– Марго!.. Тебе сгодятся джинсы, просто джинсы… водолазка. Так, я вместо галстука повяжу шнурок, на голову напялим сомбреро. Сомбреро обязательно, плюс зеркальные светофильтры с узкими стёклами, массивными дужками и плавки? … Возможно, купаться не придётся, но нейлоновые плавки взять надо. Нейлон нынче в фаворе.

– В Америке женщинам делают нейлоновую грудь. Правда, у меня грудь красивая.

– Прекрасная, и ты тоже, очень. Так, пару нейлоновых рубашек на смену и полдюжины нейлоновых носков. Что ещё? …

– Грудь у меня соблазнительная. Только никто не соблазняется. У нас одни праведники. А ноги? … Глянь. Нет, не так, ты внимательно посмотри.

– Хулиганка. Стройные. Возьмём мокасины, добротные югославские мокасины бледно-коричневого цвета на тонкой подошве, толстая уже не катит, вчерашний день…

– Ой-ой-ой, неуловимый Бро, в сомбрере, на мацацыколе и с тонкими подошвами.

– Именно с тонкими. Может где-то в глухих Винницах или в державных Киевах их и донашивают, но не в Одессе же.

– Ро, ты меня любишь?

– Люблю. Берём, естественно, Пресли… я вчера Битлов «на рёбрах» отхватил…

– Где?

– На Мясоедовской. В местечке с настоящей музыкой туго. Небось, кроме «Марина, Марина, Марина – хорошее имя друзья…» ничего не крутят. Ошарашим их заморскими шлягерами…

– Бро-ни-слав, ты как в Париж собираешься. По-моему, у меня слишком оттопырены уши… Зато губы просто распрекрасные, правда?

– Правда. Пусть знают, пусть возмущаются, а то сидят, как кулики в своём болоте, и квакают.

– Кулики в болоте не квакают, они его нахваливают. А губы, которые распрекрасные, надо что? …

– Целовать… Настоящие кулики, только бы про своё болото и цукровые буряки квакали. Помнишь, я прошлым летом ездил. Так меня милиционер чуть из дома культуры не вывел, за то, что я пришёл в джинсах…

– А через день на тебя и ещё одного парня нарисовали карикатуры.

– Да, повесили под стеклом в центре городишка, возле кинотеатра. Там раньше памятник Сталину стоял. Памятник снесли, а постамент остался. Вот они и закрыли его газетной витриной.

– Знаю, сто раз рассказывал…

– Но почему они такие, твердолобые?

– Им так привычнее, не злись.

– Я не злюсь, но зачем они написали, что я уголовник и стиляга?

– А ты разве не стиляга?

– Стиляга, как бы, но не бездельник и не уголовник.

– Это что-то новое.

– Я ж тебе говорил, что по глупости в магазин залез.

– Я думала это неправда, детская бравада.

– Да нет, было дело, потому и в Одессе оказался.

– А болтал, будто из-за смутного желания меня найти.

– Что? Конечно же, я приехал к тебе, Маргуша.

– А-а, Бронька, ты меня ничуточки не лю-юбишь, не хочешь…

– Люблю.

– Как?

– Очень-очень.

– Преочень?

– Да, и ещё больше. Маргуля, я тебя так люблю…

– Мы будем жить долго?

– Долго-долго и умрём вместе.

– Я не хочу умирать. Я хочу…

– Значит, будем жить вечно.

– Не хочу вечно, хочу детей, много детей. Давай сейчас…

– Шестнадцать. Восемь мальчиков, и всех назовём Марголанами, а девочек назовём Маргаритками.

– Дурак.

– Нет, подлец. Всем купим мотоциклы…

– С колясками.

– Без. И будем носиться по ночному городу, освещая редких прохожих мощным светом фар…

– Но к мотоциклам приделаем коляс…

– Нет, крылья. И взлетим над морем…

– Над миром!

Выехали ранним утром, чтоб к обеду быть на месте. Позавтракали в Тирасполе, осталась половина пути, Ява летела, душа пела, до местечка оставалось тринадцать км…

Бронислав открыл глаза и увидел бабушку Брониславу, занятую вязанием скатерти крючком. Она в последнее три года занималась этим постоянно, к смерти готовилась. Уход из жизни ба Броня решила обставить по своему усмотрению. Вероятно у неё существовал некий план, одним из пунктов которого было желание связать огромные скатерти на столы своих детей Васи, Манюси, Ануси и покойной Баси. Не взирая на абсолютное отсутствие каких-либо вестей от младшенькой, Бронислава была уверена, что Ануся жива. В память о Басе скатерть связана в первую очередь и передана семье юродивых Турчиков, что живут под горой возле большого оврага, который отделяет виноградники от пахотных полей. Странное желание, но каждый человек волен иметь свои причуды, особенно под занавес…

Повзрослев, Бронька относился к уходу из жизни старых людей по-философски, – никуда не денешься, отжили своё, пора помирать. Другое дело нынешнее поколение… Конечно, все смертны, но современная наука достигла таких высот, что люди будут жить дольше и дольше, пока не обретут бессмертие.

– Ба, где я?

– В больнице. Не вставай, сейчас позову врача.

– Зачем?

– Велено. Врач распорядился, как придёшь в сознание сообщить.

– А что случилось? Мне в какую смену на работу?

– Лежи не волнуйся, всё в порядке.

– В каком порядке? – Бронислав попытался встать, но острая боль в спине помутила сознание, и он откинулся на подушки…

В палату вошла Маргарита в подвенечном платье с букетиком подснежников в руке. Длинная фата струилась по плечам, белые перчатки из полупрозрачной материи подчёркивали изящность линии рук, красоту и торжественность наряда невесты. Маргарита, присев на край кровати, молча смотрела Брониславу в душу, её глаза были полны любви и печали, в уголках угадывалась слеза, губы, вот-вот готовые к плачу отчаянья, нервно подрагивали.

– Ну вот, Броня, я невеста.

– Я знаю, ты выходишь за меня.

– Нет, не за тебя.

– Почему, я же тебя люблю больше всех, люблю…

– И я любила, но так уж случилось, прости.

– Что случилось, Марго?

– Ничего, я Его невеста. Ну, пора… Прощай.

Сознание возвращалось всё чаще, мир становился отчётливей, боль в спине стала не острой, но постоянной. Бронислав уже различал лечащего врача, знал по именам сестёр, заходивших в палату с лекарствами, однако говорить не мог. Постепенно его взор достиг соседних коек, на которых лежали бедолаги, тоже существовавшие в пространстве между бытием и небытием. Как только Бронислав открывал глаза, ба Броня, бережно, чтоб не сорвать петлю, откладывала свой крючок, поправляла подушку, гладила по ёжику стриженых волос на голове внука и спрашивала, как он себя чувствует. Вопрос был скорее риторическим, поскольку, как больной себя чувствует, Бронислава знала не хуже его самого. Рассказывая о разном, умудрялась накормить, напоить, аккуратно обтереть лицо, шею и грудь внука влажным полотенцем. Бронька был хвор, немощен, недвижим. В основном лежал с закрытыми глазами, слушал журчание старухиного голоса и думал о своём. Его мучил лишь один вопрос, почему Маргарита вышла замуж не за него?.. Спросить об этом ба Броню сначала не было сил, теперь желания. Что может знать старая женщина, толкующая о каких-то Перкунасах, Лаймах и прочих персонажах из страшилок для детей дошкольного возраста? Маму тоже не спросишь, хотя она приходила. Когда ток времени стал более ощутимым, и он смог отличать ночь ото дня, Бронька понял, что мама наведывалась к нему несколько раз в сутки. «Нет, её спрашивать тем более неудобно, сам утверждал, что любовь у нас неземная, что никто на земле «так любить» не способен, что мы будем жить вместе до конца жизни и.... Вот поправлюсь, выпишусь из больницы и разберусь. Если, конечно, найду Маргариту». У Броньки сложилась уверенность, что Марго где-то очень далеко, и найти её будет непросто. Как-то после визита Адама, Бронислав поразился странному вопросу, который до сих пор не возникал. А почему, собственно, он в больнице? Что случилось? Может он опять попал под льдину? … Нет, на деревьях листья, на подоконниках цветы, какие уж тут льдины. Велосипед сломан… Мотоцикл! …

– Ба, я попал в аварию?

– Лежи-лежи, не беспокойся, тебе нельзя волноваться. Придётся немного в гипсе потерпеть, Броня. Я сейчас приподниму и подложу под голову подушку… Удобно?