– Наверное, не надо.

И он послушал ее.

Евгений закрыл компьютер и позвал:

– Женя, пошли на улицу прогуляемся.

– Давай, – отозвалась она из кухни.

– Посмотри, как пишет, – Алекс развалился в старом, почти развалившемся кожаном кресле. Это древнее кресло он практически выпросил продать ему своего товарища. То ли мастер, который его делал, был настоящим чудотворцем, то ли сидел на нем неизвестный святой и оставил после себя такую ауру, но сидя в нем, Алекс чувствовал не просто физический комфорт, а настоящее душевное блаженство. – «Я всей душой желаю тебе счастья и пишу только потому, что полюбила и чувствую лучше тебя самого, вижу, что мешает тебе быть счастливым. Ты лучший мужчина, которого я встречала. Большинство тебе даже в подметки не годятся. Ты не просто умный или образованный, ты очень глубокий. Многие и десятой доли того, что ты понимаешь не понимают. Но ты не понимаешь, что не это сделает тебя счастливым. Твое понимание женщин не сделает тебя счастливым. Ты очень тонкий и чуткий в отличии от других. Но именно твоя тонкость – это твое слабое место. Хорошему человеку везде плохо. Тонкому человеку все больно. Я тут статью прочитала. Оказывается, что самые тонкие и чутки мужчины больше страдают от одиночества именно потому, что больше страдали и разочаровывались. И им трудно открыться навстречу новым отношениям. Они не делают первый шаг. Они не торопятся, осторожничают, а женщины ждут противоположного. Я не совсем понимаю, как можно продолжать осторожничать, когда женщина сама открывается навстречу и это сводит меня с ума. Неужели ты испытал так много боли, что уже вообще не способен открыться? Тогда мне безумно жаль. Я не знаю, чем могу помочь в такой ситуации, но если хоть чем-то могу, тебе стоит только сказать.»

– А сколько ей лет? – Человек сидевший напротив, протянул руку, взял со столика стакан с виски и снова откинулся назад.

– Сорок, – Алекс сделал большой глоток из стакана, который держал в руке и сказал: – А ты хоть понимаешь, что у этой старой твари вообще нет никаких сомнений в себе? Ей даже в голову не приходит, что я не хочу с ней отношений не потому, что я боюсь близости или, что я не отошел от прошлых разрывов, а просто потому, что она старая, страшная, потасканная кошелка с куриными мозгами. Потому, что она мне на хрен не нужна. Никакой обратной связи с реальностью. Она бл…дь, полюбила. И че?!

Сидевший напротив улыбнулся.

– В сорок лет одинокие бабы влюбляются также легко, как в туалет ходят. У них там что-то щелкает, и любому нормальному мужику, у которого на них еще стоит они говорят, что влюбились, – сказал он.

– Ага. Подсознание выдает сигнал, что время уходит, последний шанс и все такое, вот они и слетают с катушек. Бешенство коровье, амок. У баб вообще все, как у животных. А где вы суки были, когда вам было двадцать? Принца искали? От нормальных мужиков нос воротили? Вот и получайте сейчас. Она, сука, полюбила. Вот тварь!

Сидевший напротив молчал. Возникла долгая, неприятная пауза. Алекс грел в руке стакан дорого виски и вдруг, с ужасом начал понимать, что выдохся. Устал от этих бессмысленных разговоров с Анатолием. Устал от одиночества. Устал от разочарований. Устал от этого виски и от этого кресла. И еще он понимал, что сил ему хватало только на это. На такое вот паскудное, злобное глумление. Оно хоть как-то приподнимало его разбитый, вялый, разочарованный дух над протертым кожаным креслом, которое он почти выпросил продать ему своего товарища.

– Маша! Маша-Маша-Маша-Маша-Маша. Кажется, я могу повторять твое имя бесконечно.

Серега бросил весла и обнял ее, но потом отстранил от себя и стал смотреть ей в лицо. Смотреть в ее глаза, вдыхать запах ее волос и повторять ее имя. Больше ему ничего не хотелось. Больше не нужно ничего было. Больше ничего и не было.

Серега влюблялся и раньше. Он вообще был влюбчив. С взаимностью только не везло. Но, оправившись после очередной неудачи, Серега снова начинал искать. «Её». За эту способность его и выбрал Учитель. Так и сказал, что ищет людей, которые не бросают поисков, которые не озлобились, не разуверились, не отчаялись. Только такие смогут дойти до конца. Серега не разуверился.

Он влюблялся часто, но в этот раз все было как-то по-другому. Маша вообще была не в его вкусе. Он бы ее и не заметил, да встретился случайно глазами и, как за рыболовный крючок зацепился. Начали разговаривать, общаться и тут Серега вдруг увидел: в Маше вообще не было лжи, не было жеманства, не было притворства, а была правда и простота. Она говорила то, что думала, делала то, что говорила и впервые в жизни на ее фоне он вдруг увидел себя настоящего и понял: всю свою жизнь он притворялся кем-то другим и тут, рядом с настоящим вдруг ему стало стыдно за себя. Он понял, что недостоин ее любви. Но Маша не думала о том, кто чего достоин и полюбила его. Маша полюбила его так, как умеют любить честные, простые, сильные люди. По-настоящему. И впервые в жизни Серега был счастлив.

Они отплыли уже так далеко, что от берега осталась только полоска. Северное Солнце садилось медленно. В воду. Они молчали. Маша не говорила о своих чувствах. Она была из тех, кто молчит, да делает.

– Ты понимаешь что то, что с нами случилось – это чудо? – Тихо спросила она его однажды. Вот и все.

Маша сидела к нему спиной и смотрела на закат. Серега бросил весла и пододвинулся к ней ближе. Он обнял ее за плечи и попросил:

– Скажи, что-нибудь.

– Не надо, – сказала Маша и стала целовать его пальцы.

– Ну, скажи.

Серега прислонился губами к ее затылку, наложил руку, которую она целовала ей на рот, а другой взял молоток и, чуть привстав, ударил ее по голове. Маша упала без звука. Серега привязал к ее ноге груз, который держал на лодке вместо якоря и перевалил ее через борт.

Он вспомнил, как говорил учитель: «Слышал пословицу: «Увидишь Будду, убей его»? Бог не хорош и не плох. Бог всяк. Это мы почему-то отказываемся принимать в нем зло. И то, что делает тебя счастливым еще больший соблазн, чем то, что ты ненавидишь. Счастье еще опасней. Ты отказываешься видеть бога во враге, но хотя бы помнишь, что его надо прощать и еще можешь спастись. А когда любишь, тебя уже не оторвать от твоего счастья. Когда ты любишь и любим – ты пропал. Вот так вот. Поэтому, если встретишь любимую – ты знаешь, что делать.»

Мужчину было почти не видно в зарослях. Он сидел на корточках и тоскливо смотрел на надгробие. Володя заметил его случайно. Он подошел поближе и, заглянув мужчине через плечо, все понял.

– Мама? – Спросил он сочувственно.

– Мама, – вздохнул мужчина.

– Ах мама… Маму надо посещать. Мамы нам даже с того света помогают. Могилка-то заросла вон как. Уже давно не приходили, да?

– Да, – ответил сидящий.

– У вас вон надгробие покосилось. В следующий раз придете, может вообще упасть. Надо бы укрепить. Приятное мамочке сделать. Вы ни к кому не обращались?

– Да нет.

– Что же вы? Ведь мама ваша. Если вам недосуг, то хоть почистить памятник наймите ребят или цветы посадите.

– Да я думал. Да, говорят, дорого.

– Ну, почистить-то не дорого. – Володя присел на корточки рядом с мужиком и стал глядеть куда-то вдаль, мимо надгробия. – Мамы на нас денег не жалеют. Пока родители живы, мы о них и не помним, а потом вот только так им долг сыновний отдать и можем. Ведь так?

– Так, – ответил мужчина.

– А вы в рассрочку договоритесь, если дорого. Ребята тут хорошо делают. Вы придете в следующий раз, а могила цветет, надгробие стоит ровно, и маме приятно и вам на душе легко. И ограда чистая. Тысяч двадцать-то можно для мамы не пожалеть.

– Все-таки дороговато как-то двадцать тысяч за чистку.

– Так подсчитайте. Аренда пескоструйного аппарата, да его еще до вашего участка дотащить, да еще песка приволочь, чистить все, а убирать потом после этого. Два человека целый день будут работать, а, может, и два.