всем известно, что господь бог терпеть не может иезуитов – так они ему опротивели.

– Правильно, отец мой, – подтвердил брат Макарий, – поэтому я и предлагаю вымолить какое-нибудь другое чудо для пани Фирлеевой, а также и для нашего преславного монастыря.

– Ты сообразил правильно, – похвалили его монахи, – небеса относятся благосклонно лишь к нашим просьбам.

– Но богу надо в этом как-нибудь помочь, – продолжал брат Макарий, – ведь у него в голове так много разных забот, что всего он и не упомнит.

– У тебя, брат, философский ум, – констатировал отец-настоятель, – хотя ты и не образован и тяготы монашеской службы тебе не знакомы.

Квестарь размахнулся и с такой силой стукнул себя в грудь, что стоявший рядом отец Ипполит в испуге отскочил от него.

– Неразумен я, признаюсь, – согласился брат Макарий, – но когда нахожусь среди вас, преподобные отцы, по вашей милости я получаю способность мыслить. Если же я предоставлен самому себе, то мешок с навозом во всем разбирается лучше меня.

– Это всем известная истина, – подтвердил отец Розмарин. – Наше влияние пробуждает к жизни все: и яблони в нашем саду, и наших поросят, и закоренелых грешников. Пани Фирлеева нашими молитвами и богослужениями, особо приятными богу, выстлала бы себе прямой путь на небо.

– Надо ее спасти, и как можно скорее, – воскликнул монастырский келарь отец Лаврентий. – У меня руки так и чешутся дать ей благословение.

– А местность там здоровая? – спросил отец-настоятель, любивший смотреть в корень и страдавший множеством недугов.

– Здоровее быть не может. Рассказывают, что тамошние женщины живут в добром здравии долгие годы.

– А леса там есть? Я люблю густые леса.

Отец Розмарин закрыл глаза и предался благочестивым мечтаниям.

Квестарь расплылся в улыбке.

– Ну, есть там леса или нет? – допытывался престарелый настоятель.

– Есть, святой отец, есть, да еще какие густые.

– Чего же ты смеешься, как дурак?

– Да говорят, что там – чем глубже в лес, тем меньше дров: все мужики вырубают.

Отец Розмарин задрожал от гнева.

– Ах они, распутники! Не позволю, не позволю!

Тут святой отец закашлялся, глаза у него от злости полезли на лоб, он покраснел, поперхнулся и не мог вымолвить ни слова. Монахи бросились к нему. Отец Поликарп полой рясы начал обмахивать преподобного настоятеля, отец Гиацинт щипал его за щеки, отец Гауденций изо всех сил дул в нос, а отец Лаврентий упал на колени и начал читать за здравие настоятеля молитву. Наконец отец Розмарин пришел в себя. Он хлопал глазами и тяжело дышал.

– Ну, продолжай, – приказал он квестарю, – только больше не напоминай об этих своевольниках, а то мне кровь в голову ударит раньше, чем ты окончишь рассказ.

– Да мне, отцы мои, – сказал брат Макарий, беспомощно разводя руками, – не о чем больше и рассказывать. Если вы вознесете молитвы к небесному трону, и они будут услышаны, нам кое-что перепадет.

– Ты прав, – воскликнул отец Ипполит, – надо молиться.