Он не замечал усталости в пылу азарта, который часто посещал Марата при выполнении любой работы, ему нравилось видеть результат своего труда, но больше всего в жизни он ненавидел бессмысленную работу. Бригадир строителей размашисто махнул рукой и, витиевато матерясь, объяснил ему, что больше половины работ впустую, для отчетности, и не стоит из-за этого сердце рвать, повторяя сказанную и Мишей мудрость, что можно копать, а можно и не копать, начальству виднее, голова же большая.

– Ничего, привыкнешь, – по-дружески похлопал по плечу Марата краснолицый бригадир. – Я после армии горячий был, спорил со всеми, а что толку. А толку нет, как был с лопатой в руках, так с ней и сдохну!

Он гортанно заржал, пыхтя дешевым сладким табаком.

На обед Марат пришел поздно, когда уже вся фабрика поела и нежилась по комнатенкам за чаем и густым табачным дымом, обсуждая мировую политику и баб.

Марат набрал на поднос все, что осталось на прилавках, и вышел в пустой обеденный зал. В дальнем углу, подальше от света, сидела Саша, будто бы застыв как статуя, и смотрела в одну точку на стене напротив. Марат недолго колебался и, не спрашивая разрешения, сел за ее столик.

Саша, вырвавшись из своих раздумий, удивленно посмотрела на него и застенчиво улыбнулась, но, вновь ощутив тупую боль под левой скулой, где красноречиво виднелся замазанный сине-красный синяк, нервно заерзала на стуле, пытаясь спрятать свое лицо в тарелку.

Они ели молча, Марат пристально смотрел на нее, не отпуская нависший над нею немой вопрос.

– Пожалуйста, не смотри на меня, – прошептала она, отвечая на его взгляд набухшими от слез глазами.

– Извини, – Марату стало неудобно за свое поведение, но внутри него уже полыхал пожар негодования.

Из столовой они вышли вместе, идя рядом по пустынной дороге фабрики, по которой уже перестали громыхать КАМАЗы, и только лишь один ветер носил клубы снега  по одному ему известному маршруту.

Дойдя до палисадника, Марат остановился, деликатно взяв ее под локоть. Рука у нее была совсем тоненькая, хрупкая. Саша непонимающе смотрела на него, но не сопротивлялась. Марат в красках рассказал ей про то, как Карлович подкармливает ворону, изображая то старого слесаря, то ворону. Саша негромко смеялась, видя, как он неловкими движениями пытается изобразить птицу.

Ее лицо прояснилось и перестало быть подавленно-серым, открыв молодую красивую девушку, которая может радоваться, смеяться, любить, жить. Уже не был так заметен позорный синяк на скуле в лучах зимнего солнца, казалось, что она и забыла про него, глаза ее светились яркими искорками и светом тайной любви. Он почувствовал это, не отрываясь глядя в ее широко раскрывшиеся, слегка косые серые глаза. Повинуясь своему желанию, которое он ощущал сейчас как самое верное, Марат подошел к ней вплотную, обнял и уверенно поцеловал.

Вкус ее влажных соленых губ будоражил мозг, она не сопротивлялась, отдаваясь полностью напору его жестких обветренных губ. Нега разливалась по всему телу, он прижимал к себе тонкое тело, боясь сломать его, настолько хрупким оно ему казалось. Она чувствовала напряжение его стальных мышц, мелкую дрожь возбужденного тела, все глубже отдаваясь накатившему на нее желанию.

– Ну и место мы выбрали, – сказала Саша, когда первый послеобеденный КамАЗ разрушил хрустальную сферу первого поцелуя, скрывавшую влюбленных от окружающего мира.

– Да, – рассмеялся он, не отпуская ее из объятий.

– Надо идти, пойдем? – Саша высвободилась из его рук, поворачивая в сторону цеха.

Слегка касаясь плечами, чувствуя возникшую внезапно между ними близость, они дошли до цеха, еще долго не решаясь зайти внутрь, разговаривая друг с другом глазами, открывая то, что нельзя было передать даже самой искусной фразой, вычитанной из классического романа.

– Ну что, дождался. Вот, держи, – мастер указал  Марату на коробку на столе с беспорядочно брошенной арматурой. – Держи наряд, чтобы сегодня, до ночной смены установил, пока цех стоит.

Марат выложил арматуру на столе, внимательно рассматривая.

– Чего ты там смотришь? Привезли все, что заказывал.

– На той арматуре была другая маркировка. Где паспорт?

– Какой еще паспорт? Это не твоя работа, паспорт приложен куда надо. Устанавливай и все. Давай, мы все тебя ждем.

– Эта маркировка на более низкое давление. Но я могу ошибаться. Надо сверить с паспортом, – Марат покрутил в руках редукционный клапан. – Вот, тут стоит 16 бар, а у нас в системе больше 50 атмосфер. Его нельзя ставить.

– Все можно, вот, – мастер показал письмо на бланке производителя, – почитай.

Марат пробежался глазами по копии письма и отдал его мастеру.

– Тут говорится только о среде, о давлении ни слова. Мне нужен паспорт, чтобы можно было проверить маркировку.

– Что-то не пойму. То ты пишешь каждый день в журнале, что необходимо заменить клапана, а теперь, когда завод изыскал средства и закупил, вдруг отказываешься?

– Я думаю, что было закуплено не то, что нужно. Мне нужен паспорт, чтобы удостовериться.

– Откуда ты такой упрямый? Да что будет этому клапану? Ну не взорвется же он, сам посмотри, какая отливка.

– И не такие вещи взрываются, я и не такое видел.

– Хватит мне уже про свой армейский опыт трындеть, я этого не видел, значит, этого не было, понятно. Иди, устанавливай.

– Нет, его нельзя устанавливать. Где журнал, я напишу причину отказа выполнения работ.

– Какой журнал, ничего еще на тебя не заполнял, – мастер придвинул к себе журнал. – Ладно, мне надоело спорить. Поручу работу другому, нормальному. А с тобой мы видимо не сработаемся. Может тебе обратно в ремцех перейти?

– Если надо будет, то перейду, пока для этого нет оснований.

– Так, завтра выходишь в ночную. Все, свободен.

– Опять в ночную? Я же только вчера с нее, это нарушение.

– Это производственная необходимость. Так, наряд на сегодня – очистка приямка циркуляционного насоса. Свободен. Журнал заполнишь после выполнения, – мастер махнул рукой на дверь.

Марат вышел из кабинета. В цеху было тихо, шелестели вентиляторы вытяжной вентиляции, в дальнем углу неторопливо стучал молоток, выбивая закисший палец из опоры насоса.

– Привет! – Саша выбежала к нему из лаборатории. – Мне Миша сказал, что ты у мастеров.

– Привет, – вяло улыбнулся он, еще переживая разговор с мастером.

– Эльдар уехал до завтра. Я договорилась с Нинкой, она даст мне ключи от бабушкиной квартиры, – глаза ее светились от радости, полураскрытые тонкие губы застыли в смущенной улыбке.

– Здорово, – ответил Марат, ища в себе силы для воодушевления, но голос его звучал вяло. – Извини, меня достал этот придурок.

– Ничего, я понимаю, – она дотронулась своей горячей ладонью до его лица, Марат прижал ее к губам и поцеловал, ощутив вкус стерильной лаборатории и ее запах.

– Ну, прекрати. Все вечером. Давай, в обед поболтаем, ага?

– Давай.

Саша скрылась в лаборатории, а он пошел переодеваться в кислотку и за сапогами, предвкушая полное погружение в зловонный приямок с подсыхающей кислотной пульпой.

Приямок он вычистил до обеда, подтянув и густо набив смазкой торцевые уплотнения насоса. Миша с Карловичем собирались на обед, приглашая его с ними, но видя, что он колеблется, не стали настаивать. Карлович считал, что нехорошо спать с чужой женой, а вот Миша был полностью на стороне Марата, поддерживая его словом и советом, бывалого ходока.

В столовой Саша сидела вместе с другими лаборантками, которые, при виде выходящего с подносом от кассы Марата, многозначительно подняли брови, но быстро собрались и ушли, освободив место.

Странным образом их служебный роман повлиял и на ее отношения с мужем. Она больше старалась не позволять ему рукоприкладство, угрожая вызвать полицию, да и он чувствовал, что в ней что-то изменилось, стал чаще уезжать куда-то по работе. Синяки на лице у нее почти совсем прошли, и Саша перестала густо краситься, давая свободу своему красивому молодому лицу, без косметики она походила на ученицу старших классов.