– Саша, подожди! – крикнул ей Семен Карлович, направляясь к ней.

– Здравствуйте, дядя Семен, – улыбнулась она, бросив взгляд на подошедшего следом Марата.

У нее было очень худое усталое лицо, и при свете жесткой лампы освещения казалось, что левая щека отливала фиолетовым пятном. Марат долго, нахмурившись смотрел на нее, она это почувствовала и сильно наклонила голову, пытаясь скрыть синеву лица.

– Дочка, тут уже худой пробоотборник, видишь, я уже несколько раз заваривал редуктор, – Семен Карлович показал на грязный редукционный клапан. – Он уже на ладан дышит, отбери в другом месте.

– Не могу, мне надо взять пробу с этой колонны, – вздохнула Саша, голос у нее был также тонок, как она сама.

– Давай я отберу, – вызвался Марат, подойдя ближе и забирая из переноски длинные, по локоть, черные перчатки.

Он был немногим ниже ее, размер перчаток подошел ему, только слегка стягивая кожу.

– Марат, ты аккуратнее, полегонечку открывай. Давай, Сашенька, отойдем, – Семен Карлович отвел в сторону совсем засмущавшуюся Сашу.

– Сколько надо, одну? – спросил Марат, набрав полную емкость едкой жидкости, вырвавшейся рывками через напряженный редуктор.

– Да, спасибо большое, – ответила Саша.

Марат старался не дышать, но не удержался и сделал пару вдохов, почувствовав, как внутри его легкие сжали железные тиски, стало трудно дышать.

– Держи, – он передал плотно закрытую емкость Саше и стянул перчатки с рук.

Она его еще раз тихо поблагодарила и побежала дальше, оглянувшись назад, чувствуя на себе взгляд Марата.

– Она замужем, – похлопал его по плечу Семен Карлович.

– Это муж ее так? – Марат показал на лицо.

– Наверное, она все время говорит, что это она сама, упала. Врет, конечно же, но не нам же в ее семью лезть.

– Только слабый мужчина может ударить женщину, – хмуро проговорил Марат.

– Не только, ситуации бывают разные. Ладно, пойдем дальше.

– Ты меня уже достал своими подозрениями. Кто тебя просит писать в журнале об этом, а? Я разве тебе говорил об этом писать? – мастер по ремонту злобно смотрел на Марата, нервно листая журнал. – Вот как твоя смена, так весь журнал исписан. Тебе что, больше всех надо? Ты сколько тут уже работаешь?

– На фабрике я работаю год, в  этот цех меня перевели две недели назад, – спокойно отвечал Марат, не поддаваясь на провокацию со стороны мастера. – Все, что написано, соответствует действительности. Согласно пункту 6.1 правил заполнения журнала я должен своевременно выявлять и сообщать…

– Да что ты меня лечишь? Я лучше тебя знаю, что надо делать! – вскричал мастер. – Ты у меня будешь ходить только в ночные смены, понял?!

– Не имеете права, это нарушение правил охраны труда.

– Не хочешь по-хорошему? Хорошо, раз ты у нас такой правильный, с завтра будешь у меня приямок в земле ломом долбить.

Марат пожал плечами, равнодушно глядя на мастера.

– Делайте что хотите, но арматуру на линии надо менять. Ее уже много раз заваривали, а она работает под высоким давлением, подобный тип ремонта недопустим, – максимально спокойно, подавляя в себе кипевшую внутри ненависть, сказал Марат, глядя мастеру прямо в глаза.

– Да ты понимаешь, сколько все это стоит? – мастер не выдержал взгляда, выдергивая из неровной пачки какие-то бумажки. – Вот, один кран десятки рублей, ты с ума сошел?

– Надо менять или останавливать линию.

– Останавливать линию? Это ты так решил? Все, завтра работаешь на улице, свободен! – мастер гневно кинул журнал на край стола.

Марат вышел из кабинета и еще долго стоял посреди цеха, успокаивая нервы. Ему хотелось вернуться и набить морду этому напыщенному уроду, но в глубине души он понимал, что мастеру тоже приходится нелегко, находясь под постоянным прессингом старшего мастера цеха, старавшегося минимизировать затраты цеха.

Издали ему помахала девушка в синей кислотке. Это была Саша, как обычно под конец смены отбиравшая пробы с реакторов. Он помахал ей в ответ и собирался было подойти к ней, но остановился, видя, как она поспешно скрывается от его взора в лабиринте емкостей. За эти две недели в новом цеху ему так и не удалось с ней поговорить, Саша всегда при встрече коротко здоровалась с ним и убегала, боясь его внимательного взгляда, подмечавшего новые синяки и ссадины на ее лице, уже плохо скрываемые тусклым тональным кремом.

Излишняя щепетильность в вопросе справедливости сильно мешала ему в жизни, безжалостно руша открывавшиеся ему возможности, заставляя зачастую оставаться не у дел и начинать все заново. Но, как и раньше, он не мог оставить этот вопрос.

– Чего замечтался? – спросил подошедший Миша, неизменно вертящий в руках сигарету. – Пойдем, покурим?

– Пойдем, – вздохнул Марат.

– Ну что, отымели? – спросил его Миша, когда они шли в курилку.

– Да, как обычно. Завтра буду ломом мерзлую землю долбить.

– А, так это не беда, – махнул рукой Миша. – Я бывало по два месяца на улице торчал, когда пару раз прошлого мастера по столу мордой поводил. Дураком был, обвыкнешь, поймешь, что к чему.

– Да, все я понимаю! – горячо воскликнул Марат. – Но также нельзя.

– Нельзя, кто ж спорит то? Вот только нас с тобой никто слушать не станет. Наше дело копать, а когда копать не надо, то не копать. Вот и все. Разве тебе плохо? Да вроде нет, а душевные переживания – это все не для наших чугунных сердец.

– Посмотрим, все равно сделают так, как я сказал.

– Уверенность – это хорошо, а работа еще лучше. Эти ребята, – Миша махнул рукой в сторону кабинетов. – Они тебе могут волчий билет выписать, а в нашем городище вряд ли найдешь работу с такими характеристиками. Точно тебе говорю, сам проходил. Ты молодой, тебе жениться надо, а не с ветряными мельницами бороться.

– Ты говоришь, как моя мама, – улыбнулся Марат, понимая дружеский совет товарища.

– А твоя мама мудрый человек, а уж какие она печет пироги! – да!

– Я ей передавал твои похвалы. Не забыл, что ты обещал в гости к нам?

– Нет, как договаривались, припремся всем нашим семейством. Моя жена так обрадовалась, что я не на рыбалку еду. Кстати, поедем сегодня?

– Да что-то не хочется. Холодно же.

– Да ладно тебе, на пару часиков и по домам, а?

– Ну уговорил, уговорил.

После смены они двинулись в сторону незамерзающей поймы, каждый на своей машине, Миша гнал впереди на новенькой Гранте, а Марат с трудом поспевал за ним, не желая насиловать в мороз отцовскую Ниву. Быстро выскочив из города, машины буквально потерялись в широте белых полей с узкой дорогой, идущей вдоль реки.

Как у каждого второго в городе, у них в багажнике было все для рыбалки, которая могла начаться в любое время года, в любую погоду. Половина рыбаков также имела дома охотничье ружье, с разрешением или без него.

После часа на ледяной стуже даже Миша согласился, что пора домой, тем более что в багажнике у каждого оказалось  с десятка вполне взрослых окуней.

Ветер задувал снег за воротник расстегнутой куртки, пот градом стекал со лба, нависая крупными каплями на бровях, норовя свалиться вниз и залить глаза. Марат смахнул рукавом накатившиеся водяные гроздья, шумно дыша, разгоряченный, он с веселой злостью еще до восхода солнца начал продалбливать периметр для будущего приямка около цеха. Отбойник везли уже несколько часов, и он понимал, что скорее всего никто технику и не заказывал, не желая облегчить его наказание.

Пару раз подходил Миша, настойчиво уводя его на положенный перерыв при работе на улице в мороз в курилку или в слесарку, пить чай, где их тут же находил мастер, с неизменным требованием продолжить «сверхважную» работу.

За четыре полные рабочие смены Марату удалось только на полметра углубиться в замерзшую землю, к пятнице подъехала наконец техника, и они до обеда вместе с шумной бригадой слегка нетрезвых рабочих выкопали глубокий приямок, оставляя его до весны засыпаться снегом.