«Что ты, небо, хмуришь лоб…» Что ты, небо, хмуришь лоб, я опять не то молчу? Я поеду в церковь, чтоб любоваться на свечу. Фитилёк мой, фитилёк, воск, селитра, парафин, мы с тобой похожи, Бог, – я одна, и ты один. А давай слетаем в лес, над маршрутками паря? Это происки небес, это тяжесть октября. «рядом с выходами входами…» рядом с выходами входами перегруженную тарою между джипами и хондами кто её поставил старую эту лошадь абсолютную недействительную выписку рядом с курсами валютными под неоновою вывеской куры гриль на гневном холоде лапы кверху растопырили это ад смотрите голуби ваших братьев здесь поджарили на витринах на вертящихся рукавицы как пощёчины на весёлых и светящихся небеса сосредоточены им не видно старой лошади а всё прочее неважно я над рыночною площадью полетала бы бумажная Про Филипповну У Филипповны сумка с дырой, прохудившийся шарф и калоши, кардигана немодный покрой, аметисты на старенькой броши. То на кладбище ходит пешком, носит мужу конфеты с печеньем, то лежит, обвязавшись платком, занимается самолеченьем. Были б дети, пекла б пироги, молодилась, за внуком смотрела, а теперь под глазами круги и тяжёлое, сонное тело. Потому что пришли холода, одиночество, осень, простуда, потому что уже никогда, никого, ничего, ниоткуда. «День убывает, такое бывает…» День убывает, такое бывает, звёзды горят в темноте, осени только ещё не хватает этой вселенской тщете. Возле подъезда таджики хохочут, гравий под ноги кладут, утром прохожие быстро затопчут их жизнерадостный труд, вдавят ботинками плоские шутки в новый пахучий асфальт. А над Подольском которые сутки звёзды горят и горят. «Тополь стоит за окном…» Тополь стоит за окном, ветками машет, тихая музыка, лёгкий озноб, температура. На холодильнике разных лекарств вскрытые пачки, уединение, байковый плед, чай из мелиссы. Декоративный карниз, форточка, ветер. Тополь стоит за окном, ветками машет. Тихая музыка, лёгкий озноб, температура. Уединение, байковый плед, чай из мелиссы. Ваза в углу на окне, ветка рябины, декоративный карниз, форточка, ветер. «В фартуке ситцевом, длинном…» В фартуке ситцевом, длинном, немолодая на вид, рядом с плитою «Дарина» женщина с ложкой стоит. Пар воспаряет, как птица, в грозной своей красоте, в белой кастрюле томится суп из куриных частей. Запах душистого перца едко щекочет в носу, варится, варится сердце, тихо вращается суп. Женщиной быть жутковато – кухня страшнее войны. Вздёрнуто тело прихвата без доказательств вины. «Сегодня утром выпал снег…» Сегодня утром выпал снег; последняя листва, сорвавшись с голых тополей, на землю улеглась и там лежит, врастая в лёд, темнея и дрожа, на колком утреннем ветру; хочу, чтоб ты любил меня, пока дрожит листва и первый снег идёт, пока темнеют на снегу следы кошачьих лап и птица краешком крыла касается ветвей; хочу, чтобы ты меня любил, всё прочее давно уже случилось – выпал снег, осыпалась листва. Мой холодильник Дима Это невыносимо – неопытен, годовал, мой холодильник Дима Катей меня назвал. В окнах творится осень, плавают облака, видимо, губы просят капельку кипятка. Может быть, в магазине, где он приобретён, пластик или резина были со всех сторон. Да и сейчас не лучше – вспорот живот тунца, в камере сбились в кучу бройлерные сердца. Дима, держись, я тоже маюсь своей зимой, как мы с тобой похожи, господи боже мой. Домохозяйкин блюз Когда зажигаешь на кухне свет, становится ясно, где лежат салфетки, где брошено полотенце. Можно запрыгать от радости, можно запеть чуть слышно домохозяйкин блюз под шумок кастрюльный. сколько воды из крана течёт под камень сколько воздушных масс над плитой клубится сколько огня под старой сковородою сколько земли в цветочных горшках твердеет Не боишься уже, что кто-то крадётся сзади, и совсем не пугает тот, кто в углу за дверью. Потому что темнота – это теперь не страшно, потому что тьма – это когда лампочка перегорела. |
