- Сегодня у нее выходной все-таки...
- Может, она в автобусе? - Седовласый, наконец, обратил внимание на Дину и воскликнул по-русски: - Так вот где работают наши красавицы!
Дина смотрела на него во все глаза. Благородные седины, пронзительные иссиня-черные зеркала... какая же душа горит за такими, худощавый, высокий, жизнерадостный - бывают же мужчины! Поздновато встретились - она перевела взгляд на унылого парня. Тот, высоченный, очень спортивный, как будто сошедший с картинки модного журнала, меланхолично смотрел на нее светло-голубыми глазами.
- Не заходила сюда наша сотрудница? - седой сделал фотографическую улыбку. - Тоже русская.
Его явно не заботило присутствие человека, не понимавшего разговора, поэтому в глазах Дины сразу подурнел.
- Такая... - продолжал тот по-русски, не обращая внимания на своего товарища. - Не красавица, но довольно яркая. Фианой кличут.
Голубоглазый парень, видно, услыхав знакомое имя, закивал, даже лицо слегка посветлело, и поддакнул: - Фиана. Вери бьютифул.
- Прямо, - заржал седой. - Это он в нее влюблен. Ну по уши.
Молодой забегал глазами с Дины на седого и обратно: - Вот даз ит мин - лью...б...ло?
Седой снова заржал: - Вот тебе и бло! Бля! - ой, извините, - он приложил руку к груди.
Дина немедленно поняла, о какой именно Фиане идет речь (сколько здесь может быть красивых некрасавиц Фиан из России), а еще - благородные седины сильно идут вразрез с этим типом. Тот, наконец, счел нужным снова представиться, видимо, забыл о том знакомстве в бассейне: - Яков. Можно Яшка. Можно просто цыган. А этот разносчик депрессии - Люк.
Цыган кивнул на парня и тот немедленно отозвался: - Ты намекаешь, что у меня депрессия?
- Русский учи! - заржал Яков.
- Это Соединенные Штаты Америки, - напомнил Люк.
- Ах, извините, пожалуйста, - начал было Яков, но в это время Люк выглянул в окно, сказал: - Пора, - и поспешно двинулся к выходу, на бегу бросив: - Фианы, наверно, не будет. Ей с самого начала не нравилась эта идея.
Дина посмотрела в окно. Что-то там неуловимо изменилось, и она даже не сразу поняла, что именно.
- Я еще потом к вам зайду, - пообещал Цыган, хотя никто его не приглашал, и выскочил наружу следом за голубоглазым Люком.
Народу на площади прибавилось. Непривычный, прямо скажем, для Рыбачьей Пристани народ. Одна за другой к фонтану подъезжали инвалидные коляски, втискиваясь в узкий вход с улицы, где стоял автобус, доставивший сюда всю их компанию.
- Хорошо, что Феликс этого не видит, - подумала Дина. Но зато в ней самой что-то дрогнуло, когда коляски сгруппировались у фонтана вокруг уже знакомых Люка и Якова.
Дракула почувствовав себя неуютно в дневном освещении, съежился и заполз в какую-то тень. Дина на время даже забыла о еде.
Яков-цыган раздавал инвалидам плакатики с какими-то надписями, издалека сложновато было их разглядеть. Наконец, подкатилась последняя коляска, и Люк по каким-то своим соображениям стал выстраивать несчастных в очередь. Затем он пошел впереди, а коляски по одной за ним, в обход по Гирардели и на улицу. Яшка замыкал следствие. Дина выскочила посмотреть. Когда они подъехали ближе к лавке, прояснились надписи. "Мы не свиньи!", "Мы люди!", "Мы тоже имеем право на уважение и любовь" - гласили плакатики, каждый из них буквально кричал о чужой невысказанной боли.
Ундина оглянулась по сторонам. Со всех сторон из других лавок, баров и ресторанов повалил народ поглазеть на неслыханную процессию.
Кто-то первый вытянул указательный палец в сторону коляски, которая едва вмещала оплывший живот на отекших бедрах, и насмешливо крикнул: - Смотрите! Кабан! Жиртрест приполз! Сейчас нас сожрут!
Другой весело-изумленно выставил уже средний палец и заорал: - Уважения и любви свиньям! Это им-то, кому только жрачку подавай!
Третий догадался бросить в коляску помидор с криком: - Лови, обжора, лопай!
Следом, уже точно попадая в пассажиров, с грязными комментариями полетели куски бананов, град виноградин, недоеденные сласти, даже вафля с мороженым, наконец, в ход пошли и яйца. Туристы закрывали глаза своим отпрыскам, чтобы оградить их от неприятного зрелища.
Демонстрация, точнее, групповое восхождение на эшафот, продолжалась целую вечность, свернуть было некуда. Инвалиды сосредоточенно уходили в себя, глядя только вперед, нарочито не замечая враждебности толпы. Неповоротливые, они часто не умели увернуться от летевших в них предметов, только пытались оттереть одежду или лицо.
Мороженое попало в голову очень полной женщины с безвольно повиснувшими в коляске, будто резиновыми, ногами. Бедняжка не доставала до вафли, сцепившейся с волосами. Конусная трубка возилась открытым жерлом по волосам, обильно покрывая их жирной жижей, а пострадавшая так и сидела, насколько была в состоянии прямо, с белыми потеками на затылке. И продолжала продвигаться вперед, напряженно уставившись в ей одной известную точку на горизонте. По круглым щекам женщины стекали слезы.
К ней торопилась дама, с которой в том же ресторане знакомила молодоженов Фиана. Черри, - вспомнила Дина, - на самой высокой скорости, позволяемой полнотой, понеслась к несчастной, на ходу выхватывая из пакетика "клинекс" белую салфетку, и стала очищать той волосы.
- Прекратите издевательства! - заорала Ундина. Не помня себя от жалости и негодования, она с другой стороны подбежала к женщине, которой пыталась помочь Черри, вложила ладонь в похожую на подушку руку и двинулась вместе с процессией.
Яшка метался от одного обидчика к другому, кроя четырехэтажным русским матом направо и налево, а особо изощренным не стеснялся раздавать тычки. Люк впереди собирал свою гвардию прямо в автобус, видимо, отказавшись от парада по улицам Пристани Рыбаков.
Буквально через десять минут на площади уже ничего не напоминало о происшедшем, кроме метания по ветру нескольких разодранных обрывков лозунгов.
Люк исчез, скорее всего, уехал в резервацию вслед за автобусом утешать разгромленных демонстрантов.
Яков с возгласом: - Ну и сволочи! Какие же, мать их, сволочи! - ворвался в магазин, куда за минуту до того вернулась зареванная Дина. На него было страшно смотреть. Цыган стал быстро наматывать круги, с каждым шагом все ближе подбираясь к стеклянным полкам, а она боялась, вот-вот он начнет их крушить вместе с выставленными товарами. Она предложила ему чаю, он так удивленно воззрился в ответ, словно его угостили невероятной субстанцией. Стало совершенно ясно: приедет домой и напьется в дым.
Оба подавленно молчали.
Наконец, Яков заговорил: - Сами свиньи!
Он заметил в окне Черри, та устало брела, поминутно оглядываясь по сторонам, как будто искала кого-то.
Цыган быстро открыл дверь и окликнул женщину. Она обрадованно вернулась. Яков пригласил ее войти.
Дина рассматривала Черри и чувствовала, как понемножку успокаивается. Было в этой даме нечто домашнее, уютное и мягкое, даже чрезмерный вес ей как-то шел. Вся она казалась чистой и холеной. Больше всего поражала стрижка, волосок к волоску, прическа искрила ухоженностью, несмотря на только что пережитое волнение. Пахло от Черри хорошими духами, вроде и знакомыми, правда, они никак не узнавались.
Дина подбежала к вошедшей и обняла ее. Та легко раскрыла ответные объятья и женщины стали поглаживать одна другую по плечам, успокаивая друг друга.
Яшка, недолго думая, придвинулся к ним и со словами "а я что, лысый?" крепко обхватил руками обеих.
Когда горячая и сильная рука легла на плечи, Дина внезапно, совершенно неожиданно для себя выпала в какое-то другое измерение. Стены магазина раздались и превратились в пахучий, зеленый, пронизанный солнечными лучами лес. Молодая женщина покойно лежала на сочной траве изумрудной лужайки, вдыхая ароматный букет цветов. Чуть ниже чистотой и прозрачностью голубой воды блестела река, вкрапливая в жаркий воздух прохладу и свежесть.
Вдруг как будто откуда-то издалека, хоть и отчетливо раздался романтичный перебор струн. Гитара? Виолончель? Скрипка? Ундина не могла определить. Звуки потихоньку усиливались. Послышалось мужское пение. Язык не был ни русским, ни английским, ни французским. Дина не знала и никогда не слышала такого разговора. Тем не менее, она интуитивно понимала все. Наконец, бархатный мужской голос пропел под струнные рулады: - Я люблю тебя, Эвридика!
