Бронислав, хотя и познавший сладость плотских утех с разбитными фабричными девчатами, как-то не воспринимался ими как объект для серьёзных и даже романтических отношений. Девки считали его чудаком на букву «Му», а он имел их за круглых дур, и это было справедливо с обеих сторон. Местечковый, застенчивый, не единожды натыкавшийся на циничные отповеди спесивых одесситок по поводу своего гыкающего и шокающего акцента. Однажды, он увидел в парке девушку… ЕЁ – свою мечту, сон, суженую, можно сказать – фею, дивную, сказочную, к тому же, вроде-бы, стрельнувшую в него заинтересованным взглядом… Он расслабился, подошёл… и наткнулся по полной программе. «Парубок, ты з якои коммунии, «Шлях до могылы», чы ты з колгоспу «Чэрвонэ дышло, куды повернёшь, туды и вышло?» Образ неземной феи померк, обложив сказочную диву пятиэтажной нецензурщиной, Бронислав с презрением плюнул несбывшейся мечте под ноги и гордо удалился. Не то чтобы его сильно задевало собственное мухосранское происхождение, скорей неприятно хамить миловидным дурёхам, кичливо пренебрегающих им – убогим провинциалом. Возможно, надменность города имеет объяснение…

А вот с Марго возникло как-то мило и естественно. Познакомившись, Бронислав не стал форсировать события, он и не сторонился её, но и не ставил никакой ближайшей цели, впрочем, не исключал возможного. Их взаимоотношения развивались достаточно медленно и бережно. Впервые они перебросились двумя-тремя словами в тренажерном зале, потом стали издали кивать друг другу, норовя будто невзначай попасть на близко стоящие снаряды. Что, поскольку обе стороны стремились к одной цели, удавалось довольно часто. И всё же, Бронька, как-то непривычно робея, не решался углублять отношения, он не будучи уверенным в себе, комплексовал сильно, можно сказать – боялся её… Нет, не её, он опасался разомкнуть хрупкую связь, наметившуюся между ними. Общеизвестный факт, что робость не сильный помощник в любви, но, иногда, замечательный.

Как-то, они вместе шли к остановке, подсадив ее в троллейбус, он, вдруг выдумав, что ему позарез необходимо в другую сторону, не стал заходить следом в салон. И троллейбус ушёл, а счастливый Бронислав потёхал следом. Моросил мелкий дождик, холодили свежие порывы ветра, было неуютно. Однако, в каком-то глупом, телячьем восторге он протопал восемь остановок, с упоением перебирая в памяти каждое слово, каждый поворот головы, каждый, взгляд Маргариты. После следующей тренировки Бронислав, не придумав ничего оригинального, задержался в вестибюле за колонной и инсценировал случайную встречу. «Как это глупо!»

Вышли на улицу. Стоял милый октябрьский вечер. Под ногами шуршали опавшие листья платанов. Тлен засыпающей природы накатывал волнами душистых запахов и, дрожа в лучах уличных фонарей, исчезал в звёздной дали небес. Болтая о пустяках, молодые не спеша прошлись к остановке троллейбуса, но не стали садиться, а пошли дальше. Зашли в гастроном, выходивший тремя ступеньками на перекрёсток Ленина и Жуковского, угостились томатным соком, который добродушная продавщица, отпустив паре приятный комплимент, нацедила из конусных колб с краниками внизу. И от добрых слов, возможно, от предвосхищения грядущего их души переполнились потоками счастья.

Их встречи случались всё чаще и чаще, потом ежедневно. Соскучившись, Маргарита встречала его у проходной. Иногда они то на трамвае, то в троллейбусе уезжали в самые отдалённые районы города, иногда шли пешком, обнимались, целовались. Им нравилось всё. Что не вызывало симпатии, того не замечали. Но разве могут быть неприятными – гул трамваев на улице Советской Армии, шум прибоя на Большом фонтане, гомон народа на Привозе, лепетание детей на пляже? А как хороши плоские одесские шуточки про воробушков, которых высокорослым влюблённым предлагалось достать из гнезда, если, конечно, им не трудно нагнуться. Ах, как вы милы ироничные и доброжелательные одесситы, особливо низкорослые, тонко чувствующие конъюнктуру ситуации. Какое удовольствие отпускать комплименты грациозной девушке, выше тебя на две головы, и ничем не рисковать. Длиннобудылая, но чужая невеста никак не уязвит чувство собственного достоинства коротышки, так почему бы не сделать приятно, себе и ей?

Марго цвела, как белые акации на Приморском бульваре, порхала, как бабочка в степях за Третьей заставой, щебетала, как птичка в ветвях могучих платанов по улице Пушкинской. Влюблённый Бронька парил на седьмом небе. Любовь и учёба, что в молодости может быть лучше? Ничего! Ничто не омрачало его жизни, даже тот факт, что его признали непригодным для службы в армии. Оно, конечно, стыдно и несправедливо, но против врачебной комиссии не устоишь. Когда призывнику отказали в исполнении всеобщей воинской повинности, он чуть не заплакал и целую неделю скрывал от Маргариты факт своей ущербности. «Значит я действительно больной, хотя почему-то этого не ощущаю, да и другие тоже не замечают. Есть, возможно, некоторые странности, но это скорей особенности характера, а так я вполне здоров – учусь, в баскет играю, работаю не хуже других. И с достоинством у меня в полном порядке. Проверено, неоднократно…

Идиот, заскакивал с ребятами в женское общежитие. А если бы что поймал? … Теперь другое дело, как бы ни хотелось, буду терпеть до свадьбы. С Марго всё серьёзно… настолько глобально, что не хочется её оскорблять даже мыслью о каком бы то ни было постельном устремлении. Как же ей сказать, как объяснить, что я не дефект, что только для службы не пригоден?» Долго маялся, наконец, открылся.

До Маргарита не сразу дошло, о чём это он, то краснеет, то сбивчиво мычит? «Глупый, да такому повороту только радоваться надо»! Броньке сразу стало легче. «В конце концов, не навсегда же отказали, только на период мирного времени, а во время военных действий очень даже годен к нестроевой. Пусть к нестроевой, а когда понадобится, то пригожусь и к строевой, и к боевой».

Пришла любовь, сменив робкую влюблённость, она росла и продолжалась, и не было ей ни начала, ни конца, как у вечности и бесконечности, этими разными сторонами одной сути, с которыми влюбленные соприкасаются душами.

«А когда человек, то есть я, живёт в исключительно замечательном городе среди его прекрасных, великолепных людей, в лучшей свободной стране, запускающей свои корабли-спутники с космонавтами на борту, строящей самое передовое общество в мире, то он, то есть я, становится ещё лучше, возвышенней и благородней».

Без сомнения, дело шло к свадьбе.

На майские праздники молодые решили смотаться в местечко, порадовать мать. Кроме матери были ещё ба Броня и брат, и Адам, но Бронислав как-то не желал это подчёркивать. Ну, что это за общение со старухой или с пацаном, тем более с отчимом, про которого непременно говорил всякие колкости. Нет, мать это святое, едем к матери. Подумаешь, каких-нибудь неполных четыреста вёрст. При средней скорости семьдесят оглянуться не успеешь, как окунёшься в волшебный край детства – кругом возвышенности, речка, река, мама, бабушка, брат, друзья… Маргарита тоже загорелась поездкой, стали загодя собираться. Конечно, в мотоцикл много не возьмёшь.

– С харчами даже заморачиваться не стоит, почитай в каждом городишке столовая или ресторан найдётся. Плащи «болонья» само собой возьмём.

– Роня, почему в Италии плащи не выгорают на солнце, а в Одессе выгорают?

– Ну?

– Сдаёшся?.. Потому что в Италии их носят только в дождь.

– Смешно, но мы не собираемся их одевать, просто лёгкая и модная одежда… для ненастной погоды.

– Бро, ты меня любишь?

– Лублу.

– Фефе, как ты меня любишь, как!..

– Ритка, не дурачься.

– Ну, как, Фефе, покажи, как ты меня любишь.

– Насмехаешься, донасмехаешься, итальянка. Возьму и выпорю.

– Всё-то вы обещаете, Василий Иванович.

– Рит, ты как знаешь, а я поеду в джинсовом костюме. Всколыхнём уездную старину современной одеждой!

– Бронь, а у тебя там никого нет?

– Нет. Местечковые комсомольцы не поймут, но перебьются.

– И не было?