Герман Веннергрен недовольно посмотрел на главного редактора.

— Если честно, — сказал он, — то меня не очень интересуют вопросы использования площадей. Почему у нас нет редактора, который мог бы самостоятельно решить проблему с докладом омбудсмена?

У Андерса Шюмана запершило в горле, но он сумел подавить кашель.

— Если бы это было так просто…

Он протянул вперед руку и показал дорогу к недавно устроенному кафетерию — маленький зал за лифтом с кофемашиной и автоматом для продажи бутербродов. В углу сидело несколько сотрудников, разговаривавших по сотовым телефонам. Шюман налил кофе Веннергрену и себе и поставил чашки на шаткий кофейный столик. Открыв папку, он принялся перелистывать бумаги — документы и контракты.

— В настоящий момент я веду переговоры с несколькими коммерческими радиостанциями, имея в виду начать вещание новостей по радио и, возможно, запустить несколько ток-шоу. Сайт спроектирован так, что все, что мы вещаем, можно найти в Интернете. У нас большие планы на будущее: телевизионное вещание через широкополосный Интернет.

Герман Веннергрен снял очки.

— Все у вас есть, кроме редакторов, способных позвонить омбудсмену.

— Цифровая телевизионная сеть будет объединена с Интернетом, — продолжал Шюман, сделав вид, что не расслышал едкого замечания Веннергрена. — Это всего лишь вопрос времени. Скоро это нововведение будет во всех газетах. Что собирается делать государство с полной свободой, которую все в связи с этим получат? Что все это означает для законодательных органов? Что будет с налогами на рекламу? Вопросов возникает миллион. Но наша уникальная особенность — это сохранение базовых подходов и ценностей при выходе на прежде незанятый сегмент медийного рынка. Другими словами, мы начинаем новостное таблоидное вещание по телевидению.

Председатель надел очки и на несколько секунд задумался.

— Давай обратимся к конкретике, — сказал он наконец. — О чем, собственно, мы здесь говорим? Живой показ чего-то похожего на американские гонки на автомобилях?

— Конечно, — подхватил Шюман. — Глубоко личностные интервью, съемки известных людей скрытой камерой, скандалы и катастрофы. Природные бедствия и пожары, детский плач в каждой передаче, скрытая сторона жизни политиков, любовные похождения звезд. Показ изнанки таких событий, как конкурс Евровидения. Но уникальным фактором нашего нового предприятия, по моему мнению, является личностный подход. Люди высказываются, делятся своим жизненным опытом — великим и малым.

— Понятно, — кивнул Веннергрен и тяжело вздохнул. — Я уже предвижу возражения собственников. Эта сливная журналистика — не то, что нужно в данный момент.

— Нет, — возразил Шюман, — то, что им нужно в настоящий момент, — это сто миллионов на ликвидацию ущерба от финансовой катастрофы, постигшей наших коллег из утренних газет.

— Возможно, — сказал председатель, — тебе стоило бы осторожнее подбирать слова. Ты же понимаешь, что сейчас не ты стоишь во главе списка их любимцев.

— Они этого и не скрывают, — коротко заметил Шюман, изо всех сил стараясь не показать горечь, сквозившую в его словах.

Герман Веннергрен снова снял очки и подался вперед. Шюман даже рассмотрел поры кожи на крыльях его носа.

— Я понимаю, — сказал Веннергрен, — что ты разозлен на человека, писавшего статью о ТВ «Скандинавия». Я объяснил семье, что у тебя, собственно говоря, не было иного выбора. Если бы ты сказал «нет», она просто отнесла бы статью в другую газету. По крайней мере, теперь мы можем управлять процессом и сохраняем высокий моральный дух.

Он откинулся назад, отчего слишком тесный пиджак едва не затрещал по швам.

— Кстати, что с ней? Последнее время я не вижу ее имени в выпусках газеты.

— Она в отпуске, — ответил Шюман, не вдаваясь в детали относительно его условий.

— Отлично, — сказал Веннергрен, вставая. — Есть надежда, что этот отпуск продлится вечно?

Если бы Шюман не знал своего шефа, то он бы поклялся, что Веннергрен улыбается. Но вероятно, это была игра света. Герман Веннергрен никогда не улыбался.

— Я разберусь с этим вопросом, — пообещал Андерс Шюман.

— И найди человека, который способен взять интервью у парламентского омбудсмена, — произнес на прощание Герман Веннергрен.

Анника стояла на кухне и чистила картошку, когда услышала, как открылась и закрылась входная дверь.

— Привет, — бросила она через плечо.

Ответа не было.

Она положила картофелечистку на стол и прислушалась.

— Томас? — окликнула она громче. — Это ты?

Ответа по-прежнему не было.

Ее охватила тревога. Анника сделала несколько неуверенных шагов к двери.

— Кто здесь? — спросила она. — Кто?

Дверь в гардероб под лестницей была приоткрыта, и был слышен стук плечиков в шкафу. Анника подбежала к двери и рывком ее распахнула. В прихожей по полу ползала какая-то блондинка и что-то искала.

Аннике потребовалось около двух секунд, чтобы узнать Анну Снапхане. Анника облегченно рассмеялась, чувствуя, как расслабились ее плечи.

— Черт тебя возьми! Ты меня страшно напугала. Что ты здесь ищешь?

Анна подняла голову и снизу вверх посмотрела на подругу.

— Привет, деревенщина. Хочу найти туфли, которые ты у меня брала, пока я не забыла. Они здесь или в спальне?

— Какие туфли? На шпильках? — удивленно спросила Анника. — Я же отдала их тебе, когда ты ходила в «Бешеную лошадь».

Это было больше полугода назад, когда Анна еще пила.

Анна прекратила поиски и задумалась.

— Вот черт, — выругалась она. — И правда. Помнится, в тот вечер у них сломались оба каблука и я их выбросила. Эта «Бешеная лошадь» гнусный притон. Никогда туда не ходи!

Она встала и отряхнула с одежды несуществующую пыль.

— Можно, я одолжу у тебя вот эти? — спросила она, показывая на недавно купленные ковбойские сапоги.

Анника перестала улыбаться.

— Знаешь, я сама их еще ни разу не надевала, — сказала она.

— Ладно, забыто, — кивнула Анна и бросила сапоги на пол.

— Нет, нет, возьми, они мне не очень-то и нужны. Я все равно почти все время сижу дома…

Анна несколько секунд раздумывала, потом подняла сапоги.

— Это чертовски любезно с твоей стороны, — сказала она улыбаясь. — Знаешь, мне ведь приходится переодеваться в перерывах между лекциями. Я же не могу перевоплощаться в одной и той же одежде. Газетчики начнут надо мной смеяться.

Она восхищенно уставилась на сапоги.

— Какие они красивые. Нет, это настоящая удача, что у нас с тобой один размер.

— Не хочешь остаться на обед? — спросила Анника, возвращаясь к раковине. — У меня сегодня запеченная картошка, стейк и чесночный хлеб.

— Ты совершенно невежественна и не знаешь, что надо есть, — упрекнула подругу Анна, обходя первый этаж — кухню, столовую и гостиную, слитые в одно помещение.

— Так ты остаешься? — настаивала Анника.

— Нет, спасибо, — ответила Анна. — Я стараюсь придерживаться более здорового питания. Мне надо похудеть. Мой агент хочет сделать несколько фотоснимков для новых постеров, а камера добавляет человеку лишние пять килограммов. Ты знала об этом?

— Как это вообще возможно? — спросила Анника, бросив картошку в комбайн, чтобы нарезать ее на дольки. — Если это так, то, значит, что-то не в порядке с объективом — она не воспроизводит перспективу или что-нибудь еще в этом роде. Подай мне, пожалуйста, сливки.

— Это нечестно, — нахмурилась Анна. — Вот ты худая, хотя и ешь каждый день весь этот жир с углеводами. Кстати, где мужчина, который спасет всех нас от террористов?

— Естественно, на поле брани, — усмехнулась Анника. — Я, кстати, думала, что это он пришел… Где Миранда? У Мехмета?

Анна Снапхане огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что дома нет детей, и спросила, понизив голос:

— Ты что-нибудь слышала о Софии Гренборг?

Анника водрузила на комбайн воронку с картошкой и включила его.

— Почему я должна о ней слышать?! — крикнула она, чтобы перекрыть грохот комбайна.