Меня успокаивает его мягкий тон, и позволяет продолжать идти. Лиззи не отстает,
потому что я слышу ее шаги и, честно говоря, я не знаю, что ей сказать.
– На ночь ты останешься с нами в своей старой комнате, – говорит моя мать.
– Да, все, что тебе нужно, – голос Лэнса звучит позади меня.
– Спасибо, – бормочу я.
Отец помогает мне сесть в машину, и я нащупываю ремень безопасности, когда он закрывает дверь.
Ненавижу это чувство. Все испытывают ко мне жалость. Это одно из худших чувств, а все, чего я хочу – вернуть назад свое зрение, и чтобы Лиззи была рядом со мной.
Но, она достойна лучшего, чем это.
Она достойна кого-то лучше, чем я.
Я теперь, всего лишь чья-то ноша.
Как только возвращаемся домой, мама и Лэнс отправляются ко мне бунгало, чтобы собрать несколько моих вещей.
Лиззи помогает мне, выведя на улицу, и мы садимся на деревянные качели на заднем крыльце.
– Я не могу в это поверить, – говорит она.
– Ты и я, мы оба, крошка.
– Мы с этим справимся. Есть операции. Есть много всего. Мы с твоей мамой об этом говорили.
– Стоп. Просто остановись, – меня убивает то, что я не могу ее видеть.
– Прости. Думаю, тебе нужно немного времени, – она придвигается ближе.
– Время? Какая польза от времени? Я все равно буду уродом…
Она перебивает:
– Стоп. Не говори так.
– Дело не только в этом. Лиззи, ты не должна заботиться обо мне до конца моей жизни, – я поступаю правильно. Даже если это причиняет боль, но это правильно.
– Что? – я слышу страх в ее голосе. – Райан, мы – команда. Ты и я. Я не уйду от тебя.
– Черт побери. Ты выслушаешь меня? Я не хочу быть для тебя обузой. Плохо уже то, что я нуждаюсь в родителях.
– Я не уйду.
Меня одолевает гнев, и я встаю. Сидение качели качается и бьёт меня по спине и я,
спотыкаясь, делаю несколько шагов вперед. Я знаю, что ограждение близко, и протягиваю руки, чтобы достать до него, но там ничего нет. Лиззи подлетает ко мне,
помогает пройти последние несколько шагов, и я чувствую, как древесина попадается мне под руку.
Я качаю головой.
– Ты достойна лучшего, чем это.
– Я дам тебе немного времени, но я не собираюсь переставать заботиться о тебе.
Ты был моим лучшим другом с тех пор, как мы были детьми. Я не откажусь от тебя.
– Ну, я бы хотел, чтобы ты отказалась, – я злюсь на весь мир. Я злюсь на всех,
особенно на себя. – Уходи, – говорю я ей. – Оставь меня.
Я не в силах с этим справиться.
– Сейчас, я порошу твою мать прийти сюда и помочь тебе. Это день был ужасным.
Завтра я зайду проверить, как ты, – она целует меня в щеку, и каждая клеточка моего тела кричит, чтобы я поднял ее на руки и никогда не отпускал.
– Не беспокойся. Я не какой-то научный проект, чтобы ты обо мне беспокоилась.
Ты мне не нужна, – лгу я.
– Ну, ты мне нужен.
– Очень жаль. Что бы между нами ни было, теперь все кончено. Просто оставь меня в покое.
Так же сильно, как я ее хочу, я нуждаюсь в ней. Но меня останавливает мой собственный гнев.
Она уходит, ее слезы громче, чем взрыв, который вызвал все это
***
Две недели спустя, пройдя сканирование за сканированием, доктор Джеймс рассказывает о нескольких вариантах для меня. Хирургическое вмешательство,
консультации, центры, которые могут мне помочь быть более независимым. Но я ничего не хочу.
Я хочу сбросить полотенце на ринг. Боже, я сдаюсь.
Когда я пытаюсь одеться, то задеваю рубашкой стены.
– Блядь! – кричу я.
Сказать, что я не очень хорошо с этим справляюсь – ничего не сказать. Я с трудом сдерживаю в себе свое дерьмо. Да, я знал, что была вероятность ослепнуть, но никогда не хотел в это верить.
Я проигнорировал головные боли, надеясь, что они из-за стресса или от жары.
Последние несколько дней я едва выходил из своей комнаты. Слушал музыку и рычал на каждого, кто входил в двери. Это чертовски сложно, и каждый день мне хочется сдаться.
Я сижу на кровати, когда раздается стук в дверь, и слышу на той стороне голос отца.
– Райан, я вхожу.
– Уйди, – кричу я.
Он все равно открывает дверь. «Мило. Давай, входи», – думаю я.
Отец подходит к кровати и садится рядом со мной.
– Райан, я хочу с тобой поговорить.
– Пожалуйста, покороче, – я больше не хочу слышать о центрах или об операциях.
Я просто хочу, что бы меня оставили в покое.
– Ну, нет. Ты выслушаешь то, что я должен сказать. Ты – мой сын, и я чертовски сильно тобой горжусь.
– Покороче, – издеваюсь я, сложив руки на груди.
– Уже. Ты отправился на войну и служил своей стране.
– Да, много хорошего это мне сделало, – вот бы он ушел.
– Слушай, сынок, тебе выпала дерьмовая карта, но, по крайней мере, ты вернулся домой, вернулся к нам. По крайней мере, ты здесь, – его голос повышается. – Сын,
которого я воспитал, выжил. Мужчина, которого я воспитал – боец. И мне больно видеть,
как легко ты так сдаешься.
– Я не знаю, что делать.
– Мы все здесь готовы тебе помочь. Мы не позволим тебе потерпеть неудачу.
Думаю, тебе стоит проверить центр, о котором говорил доктор Джеймс, – его рука приземляется мне на плечо. – Что говорят Морские пехотинцы? Импровизируй,
адаптируйся и преодолевай.
Я делаю глубокий вдох, медленно выдыхаю.
– Я подумаю об этом.
И я действительно думаю всю следующую неделю. Это все, о чем я думаю, пока не осознаю, что он прав. Жизнь – отстой. Она тяжелая и отстойная. Она проверяет тебя раз за разом, и ты должен решать проблемы, никогда не должен сдаваться. Я – не трус. Я –
морской пехотинец.
Я иду по дому, считаю шаги и использую окружающие предметы, как указатели,
чтобы добраться до кухни.
Все другие чувства работают на полную катушку, но обоняние берет верх. Сначала я чувствую запах, а потом слышу. Усилилось даже осязание. Я никогда не знал, как ощущаются предметы в моей руке, пока не потерял зрение.
Я ощущаю в воздухе аромат блинов. Мягкое мурлыканье мамы позволяет мне понять, что она готовит.
– Привет, мама, – говорю я, найдя табуретку, чтобы сесть.
– Доброе утро. Ты хотел поехать в тот центр, о котором я тебе рассказывала?
О да. «Маяк Майами для слепых». Они, видимо, предлагают много чего. Проводят занятия, посвященные тому, как научиться о себе заботиться и о другом полезном дерьме,
которое нужно знать. «Импровизируй, адаптируйся и преодолевай», – повторяю я мантру в голове.
– Да, я наконец-то готов.
После завтрака мы садимся в машину и отправляемся в центр.
Больше всего мне нравятся дни. Свет и тени танцуют перед моими глазами,
сообщая мне, что мир все еще существует. А ночь меня пугает, именно тогда приходит чернота. Она делает меня неуверенным в себе. Когда я вечером ложусь спать, она заставляет меня хотеть никогда не проснуться.
Мама паркует машину, и я жду, чтобы она помогла мне войти в центр.
Войдя внутрь, я одновременно чувствую и ужас, и возбуждение.
– Я тебя запишу, – говорит мама. Пока ее нет, я слушаю окружающие меня звуки.
Мое внимание привлекает водопад, расположенный неподалеку, щебетание птиц и низкий шум кондиционера. Эти звуки придают спокойствие, и я улыбаюсь, когда женский голос называет мое имя.
Женщина хватает меня за руку и уводит от матери.
– Как ты сегодня? – спрашивает она.
Честно говоря, я не знаю, как ответить.
– Наверное, я в порядке.
Мне открываются новые вещи, но я все еще не уверен, буду ли когда-нибудь готов принять все это.
Глава 20
Ящерка
«Молчание настоящего друга ранит больше, чем грубые слова врага» – Дензор
Почти месяц я не видела Райана и ничего от него не слышала. Хотя его мать держала меня в курсе дел, но все же, больше всего на свете мне хотелось быть рядом с ним.
Но, я даю ему пространство, по просьбе его матери.