Ну, ладно. Времени уже нет — ни на уговоры, ни даже на обдумывание, как лучше поступить. Имена-позывные мужичков он знает, передаст в штаб Головного. Телефон им только свой нормальный назвать, чтобы отзвонились, когда он уже на своей стороне будет. Только едут пусть просёлками, где почва позволит, а ещё лучше…

— Ладно, командир, — сказал ополченец. — Там разберёмся. Ты, главное, сообщи, кому надо, что встретил, мол, и что живы мы…

Гранаты им оставили все. Автоматы, патроны. Дали один ПНВ. Даже гранатомёт оставили.

Обнялись.

— Бог в помощь! — произнёс Алексей уже будто для себя, провожая взглядом удаляющийся силуэт машины.

Нет, танкового взвода, положенного по штатам обычного армейского ОРБ, за ними не прислали. Этого, впрочем, никто и не ожидал — никаких трёх танков в батальоне Перса просто не было. Но бэтр к Крутой Горе подогнали довольно быстро — видать, заранее был выдвинут. Ну да, легко сообразить: Сто первый точно участвовал в назначении времени переправы, после того как Буран отстучал Насте, что одеяла забрал, племянник тоже напросился в гости и что сам он скучает и желал бы немедленно оказаться дома у неё в постельке под бочком.

«Ты всё обещаешь. А я не сплю, тебя жду», — ответила она. И почему-то хотелось искать в этих словах второй смысл. Тот, что только между ними. А не между ними и войной…

Но, в общем, военный смысл тоже был понят правильно. В целом место переправы было согласовано заранее, так что группировка из трёх бусиков и одного бэтра была стационирована в Земляном ещё с вечера. Подтянуться до Крутой Горы — четверть часа. Алексей не успел ещё прекратить ляскать зубами — холодна всё же донецкая водичка в январе, кто бы ожидал! — как вся та же кампания уже жала ему руку.

Полковника Саркисова, правда, не было Начальник операции, ему по рангу в штабе ждать результатов. Зато гордый, или, если по-русски так можно выразиться, «гордеватый» несколько в жизни ракетчик Перс прибыл встретить подчинённого собственной персоной. Нормально в армии. Это в очереди за плюхами лучше не появляться, а в очереди за плюшками желательно обозначиться в первых рядах. Впрочем, справедливо — в конце концов, операция успешно проведена силами ОРБ. А значит, в батальоне правильно поставлена боевая и командно-воспитательная работа.

Майор Безуглый, который Тарас, — тоже само собой: он принимал освобождённых журналистов. Ну и подполковник Мешков во главе группы бойцов из ГБ — в тему. И вездесущий Митридат, конечно, рядом со Сто первым и парой гражданских. Интересно, Сто первый тоже, что ли, под кураторством ЦК ходит?

Не задают тут таких вопросов. Мишка и не скажет. Впрочем, и не до них. Алексей знал, разумеется, что Насте тут нечего делать, но с затаённой надеждой всё же шмыгнул глазами по группе встречающих.

Нет, ты же сам знал, что ей тут делать нечего, она в штабе на связи, что ж разочаровываться? Хотелось показаться при ней героем?

А что? Да, чёрт возьми!

Тихо! А Ирка?

И Светка!

Блин, как же всё запутано-то! Не, точно, на «минусе» проще было…

— Человек, который вернулся с «минуса»! — словно услышав его мысль, провозгласил Мишка, облапливая друга. И прошептал на ухо: — Не гляди так. Ждёт. Волновалась очень…

И ночь посветлела.

Но тут же озарилась вспышкой. Начальственного гнева.

— Ни хрена себе! — воскликнул Мешков. — Это кто его так уделал? Какие ироды так с пленным обращаются? Капитан, ты охренел?

Алексей оглянулся. А, ну да. Это комендачи гэбэшные выволокли и подвели к общему собранию гада Кудилова.

Хоть было вокруг по-прежнему темно, ибо ночь никто не отменял, в свете фонариков выглядел тот, брошенный под ноги встречающим, действительно не очень. Морда в крови, шея, плечо — тоже. Когда кляп вынули, стало видно, что передних зубов нет — выбиты. На щёках — дорожки от слёз. И босиком.

Просто оказалось, у грозного командира бандеровцев всего лишь сороковой размер ботинок. Так что обувь ему пришлось пожертвовать одной из девчонок, которой первоначально достались «лапти» упокоившегося караульного. Ничего, после того, как девочки рассказали, что и этот уродский сотник принимал участие в оргиях насилия над ними, ботинки были лишь малой компенсацией за всё…

Плачевное состояние пленного объяснялось тем, что Алексей, километров полутора до Лобачова не доезжая, пока Шрек устанавливал контакт с контрабандистами, с помощью ребят отволок вражину в посадки для экспресс-допроса. Больше возможности его допросить не будет. Что там он будет петь у гэбэшников — вопрос их, а ему надо было точно выяснить, знаком ли Кудилов-Молодченко с бурановскими кровниками, где те базируются, и не по их ли приказу действовал этот урод, распоряжаясь всадить гранату в кравченковскую квартиру, и позже, когда Лысый похитил Ирку.

Кудилов, оправившийся от первоначального шока и, самонадеянный журналюга, видно, уже просчитавший что-то положительное для себя даже при попадании в Луганскую ГБ, попытался поначалу права покачать. Дескать, он военнопленный, потому говорить ничего не обязан. И вообще, он, сотник Молодченко, предлагает командиру москальской ДРГ отпустить его, обещает за это десять тысяч евро и три часа не наводить на них погоню. И ещё ерунду всякую плёл.

Пришлось Алексею его в адекват приводить. Для чего почти буквально выполнить Юркину угрозу с гранатой. Нет, эргэдэшку засовывать пленному в рот Буран не собирался. Языка всё равно надо было сдать позднее своим для компетентных допросов — а нафига им красавчик с гранатой в пасти? Оно, конечно, пока чека на месте, сама граната не опаснее камня. Но мало ли что?

А главное, нужен-то хоть и трясущийся от страха, но говорящий язык, а не трясущийся и мычащий нечленораздельно через гранату в зубах. Точнее, в этом случае — без зубов.

Потому Алексей, не отвечая врагу, молча выстрелил ему между ног. Прямо возле самого паха.

Звук от ПБ, конечно, достаточно хорошо слышен ночью, но вокруг и так было довольно много шума. Громко бухало на северо-западе — это свои исправно выполняли план по шумовому прикрытию группы Бурана. Активно грохали по позициям укропов вокруг Трёхизбенки. Дальше к западу, у Крымского, кажется, тоже что-то булькало, да и сзади, со стороны Станицы, слышен был довольно интенсивный обмен.

Словом, один выстрел вплёлся в общую мелодию ночи и растворился в ней бесследно. Зато Кудилов вернулся к реальности. Когда ствол касается мошонки, а потом дёргается, произведя выстрел, — весь организм цепенеет от ужаса. И в этом ужасе не сразу понятно, что физической боли нет и, значит, пуля ничего не задела.

Плюс досталось чувствительно и зубам: при первом же намёке на вопль Алексей врезал по ним рукояткой пистолета, а присутствующий здесь же Злой затолкал подопытному кляп в рот. Была, конечно, опасность, что враг захлебнётся кровью, но Юрка за этим следил. К тому же сам Кудилов хотел жить очень сильно, так что справился. Но больно было вражине явно очень и очень конкретно…

— Учти, гад, — почти ласково проговорил Алексей. — После твоих фокусов моя девочка лежит при смерти в больнице. И я ужасно хочу заставить тебя в отместку умирать медленно и мучительно. И если с нею что-то случится — я своё желание исполню. Только не полностью. А оставлю без рук, без ног, без глаз и языка и дам тебе такому жить дальше. Чтобы даже задницу подтереть сиделка требовалась. Чтобы в детской коляске твой обрубок возили. И чтобы ты каждый день раскаивался в том, что совершил, но было уже поздно… А для начала…

Он резким движением взрезал ножом мочку уха Кудилова. Для жизни не опасно, но больно и много крови. А главное — очень страшно, ибо вдруг понимаешь, что с тою же лёгкостью нож взрежет и глаз, и сонную артерию, которая вот она, рядом, и вообще что угодно.

После этого Буран приблизил лицо к лицу задержанного, оскалился, показав зубы в волчьей ухмылке, и проговорил:

— Так что ты молись, чтобы я довёз тебя до нашего гэбэ! Они там культурные, на тылах. А пока мы здесь, ты уж очень постарайся обеспечить мне хорошее настроение. А для этого точно и чётко отвечай на все мои вопросы. И учти: как только услышу фальшь или, не дай тебе божок, враньё, — тут же пальну. Но уже по-настоящему. По плану пойдём, понял? — превращая тебя в безнадёжно больного на всю жизнь… Ты уже обречён, понял? И лишь правдивыми ответами на мои вопросы сможешь выкупать у меня одну часть тела за другой. Значит, кон первый — левое ухо. Начали!