– Это вы победители, вы пороха не нюхали, а Эрнст воевал…

– Со шмайсером в руках. Мы-то может, и не воевали, мы на секретных предприятиях трудом победу ковали, в предателях не числимся и почётными грамотами к праздникам награждены. Квартиры, не чета некоторым, нам дадут отдельные. Ты-то, поди, надеешься, как и мы, отдельную отхватить? А, старая, чё молчишь?.. Хрен тебе, а не отдельную. Напились твои дворяне нашей кровушки.

– Мы не из дворян.

– Ишь ты, «мы» !.. «Мы, Николай второй». Не дворянка, так иксплуататорша. Твой Эрька, небось, хотел вернуть свои фабрики, а его цап-царап да в воронок, не смей, мол, народ грабить. Ты, старая, такая же гнида, прятала свого ублюдка, когда он сбежал.

– А вы своего сына не прятали бы?

– Наши дети, будут честные работяги, нам институтов не надо. Честно надо жить, по совести, простых людей уважать, а не строить из себя интилигенцию.

– Как же, лучше на общей кухне водку пить и туалеты обгаживать.

– У-у ты какая! Чистюля!.. Вот как из тебя прёт нутро буржуйское! Видел, Вова?… Сколько волка не корми, а у ишака хрен толще… Ничё, будешь всю жизнь в коммунах на засранные толчки садиться. Это тебе наказание такое, за грехи предков… Наливай, Вовчик, скоро наши анаконды приползут, не дадут отдохнуть, как следует.

– Арктида Афиногеновна, я извиняюсь, я человек новый и никак не пойму, почему ваш сын против советской власти пошёл? …

– Ты чё её спрашивать, ты меня слушай, космополиты они недобитые, перекрестились в Социндустриевых и думают, спрятались. Только от народа ничего не скроешь, он всё видит, народ наш… Мы милитаристов в коммунизм не пустим. Понял, Вова?

– Погоди, Миша. Арктида Афиногеновна, такая жизнь вокруг хорошая, а вы назад смотрите, нехорошо это. Вот я, простой рабочий человек, из крестьян, за советскую власть, а ваш сын, который забесплатно в институте учился, против. Как это понимать?

– Что же вы из крестьян в рабочие пошли?

– Дык голодно в деревне-то, и паспортов не дают. Вот я после армии, по набору… Нет, мы не о том. Почему ваш сын…

– Нет у меня сына, сдала я его. Написала заявление в милицию…

– Во, сучка старая! То прячет, то сдаёт. Потому-то вы, буржуи, загнивающий класс. Век вам в комунах коротать, за грехи свои. Ты, Вовка, деревня тёмная, она тебе и не то набуровит, а меня не проведёшь. Жаль разъезжаемся, не-то я бы ейную комнату занял, когда её наше государство в фанерном ящике похоронит. Даже тут пытаются на чужом горбу… Захребетники, хорони вас за наш счёт. Наливай, Вова, и я пошёл, нечя тут с этой лясы точить… Не, сперва унитаз обоссу, бушь знать, гнида царская, как зазря рабочий класс поганить. Революцию они нам устроили, умники…

– Благодеяние недостойному есть злодеяние. – Арктида, забрав вскипевший чайник, ушла в свою комнату.

– …Слышь, Миш, я не понял, чё она имела ввиду?

– Чё, чё, облагодетельствовала она, нас недостойных.

– Почему недостойных?

– Работяги мы, как пахали на них при Николашке кровавом, так до сих пор пашем и пахать будем, помяни моё слово. Вот так-то, друг Вова, а ты говоришь «штаны, штаны», ни-фи-га, это те же кальсоны, только говном наружу. Ну, бум, и я пошёл спать, мне сегодня в ночную смену. Для военки заказ делаем, только, т-с-с, ты никому, поал…

Арктида Афиногеновна, налив чаю, уселась за стол. Работа, взятая на дом, не шла. В глазах маячила хамская рожа Михаила. «А ведь он правду говорит, чтоб не садится на общий унитаз, придётся с горшком бегать, всю жизнь… Наивная я, в революцию верила, в народ. Вот тебе народ, благодарность и расплата: ни сына, ни семьи, только пьянь на общей кухне, да ворох дел, лишь бы забыться. Чего жду, кому служу? Собственный сын, родная кровь, честный человек в тундре прозябает, а я делаю вид, что всё хорошо, что его реабилитируют. Всю жизнь умной себя считала, только, как была восторженная курсистка, такой и осталась. Надо биться за своих, а не за эфемерное «освобождение человечества» … Прав Мишка, вот и полезло из меня буржуйское нутро…» Арктида Афиногеновна открыла чистый лист.

        Глубокоуважаемый Василий Альфонсович!

Недавно получила от Вас добрую весточку. Очень рада, что Ваши дела пошли веселей. Теперь у Вас имеется молодой, сильный помощник, и Вы добываете достаточно песца, ловите много рыбы. Касательно моей скромной персоны, то особо подлых изменений нет, однако вскоре предвидятся и очень важные. Наш дом подлежит сносу, и всех обитателей коммунального общежития расселят по разным адресам. Соседи сим обстоятельством весьма довольны, я тоже, тем не менее, в значительной степени истомлена и издёргана. От сына Эрнста вестей нет, его даже милиция перестала искать, более года не спрашивают. Как следовало ожидать, жена Эрика вышла замуж. Просила больше ей не звонить и не помогать материально. Я её понимаю и не осуждаю. Мария чрезвычайно любит своих детей, и не стала бы без серьёзных причин идти на подобный ответственный шаг. Внуки мне не пишут, даже не соизволят прислать бабушке открытку на праздники. Сватья Бронислава Казимировна написала длинное и подробное письмо. Очень извиняется, но рада за дочь, поскольку им женщинам, без мужской силы в хозяйстве и воспитании мальчиков не обойтись. Verte

Многоуважаемый Василий Альфонсович, кланяйтесь Вашей супруге, жаль я её никогда не видела, может и не увижу, поскольку наши годы не располагают к радостным встречам. Да и здоровье желает быть покрепче. Василий Альфонсович, если Вас не затруднит, перешлите с оказией, немного замечательных снадобий, которые готовит Ваша супруга. Мне они очень помогают. Возможно, Ваш родственник Кузьма сможет приехать в ближайшее время, то транспортируйте с ним, я была бы искренне и всецело благодарна. Только пусть заблаговременно отправит депешу, я встречу на вокзале и устрою в гостиницу. Надеюсь Абрам Иванович передаст моё письмо Вам. Я ему отпишу отдельно. Простите меня за бестолковое изъяснение. Пишу в полном смятении чувств.Примите уверения в совершенном почтении. Евфимия Туманова.

P.S. Буду весьма благодарна, если Вы известите меня о получении этого письма.

Через полтора месяца скорый поезд привёз северянина в столицу. Его встречала мать, как всегда худощавая, строгая и спокойная. Она одиноко стояла на перроне Ярославского вокзала отдельно от всех встречающих. У Эрнста защемило сердце, стало невыносимо жаль, и её, и себя. Время не щадит никого, прежде всего матерей. Он пошёл прямо в её сторону, но встретив строгий взгляд, остановился, достал бумажку с несуществующим адресом, стал делать вид, что внимательно читает. Спустя некоторое время мама подошла сама.

– Вы случайно, не Кузьма Чупров?

– Кузьма. Вот приехал… Ты не болеешь, ма?

– Очень хорошо, пойдёмте к такси. Я вас устрою в квартире сослуживцев, они в отпуске, в Крыму. Как доехали?

– Нормально, ма. Может мне в гостиницу?

– Нет, регистрация лишний повод для проверки. У тебя паспорт в порядке?

– Почти. Немного грязный, потёртый.

– Фотография твоя? Прописка есть?

– Прописан в Нарьян-Маре, в общежитии рыбозавода. Фотография старая, я как мог, подстроился. Вроде, похож.

– Сколько лет? Холост?

– Кузьма? … Кузьма холост, ему сорок три.

– Ты, можно сказать, тоже. Мария вышла замуж.

– Я знаю, читал. Но дело не в Манюсе…

– Кузьме надо жениться.

– Ты знаешь про Лу? Ма, она очень славная…

– Кузьме надо жениться на мне. Сорок три вполне подходящий возраст для сумасбродной старухи, вроде меня… Не перебивай. Мы подадим заявление сегодня. Потом нас распишут, я возьму твою фамилию, пропишу тебя и получу отдельную квартиру. Далее мы разведёмся, но твоя прописка останется. Не перебивай. В будущем ты волен делать, что угодно, жениться, на ком угодно, жить, где захочешь. Не надо слов, в такси помолчи и обдумай. Я узнавала, расселять жильцов будут по разным районам. Выберу самый дальний и неудобный, чтоб в дальнейшем не было проблем с бывшими соседями. Сядешь на заднее сиденье, расплатишься с водителем. Деньги есть? … Хорошо. Определённый риск имеется, но это относительно безопасный способ легализоваться в советской паспортной системе. Ты всё понял, Эрик?